Корреспондент «Дискурса» Анна Панькина взяла интервью у Дмитрия Порубова «Фео», бессменного лидера группы «Психея».
— Дима, вашей группе уже 19 лет, скоро юбилейные концерты. Столько лет на публике! Как вас встречают? В каких городах больше любят?
Сейчас очень интересные времена настали. Наше турне было связано с новым альбомом, и во всех городах сложилось по-разному. Да, в столицах нас знают хорошо, но нас знают хорошо и в Нижнем Новгороде, и в Екатеринбурге. А вот оказался ты например в Липецке, и когда будешь здесь опять — неизвестно, и вот мы в Липецке попали в какой-то кинотеатр. Очень интересное там представление о концертах в целом. Промоутерство и, назовем это так, концертная деятельность находятся на неожиданном уровне, даже в неожиданной плоскости. Есть группы известные, допустим, «Ария», они в райдере просят себе филармонию и думают, что могут себе это позволить. А есть группы, которые играют в независимой сфере, типа нас. Вот мы и оказались в кинозале города Липецка, совсем не приспособленном для рок-концертов. Там диваны какие-то…
— А у вашей группы есть райдер?
Райдер нашей группы — это алмаз, который гранен годами; что в него только не добавлялось и не убавлялось, исходя из практических рассуждений! Раньше в нем было условие, что если мы все сломаем, то не несем ответственности вообще. Потом мы его, правда, убрали.
— Есть какой-то пункт, претерпевший меньше всего редакций?
Райдеры бывают бытовыми и техническими. У нас технический райдер, потому что мы сложная технически оснащенная группа — семь человек на сцене. У нас все информативно, ведь райдер может попасть в руки людям, которые вообще ничего не понимают: все, что должно быть прикручено, приколочено и привинчено, — все должно быть прикручено, приколочено и привинчено. У нас не тривиальный коллектив, мы очень серьезно подходим к этому вопросу.
— А что значит «тривиальный коллектив»?
Да любой. Тривиальный — это пара гитар, бас и барабаны. А у нас все сложнее: каждый музыкант играет на нескольких инструментах, это другой уровень. Понятно, что Лепс может себе 300 музыкантов купить, но ведь главное — это не раздуваемый пафос, а то, как и на чем мы играем.
— Группа «Психея» существует уже 19 лет, и ты в своем достаточно крамольном Томском интервью назвал «Психею» оркестром экспериментов. Как поживает «оркестр экспериментов»?
Он в состоянии тотального эксперимента, который все время переходит в новые формы и стадии. Работа идет постоянно, сейчас — над англоязычным материалом. «Психея» в состоянии мутации в интернэшнл. Оркестр — в стадии коррелирования, как сейчас модно говорить, с планетой Земля. Происходит трансформация в нечто, что будет понятно слушателям всей планеты. Тексты пишутся на русском языке, потом переводятся на английский. У нас оркестр перформансов: есть видеоряд, видеошоу, есть субтитры на разных языках. Мы давно это придумали.
— Оркестр перформансов? Музыка, видео? Актеров не планируете приглашать?
Сейчас для этого есть модное название — акционистское искусство. Чтобы быть художником, в любое время нужно быть актуальным. Если вы слышали нашу группу в записи, вы не совсем понимаете, чем является наша группа на самом деле. Вживую все шире и сложнее, поэтому визуальной составляющей мы уделяем очень большое внимание. Это экшн — на сцене семь человек в постоянном движении, игре. То, что происходит, это не спектакль в целом, а действо, новая форма по пластике, если хотите, некий сплав всего и сразу. Мы работаем на стыке жанров. Одним словом, нас нужно смотреть вживую.
— Какова роль поэзии в ваших песнях? Строки, написанные давно, сейчас актуальны?
В следующем году группе будет 20 лет, и я все-таки решился на книжку своих произведений. Называться она будет «Песни. Стихи. Тексты». Я пишу тексты лет с семи, некий путь пройден, есть определенное понимание того, как это делается. Были периоды, я читал и думал — русская поэзия! да после этого что же я? Но я это пережил. Да, я пишу тексты, но больше, конечно, позиционирую себя как музыкант. А текст — да, играет главную роль: если слова какие-то под музыку бормотать, то уж со смыслом, слова, которые будут, как говорится, коррелировать с твоим внутренним состоянием. Текст — он, как живой организм: со временем я понимаю, что здесь не догнул, там перегнул. Раз — и меняю.
— Поговорим о клипах. Видео «Между молотом и наковальней» вызвало бурю эмоций у ваших поклонников.
Считаю, что любой клип на песню — хуже, чем песня без клипа. Клип песню портит, потому что песня всегда более абстрактное создание. Конечно, есть в мировой истории такие, что ах. Но у нас бюджет, скажем так, достаточно ограничен, мы все клипы раньше делали сами и имеем некий опыт. С этим хотелось сделать то-то вроде бюджетного видео. Пытались и раньше, но это первая серьезная работа, песня на девять минут. Режиссер — Кристина Диско. Изначально и сознательно никакой эстетики не выбирали, около года разрабатывали идею. Нам всегда сложно воплотить все наши задумки, и мы как художники всегда недовольны: хочется потом что-то добавить. Но в этом клипе все, что мы задумали, вышло. Мы и дальше хотим делать такие видео, мы не боимся делать что-нибудь смелое. Этот клип выйдет и на песню, переведенную на английский язык.
— Выход за границы страны, языка обусловлен тем, что здесь становится тесно и хочется найти что-то универсальное, или тем, что здесь все плохо и хочется отсюда сбежать?
Мы всегда были для этой страны чем-то вроде «зарубежной» группы. Мы занимались сложной музыкой, и занимались этим изначально на мировом уровне. Не в том смысле, как сейчас говорят отечественные музыканты, а просто занимались музыкой на уровне планеты. Если посмотреть вокруг, то не сбежать, как вы выразились, хочется, — а смотреть некуда: нет той музыки, которую мы играем, нет фестивалей того уровня, на котором мы бы могли быть представлены. Все, что мы делали, мы всегда сами создавали — свои турне, весь движ. Здесь не то чтоб неинтересно, — заняться тут нечем. И если так долго и так сознательно не замечать такие коллективы, как наш, ПТВП, «Курара» или кучу другой независимой музыки, артистов во всех жанрах, — о чем говорить!
Нет медийного фокуса, назовем это так. Поэтому зрителя ищут там, где их полюбят. Мир большой, интернет позволяет общаться с любыми концами планеты. Мы не то чтоб ориентируемся на другое пространство, мы просто логично продолжаем свое развитие. На земле много людей, много всего интересного, а ждать, что нас заметят, позовут на какой-нибудь фестиваль в Малоярославец, надеяться на то, что настанет какой-то ренессанс или золотой век рок-культуры в этой стране, — вообще не приходится. Сейчас понятия «поп-» и «рок-музыки» давно уже перевернуты и зачастую то, что называется роком, — давно им не является, да в принципе никогда и не являлось. Возможно, прецедентом стала группа «Мумий Тролль», создав некий «рокопопс» в стране, где рок и поп были дико разделены всегда… Важно понимать, что музыка на планете разная, а то, что у нас постоянно крутится, — это ради популяризации определенных коллективов и зарабатывания на них денег. Нам предлагали на радиостанциях: мол, мы возьмем у вас песню, и еще нужно одну такую же, а я — какие песни получается, такие и делаю. И на десять моих — одна радийная. Очень сложно заигрывать с этим форматом. Поэтому проще быть рок-металлистом в какой-нибудь Южной Америке, чем в Перми. В Перми все понятно, а с Южной Америкой — нет. Люди там готовы воспринимать, что ты делаешь, твою музыку, они более открытые. А у нас это не рок-музыка, абсолютно. Я много общаюсь с людьми младшего поколения, и они часто вдохновляются такими группами, как «Гражданская оборона», да и вообще группами, которые не предоставлены у нас на радиостанциях, не популярны. Молодое поколение часто ищет лучшее. Не будет же оно ориентироваться на группу «Смысловые галлюцинации»!
То, что показывают в ящике, тоже многих не устраивает, но этого требует некий усредненный слушатель. У нас «закон африканского капитализма», — формируется пространство, базирующееся на финансовых отношениях. Страшно то, что это стало шизоидно, группы хотят попасть под некий формат, вместо того чтобы просто заниматься творчеством. Только что-то создадут, скажем МTV, и, вместо того чтобы строить в этом направлении дальше, все разрушают. Думал, журналы будут — журналов нет, думал, телевидение будет — и его нет. Ну вот и останется этот нелепый радиоформат, который будет вывозить на периферию некоторых артистов, чтобы на них заработать, и отдельно будет существовать прослойка независимой музыки.
Достойные, реально достойные коллективы не могут устроить себе маломальское турне по стране. Рок из элитарного превращается в сверхэлитарное искусство. И поэтому сейчас музыка, написанная 10 лет назад и услышанная человеком, с ней не знакомым, будет казаться сверхпрогрессивной. А ей уже 10 лет. Может быть, в этом какой-то плюс для будущего, но пока я вижу один сплошной минус. Все должно быть своевременно. Надеюсь, что все изменится, но не думаю об этом. Делаю свое дело.
У нас есть свои фестивали. У нас есть «Смерть fest», «Пост-фест». Мы это делаем даже, может, не ради идеи, а просто для того чтобы это происходило, и слоган такой был «Группы, которых вы не увидите ни на одном фестивале». Потому что те, кто лайнапом занимаются, они в музыке ничего не понимают, в этом-то и прикол. Просто «рука руку моет», хотят заработать на полупопсе. Что было с каналом А1? Они так и не нашли способа сделать так, чтобы отечественную, достаточно адекватную музыку представлять слушателю. Начали переходить на иностранных исполнителей, думали, что на этом можно заработать, да и все в конечном итоге полетело в тартарары.
— А где вы находите группы для своих фестивалей?
Ищем. Мы любим увидеть что-то классное и сказать: «Ни фига, пацаны, вы крутые», но это редко случается. Нам постоянно присылают какие-то записи, встречаем постоянно кого-то на концертах. Вот, например, группа «Курара». Не помню, откуда я про нее услышал, кто мне сказал, может, наш басист поставил, и все. Многие люди, работающие с рок-музыкой, ничего в ней не понимают. Да, у нас страна эстрадная, я это уже говорил и в этом интервью завязываю разглагольствования о музыке в нашей стране и о ее представителях. Ставлю большой перевернутый крест во имя того, чтобы все улучшилось. Но это не ко мне. Я говорю то, что и так все знают, все, кто серьезно относится к музыке, кто ей занимается постоянно, не уезжает на Бали на 10 лет. Между такими людьми общение постоянно, так было всегда. Был период, когда у меня горела эта тема, когда мне это было важно, а сейчас — мне параллельно, если честно. Многие заняты, в лучшем смысле этого слова, копированием идей, эпигонством, отработкой фишек пятилетней давности, потому что не могут себе позволить своих идей. А нормальный музыкант фонтанирует идеями, потом что-то становится фишками, а от постоянной отработки чужого и пройденного нет собственного видения, собственного языка. Остается делать что-то, чтоб срубить бабла и кататься по периферии… Я думаю, что группа «Ария», — я в гроб слягу, они так и будут ездить (хотя я тоже считаюсь старпером и ветераном в некоторых кругах). Я мог бы такой postscriptum сделать: мне на все группы в этой стране уже давно параллельно и насрать, наплевать, растереть. Было, как в фильме «Белое солнце пустыни», — переживал за отчизну, обидно было, все это я говорил, чтобы качество музыки повысить, чтобы это как-то сработало, только ради этого.
— У «Психеи» есть свой стиль?
Вопрос не в том, кто чем вдохновляется, а в том, как развивает собственные находки. Ты начинаешь играть регги — вот его и играй, развивайся в этом. Многие сейчас, из-за наплыва информации, пробуют и то и это, чтобы в итоге это все оказалось у них «круто»! Все хотят, чтоб было «что-то крутое», а ты попробуй сам сделать что-то крутое. Вот группа PRODIGY нашла свое уникальное сочетание, которое может радовать бесконечно. Многим, например, не нравится их последний альбом, но это эталон того самого уникального сочетания. А вы попробуйте найти уникальное сочетание в 2015 году! Коллективы, которые себя заливают чужими фишками, не воспринимаются теми, кто сам хочет что-то нащупать, найти. Стиль «Психеи» — постиндастриал, мы так его называем. Но я как художник не буду наступать на горло своей песне, — не буду задавать границы своей музыке. Моя музыка растет из себя, а я просто беру составляющие. Вот сейчас у нас появился второй барабанщик, мы любим делать музыку на стыке жанров, нам интересны артисты сложные. Слушайте, в Тюмени весит баннер «Тюмень — лучший город земли», а группа «Аукцыон» там ни разу не выступала. Это просто поразительно! Там какая-то нелучшая панк-хардкор-металл-группа выступала 100 раз, а «Аукцыон» — нет!
— Enter Shikari местного разлива?
О, западных так любят, что готовы памятник им поставить! Вокалисту группы Placebo памятник в Сибири ставят. В Америке, в Европе их не видно, зато у нас самые главные их туры. И будет он, как «Назарет», колесить, а потом станет никому не нужен, зато у нас здесь его будут любить и уважать. А местные пацаны будут в Лос-Анджелес ломиться, чтобы хоть что-то сделать. Но все переменится в лучшую сторону, у меня на это позитивные взгляды. Серьезно.
— Как переменится? Что должно произойти, чтобы люди вынули из ушей Аллу Пугачеву?
Нет, никто не отменит «Голубого огонька», хотя даже бабки его уже не смотрят, потому что даже они уже не могут. Все изменится, потому что время все сметает, все найдет новую форму, — я вот так вижу. Не в плане крутой традиции, как в Англии, например, где за ручку идут панк десятилетний, двадцатилетний, сорокалетний — и понятно, что все они панки и все у них есть. У нас просто всё сметёт, смоет: молодые найдут новую нишу, где будет происходить то же самое. Молодежь новая будет кипишевать, сместив мое поколение. Мое поколение уже музло — все давно женились, детей родили, девять машин завели, новое поколение уже слушает группу «Амфетамин». Вот вы слышали такую группу?
— Отношение к рэпу за 15 лет после «Говонорэпа» изменилось? Ведь сцена и лица сменились полностью.
Рэп находится, как я вижу, где-то сбоку, ив этом его проблема. Был же какой-то хип-хоп в девяностых, я же помню, Bad Balance, а потом куда-то — бах, и слился под общим валом. Отношение не то чтоб изменилось, я просто пытаюсь там увидеть что-то помимо слов — музыку услышать, минуса, саунд найти, а там как раз этого и нет, а хип-хоп в этом! У нас это какое-то брюзжание. И все в попсу лезут. Вы видели последний клип Басты? Это же голимая попса! Хип-хоп — это андеграунд, это улица, а у нас все сдружатся на «Голубом огоньке», и вот уже Баста на передаче «Голос» пытается кого-то нереальным вокальным данным обучить. Все в попсе зависают. И потом куда-то их смывает. Не хватает личностей, их, видимо, жизнь подкашивает. Я знаю, как в нашей стране делаются артисты, это несерьезно. Я-то серьезный симфонист, у меня трэки уже по 10 минут.
— А кто еще, на твой взгляд? Вот ты говорил про «Аукцыон», например.
Да, и это мировой, признанный факт. Что для меня серьезный артист? Тут есть несколько направлений. Есть контекст песенного творчества, а есть контекст музицирования. Есть те, кто умер, Башлачев например, есть то, что развалилось, есть то, что действует. Из того, что действует, — группа Samosad Bend, а вот из тех, что все знают, — мне и не найти таких. Юрия Антонова я держу за серьезного артиста, потому что понимаю, что такое школа советской эстрадной песни. Мне нравится группа «Убийцы», «Пионерлагерь Пыльная радуга». Всех, кого мы на свои фестивали зовем.
— Вашу песню «Убей мента» назвали экстремистской, были какие-то последствия?
Регулярно! Last.fm, говорят, из-за нее и закрывали. Песня приносит положительные дивиденты, для этого изначально и писалась. Крик отчаяния, который работает, как вирус: постоянно людей каких-то за нее штрафуют, постоянно она где-то всплывает. На наши концерты ведь и дети ходили, и забавно было, когда стоит эта толпа и скандирует «Убей мента» и «Сколько стоит твоя свобода». Ты на это смотришь, и происходит откровение какое-то. Я тогда понял, что у песни есть сила. Нам потом звонили следователи, году в 2007-м, и запретили ее на концертах исполнять.
— Как ты относишься к тому, что песни запрещают? История с группой «Кровосток» опять-таки.
В России всегда что-то запрещают, режут, топят. В современном разрезе я вижу в этом бонус для пиара. Некоторые и хотели бы наваять что-то такое, что станет запрещенным, а мы не стараемся — само прет. Вот что-то я не слышал, чтоб у Земфиры что-то запрещали.
— Есть же целая история не столь давних дней про Земфиру и украинский флаг…
Служителей культуры всегда притягивала эта опасная судьба — заигрывание с властью. Я стараюсь быть аполитичным.
— А есть у тебя общественный идеал, утопия гармонического общества?
У меня серьезное гуманитарное образование, и я пытаюсь разбираться в вопросах политики, геополитики, но сам держусь от этого в стороне. Я в целом анархист, романтический отчасти. У меня нет общественного идеала. Я изучал судьбы и биографии философов и революционеров в том числе. Сейчас я под мощнейшим впечатлением от Пушкина, изучаю его творчество, и вообще очень прусь от деятелей той поры. А общественный идеал, как Че Гевара или Ленин? Не могу представить себе такого, который бы полностью устроил меня. Я так понимаю, места на Земле хватит всем, но не все готовы ужиться, и поэтому идет дележка. Мы существуем внутри системы, нас все равно все прослушивают, мы все к чему-то подключены… Получается, что Нео — мой общественный идеал. Нужно рушить матрицу, иначе никак! Мы будем вести неравный бой, как Нео и его друзья, потому что все концепции рушатся, и нет общественного идеала, а мы все равно верим и пока не знаем, как это получится, но это произойдет.
