«В дороге» — мощнейший текст-заявление, который предопределил становление бит-культуры. Этот сложный экспериментальный роман, живущий по законам джазовой импровизации, бросил радикальный вызов Американской мечте, унифицированной жизни в послевоенных штатах и классической литературе. Из-за символической насыщенности этот текст постоянно переоткрывается исследователями и заново переводится с учетом обнаруженных контекстов. В этом году вышел уже четвёртый его перевод на русский язык. На презентации нового перевода книги философ Николай Старообрядцев выступил с лекцией про кураж и авантюры битников, их связь с мировой литературой и джазом, про устройство романа, скрытые смыслы и о том, как читать этот манифест бунтарства.
Недавно мы публиковали интервью с переводчиком Андреем Щетниковым, в котором он рассказывал про безудержные приключения битников, их удивительно живую поэзию, а также про то, как Керуак ездил семь лет по Америке и написал ключевую книгу бит-поколения всего за три недели.
Теперь мы публикуем конспект лекции Старообрядцева о том, как ницшеанство и дзен-буддизм повлияли на бит-культуру, почему Керуак напечатал первую рукопись «В дороге» на свитке, насколько его творчество созвучно русской классике, кого и за что резали и убивали писатели и как американское бит-поколение связано с советским покорением космоса.
Библия битников. О ключевом романе поколения «В дороге»
Новый перевод On the Road — уже четвёртый за 70 лет: впервые на русский язык роман был переведён Верой Ефановой ещё в 1960 году. Такой интерес к нему заставляет задуматься, что перед нами такой же важный и необычный текст как «Илиада» Гомера и «Божественная комедия» Данте.
Название романа Андрей Щетников перевёл как «В дороге». В предисловии к изданию брюзжащий в своей манере старик Троицкий не преминул заметить, что классическое «На дороге» ему нравится больше, потому что оно ассоциируется одновременно с выражением «на игле» и с тем состоянием, когда человека бросили на дороге, на трассе, и он как хочет, так и должен жить дальше. Надо сказать, что буквально также, «На дороге», книга называется и по французски — Sur la route, а немецкий вариант Unterwegs — «Мимоходом», «По дороге», уже ближе к варианту Щетникова.
Я могу предложить ещё один вариант. Предлог on часто переводится как «о». Можно вспомнить, например, одну из поэм Парменида: на древнегреческом она называется Περί φύσεως, что на русский переводят как «О природе», а на английский — On nature. Или, например, статья Бертрана Рассела On the philosophy of science — «О философии науки». Поэтому можно сказать «О дороге», и это будет иметь смысл. Повествование в книге идёт об Америке, о дороге, о смысле путешествия, о человеке, о дружбе. Впрочем, и вариант «В дороге» приятен моему уху.
Что нужно знать о романе Джека Керуака «В дороге»
«В дороге» — наиболее известный роман Джека Керуака и «манифест» бит-поколения. Роман автобиографичен и повествует о дружбе и путешествиях Сала Парадайза и Дина Мориарти по Америке и частично Мексике. На попутках или на автомобилях, взятых напрокат или раздобытых Дином, они пересекают всю страну, с Запада на Восток и обратно. Реальные прототипы были не только у главных героев книги: например, Карло Маркс — это Аллен Гинзберг, а Старый Буйвол Ли — Уильям Берроуз.
Роман разбит на части, в каждой из которых герой срывается в дорогу. Путешествие обретает сакральный статус, потому что герои всё время ищут «это» — нечто, символизирующее пребывание в моменте. Для них важно почувствовать течение времени: «…мы знаем время», — говорит Дин в одной из сцен. Действие происходит с 1947 по 1950 год, а написал роман Керуак в 1951. Это заняло у него всего три недели, после чего писатель долгие годы безуспешно предлагал рукопись издательствам. Книга была опубликована лишь в 1957 году в издательстве Viking Press со значительными правками, которыми Керуак остался недоволен. Изначальная версия была написана так называемой «спонтанной прозой» — потоком мысли, игнорирующим осознанный подбор слов, правила пунктуации и редактуру написанного. После публикации за Керуаком прочно закрепился отвязный и свободный образ жизни главного героя романа.
Керуак путешествовал семь лет, а книгу написал всего за три недели, находясь в кофейно-бензедриновом ударе. Первую рукопись он разместил на свитке, который был пропущен через печатную машинку. Существует легенда, судя по всему придуманная критиками или советским читателем, будто бы он использовал туалетную бумагу, но в одном из интервью Керуак сказал что это была бумага для рисования в рулонах. Когда один рулон заканчивался, Керуак подклеивал к нему следующий. Можно даже найти фотографии этой рукописи. Длина свитка — не меньше 36 метров. Тут важно помнить о том, что битники постоянно занимались богоискательством и задумывались над тем, как один человек может познать и принять Бога, а свиток — предмет, обладающий неизбежной религиозной семантикой: Тора, то есть первые пять книг Библии у евреев — это в первую очередь свиток. Керуака называли королём битников, а его книгу — их Библией. С этим свитком в руках он предстаёт, как Моисей, проторяющий путь в Землю Обетованную — в землю джаза, прочь из капиталистического зоопарка.
На обложке нового издания герой словно идёт по тому самому свитку, и это как будто Керуак, оставляющий на свитке след своей жизни, уходящий в вечность. Рукопись была продана с аукциона больше чем за миллион долларов, и мне, например, представляется, что покупатель-миллионер в своём поместье расстелил свиток по мраморному полу и вечером, предварительно обнажившись, идёт по нему и входит в какой-то портал.
Три кровавые истории. Как бит-писатели пугали, резали и убивали
Несколько биографических слов о Керуаке. Он никакой не Джек: на самом деле, его звали Жан-Луи Лебри де Керуак, он родился во франкоязычном Квебеке в Канаде, и с малых лет мечтал стать писателем. Для того, чтобы осуществить свою мечту и поступить в Колумбийский университет, он усиленно занимался футболом, потому что за спортивные успехи можно было получить стипендию. Керуак поступил, изучал литературу и с удовольствием общался со своими товарищами Гинзбергом и Карром. В один прекрасный момент он повредил себе ногу, и с тех пор ему уже не нужно было бегать по полю: можно было заниматься только литературой.
Люсьен Карр, идейный вдохновитель битников, друг Керуака, Гинзберга и Берроуза, душа компании, во время одной из пьянок пырнул ножом своего старшего товарища Дэвида Камеррера — тот был одержим Карром и много лет преследовал его. Подумав, что Дэвид мёртв, Карр выбросил тело в реку Гудзон, пришёл домой к Берроузу и сообщил о случившемся своим друзьям. Они, как настоящие товарищи, решили скрыть следы преступления, смыли окровавленную сигаретную пачку в унитаз и продолжили свои посиделки. Но через какое-то время Карр не выдержал, пришёл в полицию и во всём сознался. В итоге его посадили в тюрьму, а Керуака с Берроузом привлекли к суду как соучастников. Берроуза вскоре выкупили его состоятельные родители, а за Керуака внесла залог семья его девушки при условии, что он на ней женится. Похоже, что это та самая жена, о которой в самом начале «В дороге» говорит Сал Парадайз: «недавно я развёлся, и теперь собираюсь совершить путешествие по Америке».
Вторая кровавая история, это, конечно, ситуация со второй женой Берроуза, Джоан Воллмер. Берроуз очень ценил Джоан, говорил, что это единственная женщина, с которой ему не скучно разговаривать. Во время очередной пьянки Джоан и Берроуз решили поиграть в Вильгельма Телля. Джоан поставила себе на голову стакан. Муж прицелился, выстрелил и попал ей прямо в лоб. В ходе первого следствия его признали виновным, а во время второго, документы которого таинственно исчезли, его оправдали и выпустили на свободу. У Берроуза остался сын — Уильям-младший, который впоследствии тоже стал писателем, но рано умер от алкоголя и наркотиков.
Ещё одна кровавая история из этого же цикла. Уильям Берроуз в молодости отрубил себе фалангу на мизинце левой руки, чтобы впечатлить молодого человека, в которого он тогда был влюблён. Тут же вспоминается история из его старости, когда он преподавал в нью-йоркском Сити-колледже литературное мастерство. Чтобы ни одно его слово не пропало, Аллен Гинзберг приставил к нему молоденького симпатичного секретаря, и, конечно, Берроуз этого секретаря вскоре соблазнил. Тот впоследствии вспоминал, что когда они впервые оказались в постели, он нащупал под одеялом продолговатый твёрдый предмет. Выяснилось, что это был заряженный дробовик.
Что удивительно, обратите внимание, среди битников не было самоубийц, хотя именно этого обычно ждёшь от экзальтированной писательской братии. Наркомания и алкоголизм — тоже самоубийство в своём роде, но ни в том, ни в другом нет поступка. Кэссиди и Керуак умирают на закате своей эпохи. Первый в 1968 году, а второй в 1969 в городе Санкт-Петербург, штат Флорида. Что касается их товарищей, Гинзберга и Берроуза, то они оба дожили до почтенных седин и умерли в 1997 году.
Откуда взялось слово Beatnik? Разбитое, блаженное и музыкальное поколение
Керуак, Гинзберг и Берроуз — три кита бит-движения. Но помимо них были другие: Джон Холмс, автор первого бит-романа «Марш!», поэты Питер Орловски, Лоуренс Ферлингетти, Грегори Корсо, Диана ди Прима, писатель Майкл Макклур. Последний был близким другом Джима Моррисона, поэтому в American Prayer нетрудно уловить дух битничества: личные переживания, часто телесные и интимные, переплетаются с элементами древних цивилизаций — инков, майя. индейцев и так далее. Никакой рифмы, сплошной ритм и пение — как раз то, что характеризует поэзию битников, исполнявших стихи под музыку. Их нельзя за это корить — даже Верлен говорил, что «сначала музыка, а потом — литература» как нечто постороннее. Если есть музыка в произведении, тогда оно будет жить и будет работать, а рифму или стиль может сделать редактор.
«Битники — это бородатые молодые люди в сандалиях, шляющиеся по кофейням, тунеядцы и любители джаза» — где-то я видел такое описание, ставшее хрестоматийным. Их любовь к джазу очень важна, ведь именно джазовые музыканты, а особенно Диззи Гилеспи, повлияли на стереотипный образ битников: чёрные одеяния, особенно свитера с высоким горлом, береты, тёмные очки, козлиные бородки. Сами писатели выглядели по-другому, но именно так одевалась субкультура: люди, которые читали книги битников и увлекались их творчеством.
У Керуака была условная классификация битников: одних он называл «спокойными», а других — «пылкими». Первые в задумчивости сидят в своём углу над книгами и неохотно вступают в общение, а вторые — неистовые, буйные, в кураже они бьют по клавишам фортепиано и всегда попадают, куда нужно. Его друг Джон Холмс был «покойным», а вот Аллен Гинзберг — «пылким».
На самом деле, битники даже не называли себя битниками. Керуак случайно обронил фразу «поколение бит» или beat-generation, которая сразу же пошла в народ. Чуть позже, 4 октября 1957 года Советский Союз запустил первый искусственный спутник земли. «Спутник-1» был у всех на слуху, и американский журналист Херб Кэнсл, сложив два слова вместе, превратил слово beat в beatnik.
Так что же означает «бит»? Я выделяю несколько значений. Во-первых, разбитость. Его первоначально ввёл сам Керуак, говоря о побитом, послевоенном поколении. Потом он этот смысл опровергал, хотя он очень точно характеризует этих ребят — побитых и прибитых, пришибленных. В работе «Человеческое, слишком человеческое» Ницше рассуждает о писателях и говорит, что желание сделать писательство делом своей жизни нужно рассматривать как помешательство. Битники будто восприняли это как указание к действию. Они были изгоями, и постоянно сталкивались с проблемами в обществе, с законом, с судебными процессами. Травмированность и психологическая надломленность часто становятся катализаторами творчества. Существуют ли вообще высокие образцы искусства вне этого? Может ли совершенно здоровый человек сесть за стол и написать роман? Чего ради? Битники — вечные мальчики, распятые на придуманной кем-то необходимости остепениться, со временем превратиться в сытых боровов, вырастить дуб с желудями и построить свой хлев с поросятами. Их не не интересовала мелочность Американской мечты и не устраивал Бог протестантской Америки. И в этом они снова связаны с Ницше и его тезисом «Бог умер». Инструментом, который срезал бы опухоль этого мёртвого Бога, стал дзен-буддизм — один из способов поймать некое особое состояние, состояние «это». Роман «В дороге» пропитан этим стремлением. Задачей Сала Парадайза и Дина Мориарти было поймать «это», «врубиться» в этот момент. Они «врубаются» на протяжении всей книги. Познать бесконечность момента — значит остановить его и в нём обрести жизнь вечную. Они — те самые мальчики Достоевского, которые собираются, чтобы до бесконечности говорить о Боге. И в этом режиме плыть в неизведанное.
Битники смотрят на Американскую мечту с другого ракурса: dream означает не мечту, а сновидение, в котором они — сновидцы, сомнамбулы, шаманы — постоянно пребывают. Берроуз на родительские денежки даже отправляется в путешествие по Южной Америке, чтобы найти в джунглях лиану Яхе, обладающую особенно сильным психоделическим воздействием. Он вообще говорил, что необязательно жить — важно путешествовать. И по Америке, и внутри себя. С помощью медитаций, наркотиков, путешествовать в опыте своего тела, путём раскрепощений, недопустимых с точки зрения обывателя. Человек, возвращающийся из путешествия — настоящего путешествия, — становится другим, он лучше понимает жизнь, прозревает, становится глубже.
Битники обладали особым знанием — не только культурным, а ведь все они были образованными, а духовным эзотерическим. Шаманы интеллигенции, они постоянно искали Бога и любили представляться юродивыми, святыми. Это уже второе значение слова бит, которое Керуак позднее производил от beatific, beatitude — блаженный, блаженство. В 1959 году сняли фильм Beat-generation, для которого Керуак написал сценарий и прочитал закадровый текст. По сюжету три поэта — их играют Гинзберг, Корсо и Орловски — накидываются на епископа, и начинают его допытывать: «что свято? Бейсбол святой? Аллигатор святой? Мир святой? Человеческие органы святые? Очки святые? Время святое? Пустые комнаты святые? Святые святые? Правда ли, что все мы уже живём на небесах?» Ещё один пример — поэма Гинзберга «Вопль», в которой лейтмотивом становится выкрикивание слова holy. Для битников очень важно понятие святости, и они намеревались переопределить его в условиях консервативной протестантской Америки.
Третье значение слова бит — значение музыкальное. Музыкальный бит, ритмический напор. Как говорил Ницше, поэты торжественно везут свою мысль на колеснице ритма, потому что на своих ногах она не идёт. Они все повально увлекались джазом и надеялись в музыке поймать что-то мистическое. «В дороге» — произведение, пропитанное джазом, и не только потому, что там упоминаются двадцать пять джазовых музыкантов. Прочтите внимательно эпизоды, где герои оказываются свидетелями бибоп-импровизаций: это образцы самых проникновенных описаний музыки в мировой литературе.
Гоголь — битник до битников. Чем стиль Гоголя так похож на манеру письма Джека Керуака
Керуак — большой мастер мелодического письма. Капоте говорил, что книги Керуака — это не писательство, а печатание. Пусть так. Он писатель от джаза: его мелодия отрывиста, в ней есть напор. Говорили, что он переносил ритмику бибопа на письмо, которое называли джазом печатной машинки. Стиль Керуака богат чисто литературной техникой, но это не самоцель. Она не похожа на искусное исполнение музыкантов-виртуозов, которые превращают игру в спортивные соревнования. Это техника, от которой писатель отталкивается, чтобы обнажённым запрыгнуть в измерение чистого звука и оттуда изливать своё слово прямо в душу читателя.
В русской литературе такой мастер мелодичности — это Гоголь. Андрей Белый в своей книге «Мастерство Гоголя» очень много говорит о мелодике гоголевской прозы, раскладывая её прямо по слогам, выявляя ямбы и хореи, говоря, что Гоголь «виртуозит звукоподражаниями» и иногда подобен пианисту, который шалит за роялем. В каком-то смысле он битник до битников. Если мы посмотрим на сохранившийся рисунок 1835 года, мы увидим маленького взъерошенного господинчика в очочках, немного похожего на Аллена Гинзберга. Но и в «классическом» Гоголе, Гоголе-пророке, тоже есть что-то битническое: то козлиная бородка, то либо чёрный костюм, либо какая-то эксцентричная одежда. Его внешний вид удивительно соответствовал 60-м годам прошлого века.
«Мёртвые души» и On the Road связаны между собой — это лежит на поверхности. Всё сказано одной фразой: «Куда ты несёшься, Америка?». On the Road — как бы негатив «Мёртвых душ», «Живые души». Герои этих книг некоторым образом соответствуют друг другу. Сал Парадайз — это Чичиков. Чичиков вроде бы аферист, но если учитывать, что никакая из его афер не состоялась, тогда он просто чудаковатый наблюдатель, кружащийся в лабиринте помещичьей России.
Дин Мориарти — вылитый Ноздрёв. Нил Кэссиди славился тем, что угнал более пятисот автомобилей, и про Ноздрёва говорится, что он лихач, разбитной человек — тут нам снова встречается корень «бит». Ноздрёв сразу кидается к новому человеку, и после двух-трёх слов уже переходит на «ты». Это аффектированная дружелюбность, какое-то желание захватить в объятия каждого: «Если спросят меня, кто мне дороже, отец родной или Чичиков, отвечу — Чичиков!». Ноздрёв полностью принадлежит моменту, он захвачен куражом плутовства и готов на любую ложь, но внутри этой наглой лжи таится зерно истины.
Ноздрёв и Чичиков — родственные души, замкнутые каждый в своём плутовстве, вдруг столкнувшиеся. Дин Мориарти с детства мечтает стать бродягой, он ищет пропавшего отца-алкоголика среди бродяг, и каждый из них похож на его отца. Дин Мориарти — «святой плут». Ноздрёв — просто плут, хотя у него ничего не получается. Дин Мориарти носит бакенбарды, и Ноздрёв тоже славится своими роскошными баками — одну из них постоянно выдирают, но за счёт питательных соков в его щеках она вырастает ещё лучше, чем была. Ноздрёв — человек-ураган, он, как и Дин, постоянно находится в движении. Ноздрёва Гоголь называет «историческим человеком», с ним постоянно случаются истории. Таким был и Кэссиди, даже получивший прозвище «всемирно известный прототип»: он послужил основой более чем для десяти героев книг разных американских писателей — битников, Чарльза Буковски, Хантера Томпсона и других.
Ноздрёв ни дня не сидит на месте, но захватывающая идея может заставить его пробыть дома несколько дней вместе с колодой карт, которая ему будет вернее самого лучшего друга. У Дина Мориарти и Карло Маркса была похожая практика: они любили засесть в комнатке, принять бензедрин и в течение нескольких дней просто разговаривать. Ноздрёв — это повзрослевший Дин Мориарти, из которого вырвана святость, а плутовство оставлено. Как будто бы Дину Мориарти не дали развернуться, лишили топлива для духа, из-за чего он переключился на самопожирание и сгнил в застойном болоте помещичьей России, что по смыслу тождественно конформистской Америке.
Я подумал: а вдруг внешние черты и некоторые жесты Ноздрёва списаны с Пушкина? Он ведь был почти святым для Гоголя. Перед смертью Гоголь стал близко общаться со священником, отцом Матвеем Константиновским, и тот даже увещевал Гоголя: «Отрекись от Пушкина!». Подумайте только — отречься от Пушкина! Наверное, когда решаешь посвятить себя Богу, то это необходимо: ничего не должно остаться. Но если отброшено всё — деньги, слава, семья и дом, весь мир позади — а Пушкин остался в потайном кармашке души, то из него одного всё можно воссоздать заново. Потому что Пушкин — это всё. Наше всё.
Между тем, Ноздрёв во многом списан с героя одного плутовского романа Фаддея Булгарина — очень популярного писателя и публициста своего времени, врага Пушкина, против которого, он постоянно строил козни. Кондратий Рылеев полушутя заявлял, что когда декабристы победят и придут к власти, то отрубят Булгарину голову на листе «Северной пчелы». Кто знает, может быть коварный Булгарин сделал карикатуру на Пушкина, а она случайно проникла в литературу через Гоголя? Так, что даже бакенбарды сохранились. Хотя всё это требует, конечно, более тщательного рассмотрения.
Важно то, что у Пушкина была длительная аудиенция с Николаем I. Никто не знает, что там происходило, но после разговора государь во всеуслышание заявил, что Александр Сергеевич — умнейший человек в России. С этим легко согласиться, ведь Пушкин обладал настолько мощным конкретно-историческим чутьём, что среди прочих современников на одну доску с ним можно поставить разве что Гегеля. В эпоху битников на этот уровень смог выйти один только Берроуз, которого Керуак считал умнейшим человеком в Соединённых Штатах. Берроузу в «Мёртвых душах» соответствует Плюшкин — прореха на человечестве; высохший до состояния мумии, нечистоплотный безумный старик, вокруг которого всё гниёт и от которого веет самым глубоким безумием. Художник Брайон Гайсин, помогавший Берроузу разрабатывать метод нарезок, вспоминает, что когда он впервые увидел Берроуза, тот произвёл на него впечатление чокнутого наркомана, от которого нужно бежать.
В 2009 году Олег Каравайчук выпустил свой фильм-монолог «Рука Гоголя»: в нём композитор играет фортепианные импровизации и произносит монологи о Николае Васильевиче. Герой Каравайчука выглядит как тот самый битник — в свитере с высоким горлом, в берете, даже в тёмных очках. Нет только козлиной бородки, потому что у него не росли волосы на лице. Он человек того самого поколения, ровесник Керуака, Берроуза, Кэссиди. Он был с ними на одной волне.
On the Road — это книга о сбережении собственной личности любой ценой: нужно не погружаться в болото, а искать собственный путь. В данном случае цель оправдывает средства. Даже Каравайчук говорит о спонтанной руке писателя — эта рука не знает, что делает, но она не делает греха, ею движет Бог. В этой руке — высшая грусть. Если цель по-настоящему высока, то она оправдана. Литература битников и On the Road во многом именно об этом. Керуак в 50-е — певец Диониса, певец молодости и свободы, он ещё не ведает что впереди его ждёт мрачный алкоголизм и глубокая депрессия. И даже в этом он в одном ряду с Гоголем и его деструктивной религиозной экзальтацией последних лет и со многими другими великими и печальными писателями, подарившими нам самые лучшие и самые пронзительные книги.
