Половина россиян никогда не слышали об этом заболевании, однако им страдают не менее 3 миллионов людей по всей стране. Без квалифицированной помощи и лечения, по мировой статистике, больные почти в каждом седьмом случае заканчивают жизнь самоубийством. Диагноз «биполярное аффективное расстройство», как и многие другие ментальные заболевания, из-за недостатка достоверной информации и предрассудков часто стигматизируется в российском обществе, усугубляя и без того тяжелое состояние больных. Чтобы разобраться, как биполярное расстройство разных типов выглядит в реальной жизни, медицинская журналистка Татьяна Торкова узнала у врача-психиатра и людей с БАР о том, что науке известно о «биполярке», как болезнь отражается на работоспособности и отношениях с людьми, каким образом врачи распознают и лечат БАР, в чем заключаются неожиданные плюсы диагноза, из-за чего ощущения эйфории резко сменяются депрессивными эпизодами и как научиться принимать радикальные перепады настроения у себя и других.
Что такое биполярное расстройство с точки зрения науки?
Биполярное расстройство — хроническое рецидивирующее заболевание из категории расстройств аффективной сферы (расстройства настроения), которое характеризуется повторными эпизодами депрессии, гипомании, мании или смешанным состоянием (при котором происходит быстрая смена фаз).
Нередко БАР протекает по двум классическим сценариям: либо пациент попадает в больницу с манией, когда отрыв от реальности настолько велик, что его тяжело не заметить (БАР I типа). Либо человеку годами не могут поставить верный диагноз, из-за того что у него преобладают депрессивные фазы, в которых сохраняется адаптация к внешнему миру, а состояние гипомании он расценивает как свое нормальное и даже желаемое (БАР II типа).
Исследуя причину БАР, ученые не дают четкого ответа. Одна из основных теорий — генетическая: у родственников первой линии (отец, мать, братья, сестры, дедушки и бабушки) часто обнаруживаются в анамнезе эпизоды униполярной депрессии и других психических расстройств. Наиболее воспроизводимая «находка» у больных — ген потенциалзависимого кальциевого канала (СACNA1C).
При этом нет достоверных данных, подтверждающих, что причиной возникновения БАР является дисбаланс каких-либо веществ в организме: гормонов, нейромедиаторов, витаминов и т. п.
Распространенность БАР, по различным данным, составляет от 1 до 3% среди взрослого населения во всем мире. В XXI веке в России не проводилось исследований, касающихся распространенности этого заболевания. Единичные исследования прошлого века показывают, что существует огромный разрыв между показателями распространенности БАР, полученными в нашей стране и в зарубежных исследованиях (по имеющейся статистике, эти цифры составляют примерно 0,01% населения, то есть они в сто раз отличаются от мировой).
БАР является заболеванием с высоким уровнем смертности, в том числе связанной с риском суицида, и характеризуется наличием коморбидных соматических и психических заболеваний (тревожные расстройства, расстройства пищевого поведения, расстройства личности, ревматоидный артрит, астма, заболевания сердечно-сосудистой системы и другие). Риск завершенного суицида при БАР составляет около 20% на протяжении жизни, что в 20–30 раз выше, чем в общем в популяции.
Средняя продолжительность жизни больных БАР за счет совершенных суицидов на 9 лет короче, чем у остальной части населения.
Больные БАР вынуждены принимать медикаментозную терапию на протяжении многих лет, а некоторые в течение всей жизни. Лечение состоит из нескольких этапов. Пациент попадает к врачу в депрессии, гипо- или мании, и первичные действия направлены на купирование фазы. В дальнейшем происходит переход на поддерживающую терапию, состоящую из различных групп препаратов: например, нормотимики или стабилизаторы настроения и некоторые виды антипсихотиков. Применение антидепрессантов при БАР вызывает споры, так как они могут нанести вред, вызывая довольно резкие переходы от депрессии к гипо- или мании, быструю цикличность фаз или смешанное состояние.
В случаях, когда человек не отвечает на медикаментозную терапию депрессивных фаз, целесообразно проведение электросудорожной терапии. Данный метод одобрен FDA и не является экспериментальным, но ответ на стимуляцию может быть различным — от полной ремиссии заболевания до отсутствия эффекта.
Чтобы попытаться понять, как заболевание протекает в реальной жизни и какие проблемы испытывают на себе больные БАР, я пообщалась с двумя девушками, у которых диагностировано это расстройство. Они рассказали о «дебюте» заболевания, экстремальных переменах настроения, лечении, принятии себя и планах на жизнь.
БАР в реальной жизни: монологи больных
Зоя, 28 лет, редактор, БАР II типа:
«Мне хотелось только лежать и плакать». О дебюте заболевания
Диагноз БАР II типа мне поставили в июле 2021 года, за помощью к психиатру я обратилась в феврале того же года. Мне повезло, если можно так сказать, что с момента обращения до постановки диагноза прошло не так много времени. А сейчас чуть больше года я живу, зная, что со мной происходит и может происходить.
Я сама обратилась за помощью, когда поняла, что шторы в доме уже пару недель закрыты, концентрироваться стало сложнее, я перестала разговаривать на совещаниях на работе (это заметили и коллеги) и мне хотелось только лежать и плакать.
Я была уверена, что это просто депрессивный эпизод. Но врач заподозрил БАР и сказал, что будем наблюдать. На эту мысль его натолкнул рассказ о моем январе на высоких скоростях. Тогда я работала на основной 8-часовой работе, активно развивала блог в инстаграм, запустила продажу инфопродукта буквально за несколько дней, работала над нон-фикшн книгой по медицине (собственно, я ее не закончила из-за болезни, разорвала контракт с издательством и похоронила эту идею), обходилась практически без сна и ощущала невероятную легкость бытия. Это сейчас я понимаю, что у меня была гипомания, а во время депрессивной фазы мне хотелось всеми силами вернуть те ощущения полноты жизни и высокую продуктивность.
Далее мое расстройство развивалась по одному из классических сценариев. Врач назначил мне антидепрессанты, потому что были сомнения в диагнозе БАР, и меня вынесло в гипоманию. Это вообще классический признак биполярного расстройства, когда на фоне приема АД пациента выносит в гипо- либо манию.
«Разрушила практически всё». Про переезд в другой город, жизнь в коммуне и мысли о суициде
Самая яркая гипомания у меня случилась на фоне монотерапии антидепрессантами. Из-за неправильного лечения меня шатало из стороны в сторону. В гипоманию ты полон сил, энергии, но в какой-то момент переходишь некоторую грань, за которой заканчивается просто хорошее настроение и начинаются нереалистичные идеи, импульсивные поступки, нерациональные решения. Так было и у меня.
Мне удалось разрушить практически всё, что было в моей привычной реальности. В один день я вдруг решила, что больше не хочу быть замужем, не хочу жить спокойной размеренной жизнью, где есть семья, друзья, собака, хорошая работа и ипотека. На фоне полнейшего личного благополучия я ушла из семьи и решилась на переезд в другой город — Новороссийск. Я работала офлайн, но в тот момент была готова уволиться, если меня не отпустят на удаленный формат работы.
Гипомания про это — про разводы, переезды, риск потерять должность и угрозу жизни. Я была бы счастлива, если бы в моменты принятия тех решений у меня сохранялась полная критика к своему состоянию.
Больные БАР не понаслышке знают, что это такое — начинать жить заново после самых тяжелых эпизодов заболевания.
Первый месяц в Новороссийске я провела в какой-то коммуне, о которой знала из прошлых поездок в этот город. Местные жители употребляли слова «вселенная», «осознанность» и «ресурс» в одном предложении. Там был местный главный — Джеф, он придумал свои правила: на территории поселения нельзя было употреблять животную пищу, алкоголь, курить, ругаться матом и вести себя «токсично». И надо было выполнять общественную работу. Я, например, подметала территорию, за что мне платили 50 монет местной валютой, которые можно было потратить, допустим, на запуск стиральной машины. По воскресеньям мы собирались все вместе в большой чайной, подводили итоги недели, делились успехами.
После того как симптомы гипомании проходили, я находила себя в депрессии. Мысли о суициде посещали всё чаще, я резала себе ноги, чтобы заменить душевную боль физической, чувство тревоги и бесконтрольности были постоянными спутниками. Теперь тонкие шрамы на моих бедрах навсегда будут напоминать о том периоде.
Конечно, гипомании запомнились мне лучше, но большую часть года я провела в депрессивном состоянии. Для меня самое сложное принять то, что она всегда возвращается. Только ты осознал, что пришел в норму и начинаешь планировать что-то не истеричное гипоманиакальное, а свое, и появляется хоть какая-то стабильность, — как приходит Грусть, которой плевать на теплое солнце, голубое море или на нового парня, отношениями с которым ты дорожишь. Грусть, которая случается со мной намного чаще, ощущается сильнее, доводит до слез и страшных желаний. Грусть, которая рождается из ничего, и выключает тебя из нормального ритма жизни.
И тогда я начинаю притворяться. Близким говорю, что просто устала, обычно этого достаточно. А при общении с окружающими не отражаю на лице истинных эмоций, получается делать вид страшно занятой или безразличной.
В период обострений отсутствует критическое мышление, я искренне не понимаю и не могу отделить свои желания от желаний болезни. Когда наступает период ремиссии, анализирую, ужасаюсь, договариваюсь с собой задавать себе вопросы об истинных желаниях чаще.
«Лечение было похоже на эксперимент». Последствия самоотмены лекарств и стоимость терапии
Я оказалась не самым дисциплинированным пациентом, и всё мое лечение было похоже на большой эксперимент. В начале безумного трипа по югу России я еще находилась на монотерапии антидепрессантами, но в какой-то момент рассказала своему врачу о том, что произошло за последние полгода, он тут же поменял схему лечения и установил окончательный диагноз — БАР. Психиатр снизил дозу антидепрессанта и назначил препарат, который относится к группе противоэпилептических средств.
Лечение было подобрано грамотно, на фоне терапии появились светлые промежутки, но в какой-то момент меня снова выбрасывало в гипу (это ни с чем не связано, просто в один день ты просыпаешься с такими бабочками в животе, что аж тошнит). Я расценивала это состояние как выздоровление и самостоятельно отменяла себе лечение одним днем.
Так было несколько раз: я бросаю лечение, живу на пороховой бочке, в какой-то момент она взрывается, потом собираю себя по частям и заново начинаю терапию.
И только после того, как я стабильно стала принимать медикаменты, мое состояние выровнялось.
Примерно через 8 месяцев от начала регулярного приема лекарств я поняла, что состояние стало стабильным. И мы уже с лечащим врачом решили пойти на эксперимент. Я плавно ушла с терапии и пристально наблюдаю за своим состоянием, веду дневник настроения и обращаюсь за помощью к специалисту, если не справляюсь с самодиагностикой. Пациенты с биполярным расстройством в большинстве случаев вынуждены принимать терапию пожизненно. Я решила понаблюдать за собой без таблеток и, если меня вынесет в депрессию или гипоманию, незамедлительно начну прием.
В период активного лечения расходы на терапию составляли около 15–20 тысяч рублей в месяц. Сюда входят расходы на визиты к врачу, лекарства и психотерапию.
«В депрессию я способна только на рутинные дела». Как болезнь отражается на работоспособности и личной жизни
Не могу сказать, что болезнь забирает у меня трудоспособность. Может, большая любовь к своему делу или повышенная степень ответственности не позволяют мне пустить всё на самотек. В депрессию я не способна на что-то большее, чем рутинные дела. Но никогда еще не приходилось брать больничный или внеочередной отпуск. Большинство моих коллег — врачи, и они знают, что у меня БАР. Поэтому трудностей с объяснением своего состояния не возникает.
С личной жизнью сложнее. Сначала я сама не понимала, что со мной происходит. Я подала на развод, будучи в гипоманиакальном состоянии. Это не было обдуманным решением, просто в один день я проснулась и решила, что мне пора. Это было большой неожиданностью и для бывшего мужа, и для родственников, и для меня самой, когда я достигла интермиссии.
После развода у меня были непродолжительные отношения, но, думаю, что это стало испытанием не для меня, а для партнера. Отношения с биполярником в острый период — американские горки. Трудно смириться с тем, что твой партнер еще сегодня готов отдать всю любовь мира, а завтра говорит, что не хочет жить. В период интермиссии, когда я становилась сама собой, то испытывала такое жгучее чувство вины за свои перепады, что видела выход только в разрыве отношений.
«Мама не дает моему расстройству определений». Что друзья и семья говорят о диагнозе
Я училась в медицинском, поэтому основной пул моих близких друзей — врачи. Они понимают и поддерживают, я могу смело говорить о том, что со мной происходит, не чувствуя осуждения.
Родителям принять сложнее. Среди ныне живущих родственников нет людей, страдающих психическими расстройствами. Мой дедушка по материнской линии закончил жизнь самоубийством. Возможно, у него тоже было БАР. Но эта тема никогда открыто в семье не обсуждалась. Поэтому завязать диалог пришлось мне и рассказать родителям свою историю, когда я ее сама немного переварила. На что отец сказал, что у меня просто синдром студента-медика, учащегося на третьем курсе — якобы я просто «надела» на себя симптомы. Мама не дает моему расстройству определений, я чувствую, что она беспокоится, как каждый родитель за своего ребенка. Я перестала пытаться объяснять, что со мной, где-то после третьего раза, и мы все негласно согласились не обсуждать эту тему.
«Так будет не всегда». О принятии, неожиданных плюсах расстройства и желаемой поддержке
Не могу сказать, что я приняла диагноз полностью. Бывают дни, когда я сомневаюсь, хотя заболевание подтвердили два врача. Я знакома с собой 28 лет, 27 из которых жила обычной жизнью. Поэтому всё прошедшее за последний год-полтора иногда мне кажется нереальным.
Главный плюс, что помимо лекарственной я прошла и курс психотерапии, это помогло принимать мир и людей такими, какие они есть и стать даже счастливее, чем до болезни. Я стала трепетнее относиться к словам и страданиям других.
«Так будет не всегда!» — те слова, которые я прокручивала в своей голове в самые тяжелые моменты.
Когда я находилась в депрессивном состоянии, то говорила себе, что скоро всё закончится, что никто не виноват, позволяла себе замереть и просто переждать это состояние.
Еще хорошо написать инструкцию для значимых близких на случай твоего личного ЧП. Указать контакты лечащего врача, рассказать про препараты, которые ты принимаешь и в каких дозировках.
[Также нужно] терапевтично общаться с людьми с БАР. Когда я слушала рассказы других больных, то качала головой, как китайский болванчик, и говорила про себя: «Да, я тоже это чувствовала». Осознание того, что ты не одинок и можешь быть понят, примиряет с реальностью.
Людям, в ближайшем окружении которых есть больные БАР, я пожелаю быть более терпимыми. Если мы пропали на месяц, а потом ворвались в вашу жизнь с новыми необычными идеями — не осуждайте, с большой долей вероятности нам сейчас нужна помощь.
Или если человек пришел покаяться, рассказал, что его странное поведение было связано с периодом биполярного расстройства, пытается исправить ситуацию, то не держите на него зла, как если бы ваш друг отменил встречу из-за острого отравления.
Болезнь научила жить в том самом пресловутом моменте, к которому все стремятся. Я знаю, что в любой из дней меня может догнать гипомания или депрессия, и ход привычных вещей потеряет смысл. Сейчас я пребываю в комфортных условиях: у меня любимая работа, новые здоровые отношения, есть пространство для реализации и жажда жизни. Поэтому я сосредоточена на том, чтобы качественно заниматься привычными делами. А планирую лишь то, в каком состоянии хочу быть через месяц, год, через 10 лет.
Лиза, 31 год, массажист, БАР I типа:
«Из больницы я вышла не просто Лизой, а Лизой с БАР I типа». О дебюте расстройства, госпитализации и отношениях в семье
По собственным ощущениям, первые признаки болезни появились, когда я училась в старших классах, хотя учебой ту деятельность назовешь едва ли. Незадолго до дебюта расстройства я практически не посещала школу, всё время проводила на диване без каких-либо мыслей, а последний год закончила на домашнем обучении, так как меня хотели исключить. Это сейчас я понимаю, что в тот период у меня была депрессия и мне нужна была помощь, а тогда я с почетом носила звание «трудный» подросток.
Но о самом диагнозе стало ясно, когда в 16 лет у меня развилась первая мания. Она была построена вокруг идеи, что парень, с которым я познакомилась незадолго до этого, собирается сделать мне предложение. Мне казалось, что все вокруг знают об этом, я заходила в трамвай, видела людей вокруг и ощущала себя частью какой-то игры, как будто должна выполнить квест. Я чувствовала себя абсолютно счастливой в тот момент.
Мое патологическое состояние трудно было не заметить. Последние дни я практически не спала, не ела и буквально бегала по городу без обуви.
Когда я босая и с грязными ногами вернулась домой, мама отправила меня спать и вызвала бригаду СМП. Так меня впервые госпитализировали. Диагноз поставили сразу. Из больницы я уже вышла не просто Лизой, а Лизой с БАР I типа.
В моей семье отец страдает шизоаффективным расстройством, поэтому особых проблем с принятием диагноза не было. Но были и есть другие проблемы — между членами нашей семьи. В детстве я стала жертвой насилия, папа с мамой в разводе, а я большую часть времени была предоставлена сама себе и привыкла глубинные проблемы переживать одна. Где-то с 13 лет я стала искать утешения в алкоголе и впервые попробовала психоактивные вещества. Эти факторы могли способствовать развитию расстройства.
«Я считала, что у меня есть божественная миссия по спасению Земли». О ярких маниях и попытках суицида
Последующие 15 лет после установления диагноза мне не удавалось жить жизнью привычной среднестатистической молодой девушки. Мой путь — это путь из депрессий, маний, нереалистичных идей, жизни на дне, поисках смыслов, безумных путешествий, принятия и моментов, в которые я чувствовала себя абсолютно счастливой.
За весь период болезни у меня было пять госпитализаций — три раза после маниакального состояния и два после депрессии.
Все мои мании имеют романтический окрас. Самая яркая — последняя. Я увлекаюсь ведической философией и мифологией, изучаю образы различных богов. Есть у меня любимый персонаж — богиня Кали. В последнем эпизоде на пике мании мне казалось, что я — это она и есть. Сама мания длилась один-два дня, за это время в моей голове разыгрывалось несколько сценариев, всё зависело от того, какие знаки мне якобы подавал мир. В какой-то момент меня охватила тревога, я считала, что мир за окном — мир добра, а мир за дверью — зла, а у меня есть божественная миссия по спасению Земли. Вместо того чтобы позвать на помощь людей, я звала своего мужа Махадева (муж Кали в индийской мифологии). Мне казалось, что только он один может меня спасти.
В итоге я не помню, кто вызвал бригаду СМП, в квартире я находилась одна и была уверена, что дверь закрыта, но врачи зашли спокойно, они тоже стали частью моей фантазии, я представляла их божественными посланниками и с удовольствием согласилась с ними пойти. Так я в очередной раз оказалась в стационаре.
Выходя из больницы, я была не готова к новой жизни. За манию или гипоманию ты всегда расплачиваешься депрессией. И чем ярче был подъем, тем больнее будет падать.
После одной из госпитализаций мое состояние из маниакального перешло практически в вегетативное. Я вела жизнь растения. Всё время проводила в квартире, ничем не интересовалась, сил хватало лишь на самообслуживание. Мысли о том, что жизнь теперь будет такой всегда, навели на новые — что можно остановить страдания смертью. Хочу подчеркнуть, что я хотела не смерти, а именно прекратить те субъективные ощущения.
У меня было несколько попыток суицида: я пыталась удушить себя пакетом, замотав его на шее скотчем, стояла на балконе, но не решалась, а один раз (после первой госпитализации с манией) выпила упаковку антипсихотика, назначенного мне в больнице, но испугалась и рассказала маме, мы вызвали бригаду СМП. Меня отвезли в больницу, где я сутки провела в коме, а потом меня снова перевели в психиатрическое отделение.
«Я не знаю, куда меня вынесет в следующий раз». О жизни в ремиссию и терапии
На фоне терапии состояние выравнивается. Мне удалось закончить университет, а работа была в основном проектной, я участвовала в организации мероприятий и отучилась на массажиста. У меня были периоды ремиссий, но привычный ход событий ломался от разрушительной силы маний. Биполярное расстройство — океан, а я — серфер на его волнам, и бывает, что я не знаю, куда меня вынесет в следующий раз.
Каждый мой выбор казался осознанным и спланированным, но сейчас я понимаю, что многие решения были продиктованы болезнью.
Так, за годы болезни я сменила несколько городов и даже стран. Однажды я решила, что мне предназначено жить в Индии, я отправилась туда по зову сердца, а потом приходила в себя и понимала, что это был «голос» измененного рассудка, и я откатила свою жизнь на несколько уровней назад.
Только два последних года из 15 лет болезни я принимаю подходящую мне терапию. Мне посчастливилось найти грамотного врача. Все эти годы либо препараты были подобраны неверно, либо дозировки были недостаточны, либо и то и другое. В месяц на лекарственную терапию у меня уходит более 12 тысяч рублей. Я готова отдавать любые средства, лишь бы состояние оставалось стабильным.
Также я обращаюсь за помощью к психологу, это дополнительные траты, но мы работаем с ним на особых условиях, поэтому расходы выходят не такими значительными. Эта история про «мир не без добрых людей». Будучи в мании, я оформила кредитов более чем на 500 тысяч рублей. Это тоже симптом биполярного расстройства, когда ты на подъеме берешь деньги в долг, думая, что потратишь их на реализацию своих бизнес-проектов, но на деле тратишь их на посуду ручной работы и другие малонеобходимые вещи. Я рассказала о своем непростом положении психологу, и она согласилась помогать за посильную мне плату.
Сейчас я занимаюсь массажем, многие мои клиенты знают о диагнозе, их это не смущает. Если я просыпаюсь и чувствую, что сегодня не смогу работать, то отменяю записи. Раньше я работала в салоне, работодатель с пониманием относился к моему состоянию. В этом плане мне повезло. Сейчас я принимаю клиентов на дому, и стало еще проще.
«Окружающих прошу понять или ничего не говорить». О принятии диагноза, личной жизни и будущем
Влияет ли БАР на личную жизнь, сказать сложно. Трудно отделить особенности характера от диагноза. Обычно отношения развиваются у меня быстро, но долгих пока построить не получилось.
На карантине я жила с парнем, он был наркозависимым, а уже после ему также поставили диагноз БАР. Несколько раз в неделю мы расходились по разным комнатам, он подключался к онлайн группе поддержке больных наркозависимостью, я — на встречу к людям с биполярным расстройствам, а потом делились впечатлениями. Нам хорошо было вместе, мы помогали друг другу, поддерживали, понимали так, как понимают друг друга люди «с диагнозом». Но со временем наши отношения распались.
Диагноз я приняла, это часть меня. Как люди с хроническим гастритом принимают таблетки и сидят на специальной диете, так и я никогда не пропускаю прием лекарств и тщательно забочусь о ментальной пище, которая в меня поступает. Если бы не диагноз, то я вряд ли начала заниматься психотерапией. Она помогла мне более зрело смотреть на жизнь и стать бережнее к другим людям.
В моем окружении много людей с диагнозом. У лучшей подруги — БАР и ПРЛ. Мы понимаем друг друга. Окружающих, которые пытаются меня поддержать, либо прошу попытаться понять, либо вообще ничего не говорить и тем более не выдавать житейские мудрости: «грустишь — не грусти», «да тебе просто делом надо заняться», «а вот раньше депрессий не было». Это делает только хуже.
Самый болезненные слова я получила от мамы. Совсем недавно она сказала, что я не могу заниматься стабильной работой из-за того, что при моем диагнозе нарушено логическое мышление. Я неожиданно для себя вспылила, меня удивило, что мама столько лет думала, что у меня есть проблемы с когнитивными способностями. А я по жизни такой человек, что делаю только то, что мне нравится.
Строить планы удается, но их реализовывать — не всегда. Не всегда мои желания совпадают с возможностями моего организма. Стараюсь проще к этому относиться.
Врач-психиатр о лечении и прогнозе расстройства
Жизнь с БАР — про смирение. Кажется, что эти люди не могут себя контролировать и не знают, в каком состоянии завтра проснутся. Даже установленный диагноз и верно подобранное лечение дает лишь шанс на призрачную стабильность. Но мы еще не знаем о тех, кто не получает терапию или покончил жизнь самоубийством. Распознать БАР — не просто. По статистике, в среднем на это может уйти до десяти лет. И прежде чем получить соответствующую помощь, 69% людей c биполярным аффективным расстройством лечатся от других заболеваний.
О причинах возникновения, длительности ремиссий и прогнозе заболевания я поговорила с практикующим врачом-психиатром, автором проекта «Психиатр Онлайн» и одноименного блога Дмитрием Заносовым:
«Истинные причины возникновения БАР неизвестны. Биопсихосоциальная модель имеет первостепенное значение. Мы часто видим, что у близких родственников пациента также имеется БАР или другие психический расстройства, но помимо биологической предрасположенности важны условия, в которых эта предрасположенность станет дебютом заболевания.
Например, человек употребляет психоактивные вещества, а потом у него обнаруживаются признаки БАР. Или же в депрессии ему назначают антидепрессанты, и пациента уносит в манию. Это не врачебная ошибка в полной мере, потому что если нет данных в пользу гипо- или маниакальных эпизодов, то нельзя считать то состояние, в котором пришел пациент, биполярным расстройством. Депрессивная симптоматика при биполярном расстройстве и депрессивном не имеет достоверных отличий. Врач, исходя из актуального клинического статуса пациента и анамнеза его заболевания, назначил адекватное лечение, а то, что оно привело к мании, — так бывает. Пациент просто еще «не дожил» до своей мании или гипомании, чтобы врач мог обоснованно диагностировать БАР.
Прогноз [при БАР] относительно благоприятный. Дефекта личности, как, например, при шизофрении, не развивается, но в плане психического здоровья — это заболевание хроническое и неизлечимое. Медикаментозно мы можем выровнять психоэмоциональное состояние стабилизаторами настроения или антипсихотиками, обладающими тимостабилизирующей активностью.
Длительность терапии не определена. В некоторых случаях пациент принимает препараты пожизненно. А в других человек вылечивает фазу, перестает принимать препараты, какое-то время находится в ремиссии, эутимическом [ровном] состоянии, а потом у него может в очередной раз начаться фаза. И здесь, по большому счету, самому пациенту решать — хочет ли он знать, что завтра проснется, скорее всего, в таком же состоянии, в котором засыпал, или начнется фаза расстройства, способная целиком поменять его жизнь.
Но важно сказать, что у нас нет гарантий. Бывает, люди долго находятся в медикаментозной ремиссии, принимают препараты, а потом внезапно начинается фаза, или же годами обходятся без медикаментов, и их расстройство себя никак не проявляет. Вообще, это заболевание протекает у всех по-разному, поэтому однозначно определить прогноз на 5–10 лет у конкретного пациента практически невозможно. Но одно абсолютно точно: если не лечить обострение, то расстройство сильно нарушает трудовую и социальную адаптацию. Человеку может быть трудно учиться или работать, взвешенно распоряжаться своими финансами, непросто найти стабильные отношения, потому что в этом состоянии люди нередко берут кредиты, переезжают куда-то, изменяют своему партнеру, импульсивно принимают решения и в корне меняют свою жизнь.
Пожизненная ремиссия также возможна. Всегда есть шанс, что у человека было несколько эпизодов, а потом всё прошло и больше никогда о себе не напоминало. Считается, что чем больше было тех или иных эпизодов — депрессивных, гипо- или маниакальных, смешанных, — то вероятность наступления следующего повышается».
В одном из исследований спросили у россиян об их отношении к людям с психическими расстройствами: 64% считают таких людей в той или иной мере опасными для общества. Тем не менее 33% готовы оказывать им посильную помощь. Но пока фокус внимания государства не сместится на личное благополучие конкретного человека, пока в школах не начнут говорить о другом важном, пока люди не научатся подвергать сомнению свои убеждения, трудно верить, что стигматизация психических расстройств вот-вот закончится.
К сожалению, большинство психических расстройств имеют хроническое течение и не исчезнут по щелчку пальцев. БАР с пациентом, скорее всего, навсегда. Но жить полноценной жизнью с диагнозом вполне реально. Правильно подобранная медикаментозная терапия, психотерапевтическая помощь и принимающее окружение могут постепенно привести к длительной ремиссии.
