«А потом мы танцевали» — шведско-грузинский фильм режиссера Левана Акина, повествующий об истории любви двух молодых танцоров грузинского национального ансамбля. Картина была хорошо принята в Европе — отмечена Премией европейской киноакадемии за лучшую актерскую игру и другими наградами, а Швеция выдвинула её на Оскар в категории «лучший фильм на иностранном языке». Однако в Грузии она вызвала возмущение консервативно настроенной части общества. Но является ли тема однополой любви единственной причиной такой реакции?
Ксения Демьянова рассказывает о фильме и о том, как в грузинском обществе сосуществует «гегемонная маскулинность» и «негетеросексуальная культура», каким образом телесные проявления раскрывают характеры людей, их самоощущение и чувства, и как танец может помочь понять друг друга и себя.
Премьера фильма «А потом мы танцевали» получилась громкой — на показ в кинотеатр «Амирани» зрители проходили под охраной полицейских. Националисты кричали и пытались атаковать собравшихся на премьеру. Несколько человек, в том числе и правоохранителей, попало в больницу. Протесты против «показа фильма с гей-пропагандой» были организованы праворадикальной партией «Грузинский марш», которую поддержало «Общество защиты прав детей». Грузинская православная церковь также выступила против фильма.
Оказалось, чтобы вызвать реакцию у ультраконсервативных движений, не обязательно устраивать рейв у парламента или прайд — достаточно негетеросексуальной грузинской драмы.
Угрозы в адрес съёмочной группы начали поступать задолго до премьеры фильма. Предполагая, что так и будет, Леван Гелбахиани, сыгравший главного героя, несколько раз отказывался браться за роль. Более того, режиссеру Левану Акину пришлось нанять охранников, чтобы закончить съемки.
О маскулинности
На первый взгляд фильм кажется рядовой гей-драмой о первом сексуальном и романтическом опыте, но оказывается высказыванием о ценностной системе грузинского общества и о транслируемых ею идеалах маскулинности. Мераб, главный герой, занимается традиционными грузинскими танцами с 10 лет. С самых первых лет его постоянная партнёрша — Мари (Ана Явакишвили). Теперь они вроде бы встречаются, в чем сам Мераб не уверен, и вроде бы должны заняться сексом, в чем у Мераба тоже нет уверенности. Привычный ход вещей меняется в преддверии прослушиваний в основной состав Национального грузинского ансамбля: к труппе присоединяется Иракли (Бачи Валишвили), который сразу привлекает внимание Мераба и становится его соперником. Постепенно герои сближаются, начинают дружить, затем осознают свое влечение к друг другу и несколько раз занимаются чувственным сексом в доме своей подруги.
Можно предположить, что реакцию ультраконсерваторов вызвала даже не сама по себе история о гомосексуалах в Грузии (вряд ли «Грузинский марш» станет утверждать, что в Грузии их нет в принципе), но посягательство на традиции — в первую очередь, на национальный танец. «Это дух нашей нации», — говорит Мерабу руководитель ансамбля.
Устами преподавателя Алико несколько раз подчеркивается, что грузинский танец — это про отношения мужчины и женщины, но в нем нет места сексуальности, а есть девственная чистота, нет слабости — только мужественность. И, конечно, в нем нет места гомосексуальности, попирающей как гетеронормативный порядок, так и гегемонную маскулинность.
В более приватном пространстве раздевалки и курилки духовные скрепы ослабевают: здесь курят и танцоры, и танцовщицы, открыто обсуждают гомосексуальность некоторых участников ансамбля, моногамный брак в их кругу не считается нормой, а последующее совместное посещение работниц секс-индустрии — вполне привычное времяпровождение.
До определенного момента Мераб, будучи достаточно закрытым, вписывается в гетеронормативные стандарты: у него красивая девушка, спортивное тело, он если не содержит, то поддерживает семью, отдавая все заработанные деньги. При этом он не вполне соответствует идеалу мужественности — не стесняется слез и своих чувств, но лишь в рамках приватного пространства. Однако границы приватного и публичного в показанном нам грузинском обществе оказываются не столь уж строгими: соседи знают (и возможно слышат из-за тонких стен) все, что происходит в его семье, а город не настолько большой, чтобы никто из знакомых не увидел Мераба на квир-тусовке. Именно после ночи в самом известном клубе Грузии Bassiani и гей-клубе восприятие Мераба его социальным окружением меняется: только тогда он становится для них «педиком».
О телесности
При всем разнообразии форм выражения маскулинности, акцент в фильме делается на телесности. В значительной мере она выражается через танец — с него фильм начинается и им же заканчивается. Первый танец рисует гетеронормативный порядок, — подавление сексуальности, поощрение мужественности, — и именно после него преподаватель Алико критикует Мераба за мягкость, а Мари за игривый взгляд. Первое взаимодействие Мераба и Иракли проходит именно через танец — они приходят раньше занятий, чтобы порепетировать, и Иракли, одновременно будучи и лучшим в танце, и более маскулинным, учит Мераба. В следующей сцене, во время их «дуэли», Мераб выглядит намного увереннее, чем в танце с постоянной партнершей, и даже критика преподавателя прерывается, едва начавшись. Танец присутствует в жизни героев и вне занятий — на свадьбе, с туристами, или на дне рождения. В ночь, когда Мераб погружается в негетеросексуальную культуру Тбилиси, слова оказываются не нужны: основное место здесь также занимает танец, но уже со всех сторон нетрадиционный, где диалог проходит по большей части на уровне тела. Но главное — последнее выступление Мераба, в котором он превращает традиционный танец в перформативный акт своей гендерной идентичности, — вызывает не менее телесную реакцию: слезы у его подруги, ярость у руководителя ансамбля, кровь у самого Мераба.
Во всех смыслах центральная сцена фильма на дне рождения подруги Мераба, также обходится практически без реплик — в течение десяти минут герои не говорят, но поют и танцуют. Аналогично и секс главных героев не имеет вербального выражения: подавленное желание, выражаемое прежде через тело и игру, перестает быть подавленным. В течение всего фильма герои так и не обговорят свои отношения: даже в сцене окончательного расставания разговор идет о переезде и свадьбе Иракли, а последним взаимодействием становится еле уловимое прикосновение.
Последний диалог между Мерабом и его братом — самый искренний и важный — происходит как на вербальном, так и телесном уровне. «Ты лучше, чем я», — говорит ему брат, только что мужественно защищавший его в драке, и обнимает.
Почему Мераб «лучше»? Возможно потому, что в отличие от брата или Иракли, он не старается «быть мужчиной». Постоянная необходимость соответствовать противоречивым требованиям гегемонной маскулинности осложняет жизнь и гетеросексуальных мужчин. Маскулинность хрупка — за одну ночь Мераб из «мужчины» становится «педиком». Он не скрывает своих чувств, не отрицает свою сексуальную ориентацию, не женится лишь потому что «так нужно», но именно поэтому ему лучше покинуть родной город.
