В Советском Союзе рок-музыка была полузапрещённой, но в 80-х цензура ослабла и жанр набрал популярность. В более свободном Петербурге открыли первый в СССР рок-клуб, где горожане могли не скрываться от властей, а легально слушать и играть любимую музыку. В Москве же ситуация для рокеров осталась напряжённой: концерты практически под запретом, власти давили на организаторов и музыкантов, а культовым зарубежным рок-группам, вроде Sex Pistols и AC/DC, приписывали пропаганду фашизма и религиозное мракобесие.
Московская школа оказалась в тени петербургской: молодежь не могла понять, почему в столице им запрещают развивать движение. Боясь бунтарской репутации рокеров, в проблему вмешались спецслужбы. По инициативе КГБ была создана «Московская рок-лаборатория», легализовавшая рок-музыку в СССР и подарившая стране группы «Крематорий», «Звуки Му», «Ногу свело!», «Альянс» и многие другие.
Рассказываем, как власти СССР разгоняли московские музыкальные коллективы, почему КПСС решила стать другом рок-музыки, что заставляло музыкантов трудиться в творческой лаборатории бесплатно, как цензурировались тексты участников МРЛ, а также о том, как Макс Покровский из «Ногу свело!» научился играть на бас-гитаре за десять дней, каким образом творческая студия стала государственным бизнесом и почему после распада СССР о «Московской рок-лаборатории» все внезапно забыли.
Когда рок-музыку, созданную в Советской России, сравнивают с западной, часто преуменьшают оригинальность творчества отечественных исполнителей. Якобы, идеи и формы нашими рокерами позаимствованы — или даже скопированы — со всемирно известных оригиналов.
Взгляд этот, как и обвинения в плагиате, требует осмысления и здравой критики. Погрузившись в отечественную рок-музыку прошлого века, вдумчивый слушатель сможет открыть для себя чрезвычайно лиричные стихи Юрия Шевчука, темную энергию музыки Егора Летова, вальсовый драйв Александра Башлачева и уникальный звук группы «Вова Синий и Братья по Разуму». Утверждение внутренней свободы и настроение протеста свойственно песням Константина Кинчева, Бориса Гребенщикова и Майка Науменко: сказывается, что эта музыка родилась в режиме советского государства, где творческое самовыражение было скованно идеологией. Такой исторический, культурный и социальный контекст сформировал феномен советского рока, цензурный контроль над которым осуществлялся через специально созданные организации — рок-клубы.
Большинство упомянутых выше музыкантов представляют так называемый «питерский рок». На советскую рок-музыку он оказал, вероятно, наибольшее влияние: именно отсюда вышли такие группы, как «Аквариум», «Секрет», «Кино», «Пикник», «АукцЫон». Санкт-Петербург всегда был передовым и в плане развития рок-сцены и тусовки, аккумулировал творческую энергию, привлекая множество талантливых поэтов и музыкантов. Поэтому именно в Петербурге в 1981 году на улице Рубинштейна открылся первый в СССР рок-клуб. Его учреждение положило начало легализации нонконформистской музыки. Теперь петербуржцы могли не скрываться от властей, устраивая подпольные квартирники, а проводить полноценные концерты, где рок-музыканты могли играть свою музыку. Популярен был и свердловский рок, который заигрывал с мистической эстетикой готики и обращался к экзистенциальным вопросам: примеры этого можно услышать в творчестве групп «Nautilus Pompilius» и «Агата Кристи».
Коллективы «московской школы» будто бы оказалась в тени своих коллег из других советских городов. А ведь 23 октября 1985 года была создана специальная организация, которая призвала объединить самые талантливые и оригинальные группы Москвы. Имя ей — «Московская городская творческая лаборатория рок-музыки при Едином научно-методическом центре научного творчества и культурно-просветительской работы Главного управления культуры Исполкома Моссовета» или проще «Московская рок-лаборатория».
Советский рок московского извода: перестройка, соперничество с Ленинградом и «крыша» КГБ
В перестроечные времена жизнь столичной молодежи бурлила вовсю: молодому поколению хотелось новизны, движения, протеста. Рок-музыка объединяла и выражала это требование. Однако, милиция разгоняла молодежь из домов культуры, квартир и подъездов, где рокеры собирались на свои «тусовки». С февраля 1984 по апрель 1985 года в Москве ситуация для неформалов оказалась очень напряженной, концерты были практически под запретом, на организаторов и музыкантов давили власти.
Как мешали рокерам в СССР🠗
«В Москве в середине 1980-х сложилась странная ситуация, связанная с рок-музыкой. Власти не понимали этого увлечения молодёжи, рок-группы запрещались и разгонялись. (…) Инициатором этих запретов явился Союз композиторов СССР. (… )В ответ на растущую популярность рок-составов Союз композиторов ввёл так называемую «процентовку», то есть обязал официальные рок-команды включать в репертуар песни «записных» композиторов, иначе группу просто не допускали до публичных выступлений. Тарификационные комиссии, как тройки ЧК, рыскали по всей стране и, настигая ансамбль, прямо на гастролях устраивали скорый суд и расправу. Те ансамбли, что отказывались идти на поводу у композиторов, расформировывались и разгонялись.
Партийные власти поддержали композиторов, и в итоге в течение 1983 и 1984 годов было уничтожено, разогнано, задушено множество рок-коллективов, официально работавших в филармониях. Те, кто хотел петь свои песни, были вынуждены уходить в андеграунд. Подполье находилось вне зоны влияния Союза композиторов, тем не менее такая ситуация устраивала профессиональных авторов, ведь в подполье смельчаков поджидала милиция, и нужно было быть действительно очень крутым, чтобы жить и творить в андеграунде».
(с) Марочкин В. «Москва рок-н-ролльная. Через песни – об истории страны. Рок-музыка в столице: пароли, явки, традиции, мода».
Рок-музыка с ее бунтарским духом в Советском союзе была вне конъюнктуры, она считалась центром притяжения для тунеядцев и неблагонадежной молодежи. Существовали даже специальные списки, где «Sex Pistols», «AC/DC» и ряд других культовых рок-групп запада обвиняли в пропаганде «фашизма, культа сильной личности, религиозном мракобесии» и т. д. — популярную в неформальной среде музыку представляли идеологическим оружием Запада.
Тем не менее, к середине 80-х советские юноши и девушки плотно и окончательно подсели на рок. Несовпадение интересов молодежи с партийной пропагандой становилось взрывоопасным: вчерашние пионеры не могли понять, почему в Москве им запрещают слушать и играть свою любимую музыку, если уже в Ленинграде с 1981 года существовал целый рок-клуб. Столичное правительство решило создать организацию, способную контролировать все множащиеся музыкальные группы столицы. Конечно, учитывая «бунтарскую» репутацию рок-музыки в СССР, не обошлось без деятельного участия спецслужб.
Булат Мусурманкулов, автор идеи Московской рок-лаборатории и ее первый директор, уверен: «если бы не КГБ, то рок-лаборатории не было бы никогда».
«Это была абсолютная инициатива КГБ, ведь там работали очень интеллигентные, тактичные люди, которые всё прекрасно понимали. В Питере рок-клуб мог существовать, потому что Питер всё-таки далеко от Москвы. А в Москве рок-клуб создать было невозможно, потому что мы находились под большим идеологическим давлением, ведь над нами тут и горком партии, и управление культуры, и Министерство культуры, и ЦК КПСС! «Что это такое? У нас же идёт борьба с роком!» Но в 1984 году вышло постановление Министерства культуры по усилению работы с самодеятельными ансамблями, и там была такая строчка: "организовывать творческие лаборатории…" Вот я и говорю: "Давайте организуем творческую лабораторию! Строчка-то есть!"». В 1984 именно Мусурманкулов поставил вопрос о необходимости создания такой общественной организации перед Министерством культуры и КГБ и организовал первое закрытое прослушивание музыкальных коллективов.
Разногласия по поводу новосозданной рок-лаборатории возникали в среде самих рок-музыкантов. Так Александр Липницкий — бас-гитарист группы «Звуки Му» — вспоминает, что лидеры московского андерграунда, в том числе Илья Смирнов (редактор журнала о рок-музыке «Урлайт»), Сергей Гурьев (группа «Чистая любовь») и другие «не сумели оценить масштаб горбачевских преобразований», частью которых оказалась легализация рока. Дело в том, что «Перестройка», затрагивавшая все аспекты культурной и общественной жизни, снимала запреты с того, что раньше не пропускала цензура — в том числе с рока. Государство действовало по принципу «не можешь победить — возглавь», начинало сотрудничать с неформалами и включать в новую идеологическую повестку культурные явления, возникшие стихийно и ранее шедшие вразрез с линией партии. Иными словами, теперь КПСС пыталась стать другом рок-музыки. В результате, одни рокеры были готовы «партизанить» в подвалах и решительно не соглашались идти на компромиссы с правительством, а другие решили, что творческая свобода возможна и под крылом такой подконтрольной госаппарату организации, как рок-лаборатория.
Так или иначе, рок-музыка уже начала выходить из подвалов и квартирников. Для многих это был шанс проявить себя. Игорь Журавлев — вокалист группы «Альянс», ставшей участницей рок-лаборатории осенью 1986 года, утверждает:
«Лаборатория давала возможность выступать официально, не боясь силовых органов и цензуры. Самое важное — это возможность исполнять свои песни».
Алексей Борисов, один из участников индустриальной группы «Ночной проспект», был в числе первых членов рок-лаборатории. По его словам, «в Москве в начале-середине 80-х было проблемно с концертами. Мы все завидовали питерцам, у которых был свой рок-клуб, позволявший группам выступать более-менее легально, а главное — регулярно. Рок-лаборатория должна была стать "московским рок-клубом", поэтому вопрос о вступлении в нее не стоял».
Дом для рока: поиски здания, прослушивания и цензура
Днем рождения рок-лаборатории считается 23 октября 1985 года, когда Виктор Гришин — первый секретарь московского горкома КПСС — подписал приказ о создании Московской творческой лаборатории рок-музыки при Едином научно-методическом центре Главного управления культуры Исполкома Моссовета. Первым директором новой организации назначили Булата Мусурманкулова, однако вскоре его заменила Ольга Опрятная, бывшая работница Министерства культуры. Именно благодаря Опрятной у музыкантов московской рок-сцены появлялось необходимое для записи и концертов оборудование, возможность регулярно выступать и, что немаловажно, избежать преследования за тунеядство. Теперь молодые люди могли целиком посвятить себя творчеству, положив трудовую книжку в отдел кадров рок-лаборатории: она считалась официальной трудовой организацией.
Ольга Николаевна Опрятная многое изменила в подначальной ей лаборатории. Она превратила ее из общественной организации в хозяйственно-расчетную, что давало право коммерческой деятельности. Она провела тарификацию групп, из-за чего музыканты перестали бояться Отдела по борьбе с хищениями социалистической собственности. Опрятная добилась права литовать тексты песен музыкальных групп за своей подписью, что исключало цензурирование «извне». Также Ольга Николаевна в условиях строжайшей цензуры пробила через отдел пропаганды ЦК КПСС журнал «Сдвиг» и «Сдвиг-афишу» — эти издания стали печатным рупором рок-лаборатории. Еще Опрятная через минкульт добилась того, что фирма «Мелодия» решила выпускать альбомы групп рок-лаборатории. Так увидели свет пластинки групп «Крематорий», «Ногу Свело!», «Матросская Тишина», «Ва-Банкъ» и др. Наконец, Ольга Николаевна организовала на базе журнала «Сдвиг» рекламу концертов, пластинок и продажу рок-атрибутики.
Важную роль в деятельности Московской рок-лаборатории сыграл ближайший помощник Ольги Опрятной Александр Агеев, администратор лаборатории по концертной деятельности. Он вспоминает: «Декабрь 1986 года. Меня взяли на должность администратора. Моим первым заданием стало проведение встречи Нового Года "Рок-Елка" в кафе "Метелица". Всего там было около 200 человек. Я справился. Моей основной задачей была организация концертов и фестивалей. Концертов было 3-4 в неделю, иногда более, а фестивалей я провел около 10. Кроме концертов я занимался всем подряд: ментами, судами, организацией съемок фильмов, "Московским Комсомольцем", "Мелодией" и так далее. Ну, а ночью записывал катушки».
Многие из столичных музыкантов — и известные коллективы, вроде «Звуки Му», и те из них, кто только начинал свою деятельность — стремились попасть в рок-лабораторию. Чтобы вступить в нее, группе нужно было пройти отбор художественного совета, в который входили Ольга Опрятная (ранее Булат Мусурманкулов), Александр Липницкий, а позже и Александр Агеев. Изначально прослушивание групп проходило в Московском доме самодеятельного творчества, а заседания по организационным проектам в Старопанском переулке. Но далеко не все группы могли поехать в центр Москвы с инструментами.
Поэтому Опрятной и Агееву иногда, чтобы прослушать и оценить выступление, приходилось просто приходить к кому-то из рокеров домой. Были локации и поинтереснее — вот что рассказывает Александр Агеев: «Начались эти прослушивания каждую субботу — мы [принимали в рок-лабораторию] по четыре-пять групп, которые отсеивались от прослушивания 10—12-ти групп. Не только мы с Опрятной слушали — там целый худсовет был, и решали, кого брать, кого нет. Иногда мы выезжали на место, на точку. Так мы нашли "Ногу свело!" — в тот раз никто не поехал, мы вдвоем с Опрятной поехали в трамвайное депо то ли 13, то ли 15, трамваи жужжали, и там мы слушали Макса Покровского. Играть он совсем не умел, песни дебильные, но Опрятная прикололась над Покровским — тебе 10 дней, чтобы ты выучился играть на бас-гитаре и ваще. Он через десять дней пришел — виртуоз, вот это вот сила духа, моральные качества, вот это я понимаю!». По словам Алексея Борисова, прослушивания представляли собой фактически фестивали московского андерграунда. «Было весело и познавательно, тогда же удалось увидеть группы, названия которых мы только слышали или о существовании которых даже не подозревали», — вспоминает он.
Как отмечает музыкальный журналист Вадим Пономарев (более известный как Гуру Кен),
главный плюс появления рок-лаборатории — промо, которого в условиях тотального запрета на ТВ и радио было немного.
Он утверждает: «Неизвестной молодой группе можно было выступить вместе с "Бригадой С" или "Крематорием", и тут же стать новой звездой, что произошло с группами "Ногу свело!" или "Манго-Манго". А потом поехать на гастроли в Сибирь, например. Это было что-то вроде нынешнего "Нашествия", но только с дико голодной на ощущения публикой. Кроме того, концертов стало в разы больше, ведь почти каждый райком комсомола начал зарабатывать на фестивалях в ДК и парках вроде сада "Эрмитаж", и пригласить можно было только группы из рок-лаборатории — такая вот экономика».
В отличие от других музыкальных организаций, в Московскую рок-лабораторию принимали самые разнообразные группы. В нее входили «Коррозия металла», исполнявшая трэш-метал, панки из «Встречи на Эльбе», «Крематорий», отличавшийся психоделическими текстами и акустическим звучанием. Гуру Кен справедливо замечает, что вопреки приставке «рок», чуть ли ни четверть лаборатории играли модный тогда нью-вейв, то есть электронику. Принимали в ряды молодой организации даже те коллективы, что казались блеклыми и незрелыми. Максим Покровский из группы «Ногу свело!» вспоминает: «Рок-лаборатория являлась идеальным и единственно возможным местом для такого музыканта, как я, и для такого коллектива, как наш, чтобы как-то начать концертную деятельность. Еще в те годы в Москве существовал Центр Стаса Намина. Но в него такие сырые коллективы, как наш, не принимали».
При этом руководство лаборатории и рок-группы не заключали каких-либо договоры. Некоторые музыканты только клали трудовую книжку в организацию, так как статья за тунеядство существовала примерно до распада СССР. Как вспоминает Илья Журавлев, «пожалуй, единственным условием [для вступления в рок-лабораторию] было то, что тексты песен должны пройти литование. Для этого необходимо было принести распечатанный текст. Его читало руководство и ставило на нём соответствующий штамп "залитовано"». Таким образом, пройденная литовка подтверждала: все, что выходило под эгидой рок-лаборатории — законно.
Музыканты из групп «Альянс» и «Ногу свело!» не припоминают даже случаев, когда их грозились выгнать из организации. Напротив, руководство лаборатории старалось поддерживать музыкантов: например, предоставляло аппаратуру для концертов и записи. Александр Агеев рассказывает, как однажды Ольга Николаевна Опрятная настояла, что в учебных целях организации необходимы магнитофоны «Электроника 004»: «Нам собрали 11 штук дефицитных аппаратов, и периодически приезжал малец их настраивать. Также Ольга Николаевна добилась концертного аппарата "Тесла" для звукозаписывающей студии "Колокол"». Дело в том, что на прошении об оборудовании был поставлен штамп КГБ — вспоминаем конспирологическую версию происхождения рок-лаборатории.
Ленинградские рокеры не могли рассчитывать на такую мощную поддержку, ведь связи их рок-клуба с КГБ были не настолько сильны, а москвичам повезло пользоваться государственной поддержкой и доставать дефицитную звуковую технику.
Как вспоминает Максим Покровский: «Ещё на определённый стадии мы получили во временное пользование кое-какую аппаратуру. Как это документально закреплялась, я не очень помню. Наверное я дал какую-то расписку.» Отсутствие гонораров за выступления для музыкантов компенсировал мощной технической поддержкой.
Итак, Москва гналась за рок-н-рольными лаврами Петербурга на всех парах. Об ощущении соперничества и желании выйти из подполья наравне с участниками Ленинградского рок-клуба упоминает Алексей Борисов. Александр Агеев придерживается такого мнения: «Между Ленинградским, Свердловским и всеми другими рок-клубами не было никаких противоречий, это было единое целое [как инфраструктура], но весь музыкальный материал распространялся по всей территории СССР через Москву. Еще до рок-лаборатории многое распространялось "Союзом подпольных писателей", неформальной группой советских меломанов, тиражировавших пленочные записи музыкальных альбомов и концертов (в том числе, и в коммерческих целях), а в дальнейшем студией "Колокол" при МРЛ, тираж которой достигал 4000 копий в неделю. Все, что записывалось в рок-клубах, студиях и дома на территории СССР, попадало в столицу и распространялось по всей территории СССР через почту». Таким образом, смысл «Московского рок-клуба» был не в том, чтобы ответить Петербургу, а в том, чтобы логически оформить музыкальную инфраструктуру. Разумеется, с началом перестройки провести и записать квартирник или электрический концерт можно было бы в любом советском городе. Но именно в Москве состоялась первая попытка централизованной музыкальной дистрибуции, способной приносить доход с продажи альбомов.
Запись артистов Московской рок-лаборатории велась в студии «Колокол», которая была построена в 1986 году в Старопанском переулке. Студия располагалась в обычном неприметном подвале — привлекало внимание лишь то, что в конце 80-х у него стали выстраиваться огромные очереди, чтобы купить «Некрофилию» Летова, «Простые вещи» Мамонова или «Белые розы» группы «Ласковый май». В помещении студии можно было разжиться заветными альбомами и синглами отечественных исполнителей. Из подвала рокеры выходили, осчастливленные только что приобретенными магнитофонными катушками и пластинками с любимой музыкой.
Рок-лаборатория располагала не только своей звукозаписывающей студией. С 1988 года издавался журнал московской рок-организации «Сдвиг», а с 89-го — «Сдвиг афиша». Главным редактором обоих изданий был Владимир Марочкин, окончивший в 1985 году журфак МГУ. В этих журналах выходили статьи о популярных рок-группах, фотоальбомы, художественные произведения, обзоры концертов и т. д. Также благодаря журналу у людей, не проживающих в Москве, была возможность узнать о новинках советского рока и заказать пластинки магазина-студии «Колокол» — как новые альбомы, так и сборники и рок-классику.
Часто связи, полученные благодаря вступлению в рок-лабораторию, простирались дальше конъюнктурного сотрудничества и помогали группам в дальнейшем творческом пути. Вспоминает Алексей Борисов: «В записи и распространении альбомов нам, частным порядком, помогали люди, которые стали заниматься записями и дистрибуцией в рок-лаборатории — Александр Агеев, Виктор Алисов, Владимир Марочкин. Распространением наших записей в основном занимались подпольные дистрибуторы, которые к этой организации не имели непосредственного отношения. Хотя при этом какие-то альбомы [группы "Ночной проспект"] всё же были в каталоге РЛ».
Городская жизнь рок-лаборатории: знаменитая «Горбушка», самостоятельная организация концертов и международные фестивали
То, что у столичного рока появился центр притяжения в качестве МДСТ, оказалось для музыкантов крайне удобно: не нужно было выискивать секретное и каждый раз новое место встречи. Однако, для все более масштабных концертов было необходимо помещение побольше. В 1986 было принято решение перенести концертную деятельность рок-лаборатории в Дом культуры имени Горбунова по адресу Новозаводская улица, д. 27. Здание ДК находится на западе Москвы, неподалеку от станции «Фили».
С тех пор, как концертный зал лаборатории переехал туда, этот ДК в музыкальной среде стали называть просто «Горбушкой». По словам Александра Агеева: «Критериев для принятия положительного решения [по поводу переезда концертного зала рок-лаборатории] было два: во-первых, большое помещение, чтобы все наши рокеры могли там уместиться, а во-вторых, чтобы ДК находился не в центре города, а на отшибе, где начальству не были бы видны "безобразия"».
Деятельность рок-лаборатории по изданию релизов и проведению концертов также становилась всё масштабнее. И хоть «Матросскую тишину», «НАИВ», «Крематорий» крутили только по пиратским радио, вроде «SNC», зато концерты неформальных музыкантов проводились регулярно: в ДК Горбунова с 1987 года ежегодно до 1990-го проводились «Фестивали Надежды», на которых давалась возможность сыграть группам-новичкам.
Вот как описывал первый день фестиваля 1988 года главред «Сдвига»: «Затрубил могучий охотничий рог, заскрежетали распутывающиеся цепи, захлопала крыльями стая ворон, и на сцену опустился крепостной мост, на котором в лучах прожекторов появилась барабанная установка». Атмосфера мероприятия, несмотря на все устрашающие спецэффекты, была дружелюбная. Музыкантам даже можно было передать записки с вопросами, и они на них отвечали прямо со сцены, говорит Александр Липницкий.
Слово Александру Агееву: «Когда я в рок-лабораторию перешел, мне пришлось самому всю эту концертную деятельность устраивать. Тогда начали Горбушку раскручивать (…) разрешили нам Фестиваль надежд, это был 87-й год. Ну и пошло-поехало, после этого уже "зеленая улица" для [легального проведения рок-концертов] была». Все силовые структуры, с которыми Агеев, по его словам, был связан — это милиционер дядя Коля, который всегда работал на фестивалях в Горбушке и помогал следить за порядком. Правила были простые: не пить на территории ДК и не бить бутылки — их сдавали бабушки, которые работали в «Горбушке», за что получали лишнюю копейку. Власти старались поддерживать фестивали рок-лаборатории: Минкульт был ответственен за обеспечение мероприятий концертной аппаратурой.
Случались и совместные инициативы «ленинградцев » и москвичей. Так, в 1986 году в Москве организовали фестиваль «Движение в сторону весны». От Ленинграда в столицу приехали группы «Кино», которая, по словам Липницкого, уже пользовалась большой популярностью в Москве, а также «Аквариум » и группа «Алиса». Московскую музыку представляли «Центр», «Браво», «Бригада С», «Звуки Му». «Моя небольшая квартира была полностью забита гостями из Ленинграда», — вспоминает подготовку к концерту Александр Липницкий. 8 июня провели один концерт — в ДК МИИТа около метро Новослободская. При этом сотрудники КГБ не допускали никаких посторонних людей, особенно с фотоаппаратами, поэтому все имеющиеся записи, связанные с фестивалем, показывают репетицию концерта.
За свою концертную деятельность музыканты не получали денег. Как вспоминает Александр Агеев, на всех фестивалях музыканты играли совершенно бесплатно, вся выручка сдавалась через бухгалтерию в Министерство культуры. Однако, по мере роста влияния рок-лаборатории и политико-социальных проблем в советском государстве руководство рок-организации смогло выйти из-под крыла Минкульта. Музыканты смогли получать прибыль от концертов и возможность выезжать с турами за границу. «Альянс» выступал в Берлине, «Звуки Му» — в Венгрии, Польше, Италии, «Ва-Банкъ» гастролировал в Финляндии (став первой советской группой, которая смогла записать пластинку вне СССР).
Ольга Опрятная добивалась для рок-лаборатории все больших привилегий. Так, в 1987 году организация получила право приглашать зарубежных артистов без контроля со стороны Минкульта: в том же 87-м году благодаря рок-лаборатории в Москву приехала финская группа «Sielun Veljet». А уже в 88-м эта же группа вместе с «Zero Nine» выступала на фестивале «Знай соседа», организованном рок-лабораторией в Зеленом Театре ЦПКиО им. Горького и проходившем с 4 по 10 июля 1988 года. Рассказывает Александр Агеев: «В зале тяжелой атлетики в Измайлово я организовал двухдневный концерт (…) Финны пригнали трейлер и на 16 каналов записали звук себе. [Художник-оформитель] Родзянко сделал классную штуку, постер — огромный замок открытый и написано сверху: «Знай соседа». С приглашением зарубежных артистов администрация рок-лаборатории сделала следующий шаг в развитии местной сцены — познакомила московскую публику с иностранными исполнителями и сделала город одной из точек на гастрольной карте западных рокеров. Московский рок включался в международный контекст.
Смерть советского рока: как и почему после распада СССР столичная рок-лаборатория оказалась никому не нужна
Распад СССР в 1991 году и последующая либерализация рынка сыграли плохую шутку с рок-лабораторией. Теперь уже было невозможно скоординировать цену концертов и, соответственно, цены билетов. Большинство групп уже смогли найти свое место под солнцем. Теперь такие коллективы, как «Ногу свело!», могли записываться не в подвалах студии «Колокол», а в более удобных звукозаписывающих студиях, например, как в случае коллектива Покровского, на студии «ТАУ Продукт». К тому же, как объясняет Гуру Кен: «Успешные группы получили эфиры на ТВ и радио. После эфира в программе "Взгляд" можно было ехать в тур собирать стадионы. И по экономике все изменилось — в 1988 году разрешили частные корпоративы. Популярным артистам стало выгоднее работать самостоятельно». Вспоминает Алексей Борисов: «Ночной Проспект участвовал почти во всех основных мероприятиях рок лаборатории (не все названия сейчас могу вспомнить), которые проходили в ДК Курчатова, Горбушке, ДК МИИТ, кафе "Метелица" примерно до конца 87 года. Но в конце 87 года мы переехали в центр Стаса Намина (Зеленый театр Парка Горького) и уже с 88 года практически не участвовали в концертах рок-лаборатории».
У рок-лаборатории появились конкуренты во всех сферах музыкальной деятельности: звукозаписи, подготовке и проведении концертов, пиар-компаниях, а эксклюзивность, связанная с близостью к власти, исчезла с развалом советского государства. К тому же в условиях отсутствия идеологического пресса, у музыкантов пропала необходимость легализовать свою музыку через членство в рок-лаборатории. С приходом конкуренции на музыкальный рынок постсоветских территорий главными аргументами в выборе лейбла стали выгода и комфортность условий записи для артистов. Несмотря на привлечение опытных кадров и доступ к оборудованию, лаборатория проиграла в борьбе с пришедшими лейблами вроде «BSA Records», на котором в 1992 году был издан альбом «Альянса» «Сделано в белом», и «Moroz Records», на котором в 1995 году издали «Текиловые сны» группы «Крематорий». Примерно та же судьба постигла рок-клубы в Ленинграде и Свердловске. Поэтому после проведения фестиваля «Черемуха-92» о Московской рок-лаборатории уже не было слышно. Александр Агеев рассказывает: «Московскую рок-лабораторию никто не закрывал: мы сами приняли это решение. Запланировали переезд, я получил ордер в мэрии Москвы на два этажа для МРЛ в доме у метро Красные ворота.
Мы поехали смотреть помещение. Позвонили в звонок, вышел человек. Мы показали ордер, а он показал автомат. Потом я неделю ездил на прием к главе Сокольнического района, в итоге был дан ответ: "Здание занято!" — его тогда просто забрал префект района Сокольники и бандиты.
Надо учитывать, что творилось в 1991 году — никакой власти тогда не было… Мы с Ольгой Николаевной пошли на прием в Горком Партии, пытались хоть как-то решить вопрос, но человек в пиджаке сказал: "Мы больше ничего не решаем". Мы здание потеряли — и Московская рок-лаборатория закрылась. Я со студией "Колокол" переехал в панк-шоп "Давай-давай". А 1993 году уехал в Штаты».
Наследие и послесловие
Что же уникального в московском роке — по сравнению с музыкой, родившейся в Ленинграде и Свердловске, где тоже были свои рок-клубы? Ведь одни из самых знаменитых рок-групп России, вроде «Альянса», «Ногу свело!», «НАИВ», «Бригады С» своими корнями уходят в лабораторию. Без концертов в Горбушке музыканты не смогли бы покорить первых фанатов, без «Колокола» они не смогли бы начать записывать свои будущие хиты. Почему же из лаборатории вышло столько крутых групп, но вокруг нее нет ореола борьбы, как у Ленинградского рок-клуба? Возможно, дело в литературоцентричности, внутреннем снобизме, ироничности московской сцены, ее приверженности формализму и концептуальным экспериментам. «Близкое дыхание Лубянки» порождало повышенное внимание в текстам московских групп, которые рассматривались буквально под лупой — в результате Москве было далеко до призывов к вольнице и Кинчевскому лозунгу «Мы вместе!». Группам запрещалось петь песни, признанные «нежелательными» цензурой — она распространялась даже на названия коллективов: название группы «Крематорий» именно тут превратилось в «Крем…», а «Бригада С» в «Бригаду»; в других рок-клубах Советского союза было посвободнее. Результат: ряд выдающихся столичных групп — таких, как «Альянс», «Ночной проспект», «Биоконструктор», «Николай Коперник» или «Звуки Му» — были аполитичны. По мнению Игоря Журавлева, московская музыка более изыскана, чем бунтарские рок-гимны из других советских городов: «По мне, московские группы наиболее музыкальны и больше других соответствовали мировому уровню. Это подтверждается фактами — количеством групп, играющих за рубежом».
Насчет изысканности музыки, созданной выходцами из рок-лаборатории, готов согласиться и Максим Покровский. Кроме того, он считает, что Москва в конце прошлого века была готова стать неоспоримым музыкальным центром России. Однако, не все получилось: «Задача любой культурной столицы сложна и ответственна и состоит, я считаю, из двух основных пунктов: во-первых, принять и дать новый импульс всем тем и всему тому, что приходит в неё из разных уголков страны; во-вторых, умело справиться с выходящим потоком всего того, что хочет завоевать себе место под солнцем, и не потерять свое лицо. На мой взгляд, с пунктом два Москва не справилась». Журналист Дмитрий Глухов считает, что Московская рок-лаборатория не овеялась славой так же, как Ленинградский рок-клуб, потому что многое в ней было вторично: и то, что создание рок-организации подстраивалось под уже существующие тренды, и то, что московские группы из рок-лаборатории не были первопроходцами даже в своем поколении и находились под влиянием питерских коллег — все это не могло задавать по-настоящему новые и яркие культурные тенденции.
Однако, существует и положительная точка зрения на то, какой вклад в культуру оставила рок-лаборатория. По словам Алексея Борисова, во многом именно благодаря ей его группа «Ночной Проспект» стал более известна в Москве и за ее пределами, а у молодых музыкантов появилась возможность познакомиться с коллегами по сцене. Однозначно положительно о культурном вкладе рок-лаборатории отзывается Гуру Кен: «Я сторонник непопулярной теории о том, что он огромен. Лаборатория не случайно появилась в год, когда Горбачев пришел к власти. Еще не было "перестройки", но уже было "ускорение". Рок-лаборатория, пусть и созданная при кураторстве КГБ (как и питерский рок-клуб), дала официальный статус огромному количеству талантливых музыкантов. Стало можно ездить на официальные гастроли в тот же Питер (и наоборот, питерским в Москву). Стало можно играть на профессиональной аппаратуре, которой тогда в СССР отчаянно не хватало. И еще отношение официальной прессы! О группах "разрешенной" московской рок-лаборатории стал активно писать гиперпопулярный тогда "Московский Комсомолец", например. Это гигантское промо, недоступное для тех, кто не вошел в лабораторию. Можно фантазировать, стали бы Сукачев, Мамонов, Скляр, Паук, Покровский такими же звездами, если бы не рок-лаборатория — очевидно, что она им как минимум существенно помогла. Сегодня, после отмены института прописки, сложно даже представить, что Москва варилась в собственном культурном контексте, без привлечения провинциальных рэперов. Но так было тогда. История расставит свои акценты».
Редактор: Никита Бобров
