Путешествие слона по современной России описывает Линор Горалик в новом романе «Бобо», созданном в 2022 году и недавно выложенном в открытый доступ. В нем подаренный русскому правителю слон совершает своеобразное паломничество с Востока на Запад, посещая разные города страны. Первая восторженность постепенно сменяется жестоким разочарованием — российская действительность оказывается адом для живущих в ней людей и животных, ставших заложниками кровавой и бессмысленной авантюры русского царя, чье бесчеловечное равнодушие особенно заметно на фоне сострадающего людям слона. Почему роман Горалик отличается от ставших мейнстримом текстов о русской хтони, рассказывает литературовед Филипп Хорват в статье о том, как в слоновьем травелоге разворачивается хроника «кошмарных двадцатых».
Линор Горалик известна в России не только как писательница, она, что называется, человек-оркестр. Маркетолог по образованию, Линор всю свою жизнь будто строит по канонам маркетинга — творческого маркетинга, с помощью которого успешно реализует себя в разных ипостасях. Она и медиаменеджерка, сотрудничающая с крупными брендами в разных проектах, и журналистка, и неравнодушная ко всему происходящему в России публицистка, искусная рукодельница замысловатых подделок, наконец, просто писательница — авторка нескольких нашумевших в литературных кругах романов взрослых и для детей. Романов непростых для восприятия: фирменный стиль Горалик тягучий, тяжелый, в хорошем смысле барочный — с длинными предложениями, ныряющими то в рефлексию, то в описания окружающей жизни, то бытовую философию.
Честно говоря, читая в телеграм-канале Линор Горалик о предыстории возникновения романа «Бобо» (а он был задуман еще пятнадцать лет назад как некий слоновий травелог, обозревающий Россию глазами млекопитающего), я с легкой грустью думал, что у авторки наверняка получилась еще одна версия фейсбучно-лубочной картинки о хтонических ужасах кровавого Мордора. У нас ведь так и бывает с актуальными романами мейнстрима, чьи смыслы авторы зачастую черпают из переписок с друзьями-оппонентами в запрещенной ныне властями РФ соцсети.
Роман, написанный в 2022 году, когда страна действительно свалилась в кровавость и мордорность всерьез, смотрелся бы, наверное, неуместной странностью, если бы Горалик сфальшивила в рамках ходульной актуальности, взятой из фейсбука и телеграм. Но, к счастью, «Бобо» получился живым, пропитанным искренней болью за все происходящее в стране — так всегда получается, когда о самом зудящем, режущем по сердцу, пишет интересный, по-настоящему талантливый писатель.
Действительно, политизированной нарочитости и социальной искусственности, которая встречается в книгах некоторых авторов современного русского мейнстрима, в романе Линор Горалик почти нет. Оговорка «почти» на самом деле роли не играет. Поскольку сцены, так или иначе примечающие отвратительные приметы времени в искривленной z-реальности, пронизаны попеременно то искренней болью за происходящее, то мягкой пародийностью в изображении персонажей из самых разных страт, в том числе вполне «либеральных», прозападных. И это, пожалуй, та единственно верная интонация, которой бы можно сегодня придерживаться в описании происходящего в России и в Украине ужаса.
Главный герой романа — 16-летний, девственный душой (и телом) слон, подаренный турецким султаном русскому царю, совершает своего рода обратный хадж — с Востока на Запад.
Переправленный на корабле в Керчь, отправную точку путешествия, Бобо преисполнен прочувственным пафосом верного служения ему — «собирателю земель русских, отцу нации, действительному государственному советнику первого класса, верховному главнокомандующему вооруженными силами страны и армии полковнику».
Это светлое чувство несет слона с сопровождающей его командой через русские города и веси, несмотря на кровоточащие в путешествии лапы, несмотря на сочащийся в уши яд лозунгов «Zа дом, Zа Родину, Zа славу!». Однако действительность, проступающая сквозь фальшь и лицемерие победного славословия, постепенно тушит в сердце Бобо тот восторг и радость, с которыми он вступил с борта судна в порту Керчи.
Каждый из двадцати семи городов, представленных в романе поглавно, отпечатывается в слоновьей памяти отдельной сценой. Будь то встреча с простым народом, знакомство с градоначальством, романтично-эротическое свидание или же разговор с собратьями по животному миру — все делает Бобо более грустным и как будто умудренным.
Исподволь рождается понимание: что-то с этим миром его новой родины не так.
Для передачи этого чувства Линор Горалик красок ничуть не жалеет. В Керчи Бобо с удивлением наблюдает сцену общения полицейского Сашеньки с крышуемой им старушкой, торговкой пирожками — до ста тысяч в месяц приработка на двоих люди имеют. В Ростове-на-Дону слон в состоянии эротического муста участвует в антивоенном фем-представлении, которое с помощью Бобо организует смелая девчушка Катерина. В Тамбове он присутствует при разговоре с представителями ультрасовременного креативного бюро, которое взяло подряд на изготовление сапог для слона, но застряло на этапе «интернационализации максимально приближенного к реальности объекта». В Ульяновске он беседует с двумя чрезмерно интеллигентными овсянками, рассуждающими о том, е#нет или не е#нет е#анутый, и пришедшими к выводу, что этого не знает никто.
Каждый город — отдельное приключение для слона и сопровождающей его команды, причем монологи и диалоги персонажей в романе представляют собой отдельный вид эстетического удовольствия:
«…Зорин жестом их остановил и, наклонившись к микрофону, заговорил быстро и жестко:
— Спасибо. Я Виктор Зорин. Я поэт, солдат и глава охраны вот этой вот, — тут он показал пальцем на меня, — экспедиции. Я очень просто скажу. Поднимите руки, кто здесь не чувствует себя патриотом России. Поднимите руки, кто Россию не любит. Попросту, безо всякой этой херни.
Повисла тишина, и в этой тишине ни одна рука не потянулась вверх.
— Все, — сказал Зорин, — мне нечего добавить.
Хлопали так, будто миновала страшная опасность, будто не нашлось предателя в военном отряде. Хлопал Саша, лукаво улыбаясь; отбивал себе ладони Мозельский; Аслан хлопал, тараща на Зорина испуганные глаза; довольно сводил пальчики Вересков».
Надо отдать должное Горалик: отображение второстепенных фигур в неспешном сюжете «Бобо» — это отдельная авторская удача. Поначалу перемешанные в диалогах друг с другом имена обретают постепенно собственный голос и характер. И вот уже в хлестких, ядовитых спорах периодически пикируется глава экспедиции, специалист по коммуникациям Кузьма Кулинин с начальником охраны и Z-поэтом Виктором Зориным. Грустно вздыхает в сторонке с медицинским саквояжем ветеринар-турок Аслан да, напевая что-то под нос, чинит потрепанную слоновью попону мягчайший погонщик Толгат Батырович. Хищно бродит по окрестностям с вынутым из кобуры пистолетом охранник Мозельский, и, глядя на окружающий мир, беззвучно молится отец Сергий Квадратов, в тщетной надежде на одну хотя бы сигаретную затяжку (но нельзя, ибо грех!).
Все сопровождающие Бобо в нелегком северном путешествии люди важны: они не статисты, но живые маркеры, фиксирующие происходящие со слоном изменения. То, что у Бобо в искривленном пространстве России двадцать второго года меняется поначалу восторженное отношение к стране, очевидно едва ли не с первой главы. Уже в Новороссийске, куда слон отправляется вместе со свитой из Керчи, его пронзает внезапное:
«Я вдруг почувствовал обступающий меня город невыносимо огромным и совершенно чужим; я твердил себе, что это Родина, новая Родина моя, но слова эти вдруг перестали значить что бы то ни было, зато от воспоминания о султанском парке наворачивались у меня слезы на глазах, и мне все труднее было врать себе, что виноват просто ветер, мартовский ветер».
Возникшее в минуту ностальгической слабости чувство самочуждости по отношению к стране растет в Бобо по мере встречного раскрытия этой страны, а точнее — людей, ее населяющих. Они, эти люди, конечно же, разные, ведь есть тот же самый отец Сергий, есть фем-активистка Катерина, есть даже все про все понимающая семейная пара из администрации Нефтегорска, мучительно раздумывающая об эмиграции…
Но в целом — вокруг действительно Мордор, черный ад огромной многомиллионной души, которая пожирает несчастного Бобо.
А он и рад бы сопротивляться, в отчаянии в какой-то момент даже обращается к Богу:
«Извините, что я Вас беспокою, — сказал я, — и понимаю я, что полагать, будто Вам до метаний моих и забот наших дело есть, — это тоже гордыня <...> Я слон, меня зовут Бобо, больше же я про себя уже ничего не понимаю, кто я и зачем нужен, но это значения не имеет. Что имеет значение — так это вот эти люди, я не буду Вам их представлять, потому что мне пора открыть глаза, иначе Толгат сойдет с ума, а Аслан меня чем-нибудь уколет. Квадратов говорит, что Вы и так всех видите и про всех все знаете. Та вот, бога ради, — то есть это звучит глупо, но бога ради, — сделайте, пожалуйста, так, чтобы все это было не напрасно для них, чтобы они все это не напрасно. Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста».
Горькая ирония текста Горалик заключается в том, что Бобо перед самой молитвой проговаривает, что хотел бы обратиться к тому, «к кому поначалу все мои помыслы были направлены и ради кого столько времени мое сердце билось, потому что сейчас все равно мне было, есть ли он на свете». Очевидно, подразумевается, русский царь, хадж к которому и совершает несчастный слон, однако ближе к концу путешествия слоновья душа все же устремляется к тому единственному, кто, по мысли авторки, способен наполнить человеческую жизнь смыслом.
Двойная же горькая ирония романа в том, что Бобо просит у бога наполнить смыслом жизнь людей, которые по своей неволе оказались втянуты в кровавую и бессмысленную авантюру русского царя.
Сверхчеловеческое сострадание к заплутавшим людям в устах животного — это удивительно сильная и точная метафора, подсвечивающая абсолютную животную бесчеловечность самого русского царя, неспособного, кажется, уже ни на какие чувства вообще.
Потому и показан он в последней главе абсолютным ничтожеством, не имеющим собственной даже субъектности. Это просто некий «серый человек с деревянной походкой», который вяло копошится на огромной, безразмерной туше Бобо, а потом в виде тела с глухим стуком падает на бетонный пол.
Противопоставление всего человеческого, что было, есть и остается в простых людях (несмотря на весь окружающий ад и яд зла) вот этому деревянному расчеловеченному телу — истинная суть романа «Бобо», который, надо полагать, займет свое место в литературном каноне кошмарных двадцатых. Книга останется в русской памяти, в отличие от тела, которому потомки, думается, определят законное отхожее место в истории.
