Адольф Эйхман. Пропущенный урок истории

В январе 2016 года, спустя более шестидесяти лет после повешения, в Израиле были представлены материалы процесса над «архитектором Холокоста» Адольфом Эйхманом — вторым и последним человеком в истории Израиля, казненным по приговору суда. Во время суда Эйхман просил о помиловании, утверждая, что был лишь инструментом в руках нацистских лидеров. Сегодня после обнародования материалов дела, это прошение может прочесть каждый. Как проходил этот исторический процесс, за что судили военного преступника и каким образом Эйхман, признанный виновным в уничтожении миллионов человек, оправдывал свои преступления?

Во время Второй мировой войны Эйхман возглавлял отделение гестапо, которому было поручено «окончательное решение еврейского вопроса». После войны ему удалось по поддельным документам выехать в Аргентину, а затем перевезти в Буэнос-Айрес всю семью. Дальше — нелепость: его сын, сохранивший фамилию Эйхман, стал ухаживать за девочкой в школе. Еврейкой из той же Европы. Дома она назвала родителям фамилию ухажера, а те — связались с Симоном Визенталем. Как Моссад похитил Эйхмана — снято режиссером Маргаретте фон Тротта в картине «Ханна Арендт» (2012). В результате — в 1960 году спецслужбы Израиля сумели тайно доставить его в Иерусалим, где спустя два года нациста повесили. Перед казнью он повторил, что просто выполнял приказ — подчинялся правилам войны и служил своему знамени.

О том, что Эйхман просил у президента Израиля Ицхака Бена-Цви помилования, было известно, но текст прошения никто никогда не видел и не публиковал. В обращении к лидеру Израиля Эйхман настаивает, что не был ответственным руководителем и не считает себя виновным в организации уничтожения евреев и других граждан.

«Нужно провести линию между теми, кто принимал решения, и такими, как я — инструментами в руках лидеров», — писал Эйхман. Защита Эйхмана строилась адвокатами на утверждении, что нацист был лишь функционером невысокого уровня и не может нести ответственность за преступления своих начальников.

Эйхман писал Бену-Цви, что судьи подошли к делу формально, не проявили сочувствия и напрасно сочли, что он не испытывал никаких эмоций из-за массовых казней евреев. Напротив, утверждал Эйхман, лично увидев жуткие проявления жестокости в концлагерях, он попросил перевода на другую должность. По словам Эйхмана, он лично не занимал настолько высокую должность, чтобы нести ответственность за Холокост. Он также заявил, что осуждает «ужасы, которые сотворили с евреями», и назвал Холокост «величайшим из преступлений». Письма с просьбой отменить казнь писала президенту Израиля жена Эйхмана Вера. Она просила пощадить его «как жена и мать четырех детей». Бен-Цви, помещая документы в архив после рассмотрения, сопроводил письмо Веры Эйхман цитатой из Торы: «Однако Самуил сказал: „Как твой меч лишал женщин их детей, так твоя мать станет самой бездетной среди женщин“», — отмечает The New York Times. «После рассмотрения прошения о помиловании Адольфа Эйхмана и всех представленных мне материалов я пришел к выводу, что нет никаких оснований даровать Адольфу Эйхману помилование или облегчить приговор», — написал министру юстиции Израиля президент Бен-Цви 31-го мая 1962 года.

Я слышала все эти доводы от самого Эйхмана. Израильский режиссер Эйял Сиван в конце минувшего века привез в Нью-Йорк фильм с безликим названием «Специалист». Премьера прошла тихо. Специалисты смотрели «Специалиста». В производстве фильма участвовали Франция, Германия, Бельгия, Австралия и Израиль, хотя что они там делали — ума не приложу. Ибо в фильме нет ничего от кино вообще. И не может быть. Есть смонтированная хроника судебного процесса, где подсудимому задают вопросы, а он на них отвечает. Событийность ленты только в том, что имя подсудимого — Адольф Эйхман. И два часа суда выбраны из 350 (!!!) часов отснятого материала.

В фильме нет ни завязки, ни развязки, и новым поколениям, мало информированным о том, что произошло в Европе с 1933 по 1945 вообще мало что будет понятно. Нет ни одной справочной строки — ни о том, кто такой Гитлер, ни кто такие евреи. Нет и финала, из которого юные пионеры и школьники могли бы узнать, что этого интеллигентного человека с чистыми чертами лица, старательно пытающегося пояснить собравшимся, что такое генеалогия и анатомия власти, приговорили к смертной казни, труп сожгли, а пепел развеяли с борта самолета. Чтоб немецкая его родня, если пожелает возложить цветы на его могилу, вынуждена была усыпать цветами небольшую территорию Израиля — и только. Удивительно бесцеремонная и безответственная, на мой взгляд, апелляция к общественному надисторическому сознанию. Так, словно есть некие гаранты того, что народ — усвоил. Словно не было хохота не-белых школьников на просмотре «Списка Шиндлера». Я человек сомневающийся, особенно в памяти народной, а потому — позволю себе небольшую справку в надежде, что случится читатель, который посмотрит этот фильм. Адольф Эйхман — немец, нацист, соратник Гитлера, один из ведущих участников грандиозной операции по очищению земного шара от евреев, цыган и прочей нечисти. После разгрома гитлеровского режима весной 1945-го Эйхман исчез. «Охотник за нацистами» Симон Визенталь потратил долгие годы на то, чтоб выйти на его след. 11-го мая 1960 года в далекой солнечной Аргентине секретными агентами Израиля был задержан скромный мирный служащий по имени Рикардо Клемент. Похищен и вывезен на самолете в Израиль, где был опознан. Ровно через год он предстал в Израиле перед судом, на котором народу было не меньше, чем на Нюрнбергском процессе. В пуленепробиваемой прозрачной коробке он провел долгие дни и часы, отвечая на вопросы обвинителя и судьи. Съемку суда вел американский документалист Лео Гурвиц, из кадров которого Э. Сиван с Р. Брауманом годы спустя сложили свою ленту. По ходу фильма зритель может узнать, какой нелегкой была работа офицера СС Эйхмана — специалиста по организации транспортных средств для перевозки огромного количества евреев из немалого количества разных стран в одну. Какого напряжения стоило ему составлять четкие графики движения поездов, обеспечивать нормальное обслуживание внутри транспортов.

Узнает например, что, оказывается, только жесткие условия лимитированного времени не позволяли оставлять сиденья в вагонах и держать путешественникам багаж при себе. Просто без сидений и багажа можно было уместить в вагонах больше пассажиров — вот и все мотивы. А то, что пассажиры оставались без еды, воды, воздуха и погибали в пути — не есть вина Эйхмана: партия возложила на него транспортировку. И только! А он выполнял приказ. Как можно лучше.

Когда узнал, в каких тяжелых условиях перемещались по графику эти… даже не знаю, как сказать… этот «груз», наверное, — он сделал кому-то замечание. Кому — не помнит. Да и что можно помнить в 1960-м о своих замечаниях в 1943-м? Вы сами-то помните, что вы кому сказали 20 лет назад?

Уничтожение миллионов европейских евреев оказывается тяжелейшей работой и хочется проникнуться состраданием к Эйхману, но не получается. Получается нечто другое. Гораздо более страшное, чем даже то, что было на самом деле… И если расставить события в хронологической последовательности и ЗАСТАВИТЬ себя забыть, что твоя семья полегла на той войне, то последовательность такова… Хочется даже убрать маркировку «Германия» и «еврей». Абстрагироваться до чистоты лабораторного эксперимента. И тогда…

…В некотором царстве-некотором государстве сбылась мечта бедного народа о свободе волеизъявления и демократии. Народ получил нового молодого лидера. Честно и без подтасовок. Славного парня, с понятными лозунгами, со светлым будущим, обещанным каждому, с хорошо знакомым врагом и простым путем его устранения. А дальше — окрепшая партия и гордость нации — Армия — взялись за осуществление начертанного плана. И каждый, как мог, трудился на своем месте. Был верным и преданным делу колесиком и винтиком прекрасно задуманной цельной машины — государственного аппарата. Трудился в поте лица своего во славу партии и народа. И если это была транспортировка груза — в частном случае евреев, — то делал свое дело наилучшим образом на этом поприще. А дальше что-то сломалось в расчетах. Доблестная армия была разгромлена, лидеры партии осуждены, казнены, а сама славная идеология — признана антигуманной и преступной по отношению к человечеству в целом!

Это, конечно, был перегиб, так как Гитлер никогда не замахивался на человека, на белого арийца с голубыми глазами и черепом правильных размеров. На евреев, цыган, гомосексуалистов и коммунистов — да. А вот о «человеке» речь никогда не шла. Тараканов морили. Прибирали в доме. Чтоб чисто было. А нечисть всякую «мочили», как крыс в сортире например… А потом — достойного транспортного служащего вытащили на суд в государстве, которого и в помине не было в 1933 году! И стали вопросы задавать… Эти самые… недобитые и недомоченные — крысы, тараканы, евреи. И Эйхман отвечает ИМ.

Отвечает настолько прекрасно, что зависть берет меня, мечтавшую и не теряющую надежды на трибунал по преступлениям коммунизма: где мы возьмем такого достойного ответчика?! Эйхман и на скамье подсудимых верен делу своей партии, своего народа и государства. Он не отпирается, не предает однопартийцев, не пытается переложить на чужие плечи свою часть дела. Он корректен и щепетилен в деталях. Он пытается пояснить собравшимся, что такое «честь мундира», «долг офицера». Пытается пробить стену непонимания и тенденциозности судей и обвинителей. Увы! Презумпция виновности мешает, и Эйхмана никто не слышит. Кроме режиссера Э. Сивана. На исходе страшного века Э. Сиван извлекает из сотни часов пленки секунды с главными — для меня! — словами о том, что следует позаботиться о грядущих поколениях и… Эйхману не дают развить свою мысль. Его обрывают. С ним говорят по-хамски. Жаль. С точки зрения вечности — жаль. Ему было что сказать. Он пытается пояснить, что законы, по которым он жил в те годы, были не те, по которым его судят сегодня. А когда аппелируют к человеческому в нем, он так же внятно излагает, что покуда он был специалистом по организации транспортных средств для перемещения условного груза из точки А в точку Б — все было нормальной рутиной. Когда стало ясно, что депортация не станет эмиграцией, а евреи подлежат уничтожению, — честно просил перевести его на другую работу. Получил отказ и нарекание в виде напоминания о том, что партия и правительство знают лучше, на каком участке работы нужен солдат сегодня. Эйхман подчинился.

Он повествует, как по долгу службы довелось ему побывать на местах, куда прибывали его поезда. Это были не всегда хорошо оборудованные лагеря с газовыми камерами и крематориями. Иногда «транспорт» приходилось останавливать в чистом поле и наспех ликвидировать «груз», как придется.

Да, стреляли небрежно, свидетельствует Эйхман.

Да, он лично видел, как земля «дышала», вздымаясь над телами недобитых евреев.

Да, видел фонтаны крови, вырывающиеся из-под земли, когда приходилось ступать по этой земле, насыпанной поверх тел.

— Но я был там против моего желания, — поясняет не-рядовой Эйхман. — Я не писал приказ об уничтожении евреев, я его только подписывал, — уточняет он полутона. — И не уклонялся от своих обязанностей. А то, что вы сегодня называете «преступлением», было узаконено моим правительством. Фюрер отдал приказ.

— А если бы вам лично было приказано заняться ликвидацией с оружием в руках? — задает некорректный вопрос судья.

— Я бы покончил с собой, — спокойно говорит Эйхман.

В зале звучат выкрики, случаются истерики. Людей выводят.

— Мясник! — истерически кричит какой-то мужчина и — покидает зал под белы руки охраны…

Свидетельствую: Эйхман — не мясник. Он — тоньше.

А в человеке кричит просто его боль, застит ему глаза и требует ВРАГА, которому можно крикнуть в лицо все, что накипело. Выплеснуть боль и месть.

Увы — Эйхман плохо пригоден для этого…

А дальше звучат крики пострашней: Эйхмана опознает Эдельштейн — тот еврей, который для многих евреев стал олицетворением зла большего, чем нацизм.

С Эдельштейном Эйхман обсуждал организацию «юденрата» — местного совета управляющих, который создавался внутри лагерей и гетто из состава самих евреев. С этой — «местной» — властью немцы и вели переговоры.

В зале раздаются крики евреев-свидетелей с проклятьями в адрес евреев из юденрата:

— Они отдавали на смерть нас, чтоб уберечь себя!

Трудно спорить. Наверняка так оно и было.

Так же поступил бы сам кричавший, если бы он оказался во главе юденрата. Всякому своя родня ближе к телу.

Но зрелище страшное: когда евреи бросаются на евреев, забыв о нацисте…

Выступают дети из детских транспортов Франции.

Которые немцев и не видели: их сопровождали свои — французы, представители из Виши. Рассказывают об автобусах.

Эйхман кивает: да, детей транспортировали автобусами, а не поездами…

Выступают исполнители из Голландии — называют цифры: сколько следовало евреев выслать из страны, следуя указаниям сверху.

Деталь потрясает: если Германия требовала 1000 — Голландия давала 1020: зная, что за время пути непременно умрут. На «усушку-утруску» груза набавляли сами — по собственной инициативе!

И так — два часа подряд. Посмотрите. Это очень страшно.

И самое страшное, что отметила еще философ Ханна Арендт, автор одной из первых книг о процессе Эйхмана, — что этот щуплый небольшого роста мужчина в изящных очках являет собой неожиданную «банальность дьявольщины»: «его нормальность более ужасна, чем все преступления вместе взятые».

Сегодня имя Эйхмана снова на слуху. Правительство Израиля решило предать огласке 1100 страниц его мемуаров, записок и диаграмм, написанных в процесе судебного разбирательства. Время пришло, так как подросли и окрепли силы, свидетельствующие о том, что никакого Холокоста не было вовсе. Эйхман снова выступает свидетелем… И 40 лет спустя после суда говорит: БЫЛО. Его голос неофашисты должны услышать: он у них в чести.

А я с болью сожаления думаю о том, что его призыв подумать о будущем не услышан до сих пор. Ибо нет ни одной страны, закон которой позволяет солдату обсуждать приказ, оценивать его как античеловеческий и антигуманный.

Нет в стране, победившей фашизм, добровольной воинской повинности. Нет права у солдата отказаться от выполнения задания и просить перевести его на другой участок… Ибо по-прежнему партия и правительство знают лучше, где место солдата в строю и на карте. По-прежнему нужны не умные, а верные. И тезис о том, что «Лучше быть повешенным за преданность, чем за предательство», очаровывает массы.

Я бы хотела показать избирателям России эту ленту.

Чтоб не говорили потом, что не знали.

И, конечно, жаль, что не сложилось посадить на одну скамью подсудимых рядом с Эйхманом тех, кто препятствовал созданию государства Израиль…

Где вы, «союзники» в антигитлеровской коалиции?!

Шли бы согласно расписания хорошо оборудованные поезда доктора Эйхмана в Палестину. Плыли бы корабли. Было бы чисто в Европе, как хотел Гитлер, и тесно, суетно и сытно в Израиле. Идея сионистов обслужила бы не уничтожение европейского еврейства, а создание огромной страны…

— Увы…

Бог кино подарил Лео Гурвицу несколько совершенно уникальных кадров.

Первый: каждый выступающий против Эйхмана — отражается в стекле пуленепробиваемой коробки, в которой заточен герой. Лик каждого еврея лежит на щеке нациста, как след поцелуя.

Второй: кадры уничтожения евреев, снятые нацистскими хроникерами, также даны отраженно — на лице нациста.

Третий: работник суда, перематывающий пленку на магнитофоне, выпрастывает руку из рукава настолько, что обнажается его лагерный номер…

Последнее: Эйхман не выдерживает, давая пояснения по перемещению транспортов, и просит позволить ему покинуть кабинку и пройти к карте. Ему позволяют. Эйхман берет длинную указку и подробно показывает маршруты. Его обвинитель стоит рядом — плечом к плечу. Оба они — спиной к камере. Кадр похож на известное полотно Михаила Божия «Ленин у карты ГОЭЛРО». И когда камера отъезжает — обнаруживается, что оба — одного роста, с такой одинаковой формой головы и лысины, что, думаю, мать и того и другого сходу не смогла бы сказать, кто из них ее сын.

Близнецы и братья — два исполнителя! — они вмерзают в лед истории вместе и так остаются в назидание потомкам. Великий кадр.