Надо отыскать начала и причины существующих вещей, существование которых уже стало для нас очевидным. Скажем, мы должны признать что-то причиной здоровья и бодрости; мы уже знаем, что в математике есть начала, элементы и причины; и вообще любое рассудочное знание, или знание, привлекающее на свою сторону рассудок, посвящено причинам и началам, когда оно добивается точности и прямоты. Все эти знания посвящены отдельным вещам и отдельным родам вещей, и толкуют лишь об этих отдельных областях, а не о том, что существует, и как существует.
Они ничего не могут сказать о том, что такое существовать, а принимают существование вещей как должное. Они либо говорят, что из чувственных данных всё понятно, либо считают суть вещей лишь поводом для рассуждений. Сведя ее к родовой принадлежности, они выдвигают строгие или не очень строгие доказательства того, как вещи могут существовать сами по себе.
Но очевидно, что при таком подходе невозможно доказать ни что такое существование, ни что такое суть вещей, а разве что показать, как это бывает. Да и невозможно узнать, есть или нет тот род вещей, о котором зашло рассуждение, потому что пока рассудок не знает, что это за вещь, он не знает, существует ли она.
Конечно, наука Физика работает с одним из родов существования. Она исследует существование, которое может двигаться, а может не двигаться. Очевидно, что Физика — не практическая наука и не поэтическая наука. Ведь поэтическое не «может», а зависит от поэта, будет ли то ум, или искусство, или динамика. А практическое тоже не «может», а зависит от практического деятеля: мы никогда не знаем, что он выберет на этот раз. Где практическая деятельность, там всякий раз непредсказуемые предпочтения. Любой рассудок либо практический, либо поэтический, либо теоретический.
Физика — это теоретический рассудок, причем теоретизирующий о способном двигаться существовании, и о сущности, которую можно уложить в формулу («логос»), хотя такие сущности в большинстве случаев невозможно обособить от материи. Не будем забывать, что есть суть вещей и есть формула для нее, и исследование без нее — всё равно что поэзия ни о чём.
Итак, будем давать определения сути вещей. Одни вещи «торчком», другие «изгибом». Различие сразу видно: «торчком» можно быть только на материальном носителе (нос с изгибом стоит торчком), а вот «изгиб» понятен и без чувственного материала. Предметы физики все как будто «торчком»: нос и глаз, лицо и мясо с костями, да вообще живое существо, лист, корень, кора, да и вообще растение. Формула всех этих вещей включает движение, а движется всякий раз материя.
Очевидно, что нужно находить и определять суть вещей в физических предметах. Можно и науку о душе включить в физическую теорию, потому что мы не знаем души вне материи. Итак, стало очевидно, что физика — теоретическая наука. Но математика — тоже теоретическая наука. Мы пока не выяснили, занимается ли математика только неподвижными и отдельными вещами. Но можно с уверенностью сказать, что при решении математических задач мы берем вещи как неподвижные и отдельные.
Если существует вещь вечная, неподвижная и отдельная, то очевидно, что она — предмет теоретического знания, но не физического (которое занимается движущимися вещами), не математического, но предшествующего им обоим. Физика занимается отдельными вещами, но не неподвижными, а математика, вероятно, занимается неподвижными вещами, но не отдельными, потому что они берутся из материи. А Первая наука занимается отдельными и неподвижными вещами. Нельзя не признать, что все причины должны быть вечными, особенно причины вещей, которые явлены нам богами.
Итак, есть три теоретических философии — математика, физика и богословие. Совершенно очевидно, что если налично Божество, то можно изучать его природу как наличную. Самое уважаемое знание должно быть посвящено самому уважаемому роду вещей. Теоретические знания стоят выше всех прочих знаний, а Первая наука стоит выше всех теоретических знаний. Сразу вопрос: первая философия посвящена вообще всему или какому-то одному роду и какой-то одной природе? Даже в математике бывает по-разному: геометрия и астрология посвящены только одной из природ, а общая математика занимается вообще всем.
Если мы исходим из того, что нет никаких сущностей, кроме тех, которые от природы, тогда Первая наука — это Физика. Но если существует неподвижная Суть, то тогда она предшествует вещам, и тогда Первая наука — это Философия. Философия занимается первичным как всеобщим.
Такая Первая философия — теория сути, исследующая, как суть существует, и что такое вещи «по сути». Но хотя слово «суть» простое, его употребляют по-разному. Иногда говорят о существенных признаках, иногда говорят об истинной «сути» вещей, и называют ложь «не существующим». Также можно образовывать разряды («категории») существования, и тогда «суть вещей» будет в одном ряду с качеством и количеством, местом и временем и прочими обозначениями разрядов. Кроме того, различаются динамика и действенность («энергия»).
Начнем с существенного в смысле существенных признаков. Это совсем не предмет теоретического знания. Вы же знаете, что ни одна наука этим не занимается, ни практическая, ни поэтическая, ни теоретическая. Кто «поэт» дома, строит дом, не думает в своей поэзии о всех признаках дома. Ведь таких признаков наберется сколько угодно: для одних дом приятен, других он раздражает, третьим удобен, да хоть что, какую вещь ни взять — но тот, кто строит дом, ни о чем таком даже не думает. Равно как и геометр не обращает внимания на существенные признаки своих фигур: ему всё равно сказать «треугольник» и «треугольник, сумма углов которого равна двум прямым углам».
Это вполне закономерно: любой существенный признак — это просто еще одно имя. Поэтому Платон весьма удачно обличил софистику как науку о том, чего нет. Софисты больше всего любят говорить о существенных признаках, выясняя, тождественны или нет «музыкант» и «грамматик»; или «музыкант Кориск» и «Кориск»; или «существовать не всегда» и «становиться»; или «музыкант стал грамматиком» и «музыкант бывает грамматиком», и прочие формулировки. Сразу мы видим, что существенный признак скорее не существует, чем существует. Очевидно это из таких формул: у существующего по-своему есть происхождение и кончина («возникновение и уничтожение»), а у существенных признаков нет ни начала, ни конца. Мы еще скажем о существенном признаке, насколько хватит места, что это за природа и почему он вообще бывает, чтобы в конце концов объяснить, почему нет науки о существенных признаках.
Среди существующих вещей одни остаются всегда сами собой по необходимости — не в том смысле, что над ними совершено насилие, но в том смысле, что по-другому не бывает. Другие вещи столь же необходимым образом не всегда остаются собой, и это бывает так часто, что это и начало и причина существования признаков. Мы называем существенным признаком то, что встречается не всегда и даже не часто. Если летом подует холодный ветер, мы скажем, что это признак, а не закономерность, а если наступит удушливая жара, то мы скажем, что так бывает «всегда» или «часто». Если человек белый — это признак, потому что люди не всегда и не совсем часто бывают белыми. А вот быть живым существом для человека — это уже не признак, а суть.
Если строитель вылечил кого-то — это признак, потому что лечат не строители, а врачи, но по сути дела так получилось, что строитель поработал врачом. Шеф-повар, не ставящий никаких других целей, кроме как доставить удовольствие, сочинил что-то полезное для здоровья — но это не свойство поварского искусства, а оказалось свойственно ему: да, он сочинил это, но не прямо по своей работе. Действительно, чтобы создавать вещи, надо обладать поэтическими способностями, но нет искусства по созданию признаков, и даже способность создания признаков не выделяется.
Признаки возникают просто от того, что возникновение признаков — это тоже признак. Итак, не все вещи существуют всегда и необходимым образом, и не все вещи возникают всегда и необходимым образом, но только большинство в большинстве случаев. Отсюда необходимо следует, что существуют также признаки. Если человек белый, то далеко не всегда он при этом музыкант, и если станет музыкантом, то просто появится случайно еще один признак, иначе бы все белые люди сразу стали бы музыкантами.
Итак, причина признаков — материя, допускающая кроме обычного состояния самые разные состояния. Сначала надо разобраться, может ли существование быть не всегда и не часто, или это невозможно? Мы выяснили, что есть вещи во власти случая — признаки. Но может быть, всё существует только в силу большинства случаев, и ничего нет вечного? Или есть вечные вещи? Об этом мы подумаем потом, но пока просто очевидно, что не существует науки о существенных признаках.
Всякая наука посвящена либо вечным, либо закономерно случающимся вещам. Иначе как можно учиться или учить? Когда учат и учатся, сначала определяют, что так всегда или так закономерно в большинстве случаев: например, что обычно медовуха сбивает высокую температуру. Но нельзя сказать, когда медовуха точно не собьет высокую температуру, скажем, в новолуние. В новолуние действуют те же обычные закономерности, что и всегда, а не какие-то существенные признаки.
Итак, мы сказали, что такое существенный признак, и по какой причине нет посвященной ему науки.
Итак, очевидно, что начала и причины имеют происхождение и кончину, хотя не обязаны начинаться и заканчиваться. Иначе бы всё было бы по необходимости, но возникающее и кончающееся имеет свои начала и причины без вмешательства признаков. Откуда мы знаем, что будет или чего не будет? Мы говорим, что если будет это, то будет то; а если этого не будет, то и того не будет? А чтобы было это, нужно чтобы еще что-то было.
Отсюда очевидно, что если мы будем брать всё более ограниченный промежуток времени, то мы всегда будем приходить к тому, что происходит сейчас. Мы говорим, что человек умрет от болезни или насилия, если выйдет из дома. Но выйдет он, если пойдет на колодец, пойдет на колодец, если почувствует жажду, и так далее дойдем до того, что налично сейчас, что обозначилось на настоящий момент. Он почувствует жажду, если съест острое, а про это можно сказать, налично это сейчас или нет.
Уже сейчас мы можем сказать, что неизбежно будет с ним или что неизбежно не будет с ним. Так же можно формулировать, перепрыгнув к уже сбывшемуся. Всякое событие рано или поздно становится наличным. Поэтому всё, что будет, будет неизбежно: скажем, любое живое существо рано или поздно умрёт, — потому что уже что-то в нем сбылось для этого, скажем, в нем борются противоположности. Но умрет ли это живое существо от болезни или насилия, мы не знаем, потому что для этого надо знать, что еще произойдет.
Итак, очевидно, что мы доходим в наблюдениях до такого-то начала, но это не значит, что это начало дойдет до другого начала. Поэтому мы принимаем его как начало события, просто потому, что не видим другой причины того, что всё произошло именно так. Но к какому началу или причине нужно возвести особенности события, к материи, цели или движению, об этом надо серьезно подумать.
Теперь оставим в стороне существенные признаки, потому что с ними мы уже вполне определились. Нужно теперь говорить об истине как сущем и лжи как не существующем. Для их разграничения лучше рассматривать связность и разграничение понятий, смотря, не противоречит ли высказанное этим пунктам связности и разграничения. Истинным высказыванием будет утвердительное утверждение о связи понятий («Это — то-то») и утверждение с отрицанием о разделенных понятиях («Это — не то»), а ложно то, что противоречит этим пунктам.
Как можно мыслить вещь одновременно «этим» и «не этим» — это отдельный разговор: просто важно, что вещь не последовательно становится сначала «этим», а потом «не этим», а она такова всегда, и не другая. Поэтому сами дела не бывают истинными или ложными, нельзя сказать, что «благо — истинное», а «зло — ложное», но только наш рассудок отличает истину от лжи, а если говорить о простых сущностях как они есть, то даже рассудок тут не справляется.
Как нужно теоретизировать о таких сущностях и не сущностях, мы посмотрим позже. А так как связь и разделение понятий — дело рассудка, а не самих дел — ведь это рассудок решает, что есть суть этой вещи, какое у нее количество или качество, признавая или отрицая («связывая или разделяя»), — то пока что оставим в стороне как существенные признаки, так и существующее в смысле истины. Ведь причина первого — неопределенность, а причина второго — некоторое переживание, которому оказывается подвластен рассудок. И то, и другое — род сущего на отшибе, они нам ничего не сообщают о существовании, что бы не рассказала уже природа вещей.
Поэтому оставим это сбоку, а рассмотрим причины и начала существующего как сущности. Конечно, мы должны всякий раз должны давать себе отчёт, что мы говорим, потому что о существовании говорить можно по-разному.
