В век расцвета ипотечного кредита, культа самостоятельности и ранней сепарации от родителей некоторые люди всё равно стремятся к общинности и жизни в коммунах. Совместные жилища могут выглядеть по-разному: как стильное лофт-пространство с организаторами, которые заботятся о коллективном досуге, или как большая квартира в панельке со скрипящими полами, грязной ванной, горами немытой посуды и эмоционально нестабильными соседями.
Журналист Дэнни Кулинич пообщался с московскими коммунарами и рассказал о том, кто и зачем приходит жить в общины, как организована культовая столичная коммуна «Башенка», можно ли в неё попасть с улицы, каким образом коммунары решают конфликты и проводят время вместе, из-за чего подобным пространствам необходим сухой закон, как жильцы питаются, не тратя ни копейки на еду, и почему девушке после жизни в одной из московских коммун пришлось проходить курс реабилитации в психиатрической клинике.
Информации в открытых источниках про московские коммуны и их быт не очень много. Однако после недолгого гуглежа можно встретить группу «Сила дружбы» во «ВКонтакте». Это официальная страница известной в узких кругах коммуны на Комсомольской площади, которую называют просто «Башенка» — из-за того, что община находится в здании старой водонапорной башни. Основатели «Башенки» всегда стремились создать подобное пространство, пока летом прошлого года не заселили верхние этажи постройки. Так они начали строить «новое общество».
Несмотря на то, что попытка его построения не увенчалась успехом, башня продолжает существовать как община.
Тату-студия, в которую наведываются желающие что-то «набить», как и прежде работает, а из жилой зоны все также открывается потрясающий вид на железнодорожные артерии трех вокзалов. Открыта башня и для новых лиц. Вписчиков коммунары принимают без проблем, а для того, чтобы полноценно присоединиться к сообществу, нужно пожить тестовый период — обычно он длится около недели. Если всех все устраивает, то вуаля — вы новый обитатель башни. Цена аренды всего 10 тысяч в месяц. За них вы получаете возможность занимать любое место в пространстве, где могут ещё проживать до пятнадцати человек. Однако, любители заложить за воротник и разбить белые дорожки картой «Тройка» не смогут тут прижиться — алкоголь и наркотики в башне запрещены. По крайней мере, так говорят сами коммунары.
Один из главных ориентиров сообщества — авантюризм, постоянный поиск приключений, без которых так грустно увядает современная молодежь. Очень похоже, что один из жителей башни, Миша по кличке «Московские помойки», тоже его придерживается.
До того, как осесть в Москве, этот выходец с Ямала успел проехать автостопом более 10000 тысяч километров, жить на сквоте и продавать сахарную вату. Миша — фриковатый парень с крайне заразительным смехом, почти как у того самого испанца из мема. Ему нередко приходят на ум идеи различной степени безумности и практически такие же истории. Чаще всего про коммунаров:
Это очень странные люди. Например, недавно я со своей подругой встречался с одним челом, у которого коммуна под Смоленском. Он напомнил мне матерого пирата — без глаза и двух пальцев на ладони. Сидел такой враскорячку и утверждал, что обладает сверхспособностями. С их помощью он хотел вылечить головную боль моей подруги и попытался свернуть ей шею. Никакая боль, разумеется, её не беспокоила. После этого он пытался зазвать нас к себе в коммуну. Настойчиво и агрессивно. Мне вообще показалось, что он берет к себе только людей потерянных, ведь кто поведется на такое.
Потерянные и прочие безумцы — типичное явление для коммун. За год существования общины башня увидела несколько волн маргинальных жильцов — в общей сумме около 30 человек. Среди них были девочка-панк с Китай-города, одержимая сексом журналистка и бездельник, любивший называть себя «ситуационистом». Хаотичность и неспособность организовать быт были в башне обыденностью. И Миша, как один из первых жильцов, вынес из этого немалый опыт:
Я понял, что нужна зона индивидуальной ответственности — когда каждый отвечает за свою область. Принцип «все делают всё» не работает. Также опыт до башни показал, что нужен сухой закон. Если не введешь — все пойдет по пизде. Вообще, у нас за это время было мало людей, которые хотели строить именно коммуну. Тут в основном люди низкого социального статуса, решающие свои бытовые задачи просто чтобы выжить.
Миша также упомянул, что их коммуна в этом году преобразовалась в коливинг. В отличие от коммун эта форма организации сообщества политически нейтральна и подразумевает только совместное проживание и ведение хозяйства. Главные причины такой перемены — незаинтересованность людей в построении альтернативного социума и напряженная политическая обстановка в стране. Правда, Мишу изменения не печалят. Когда башня позиционировала себя иначе, в неё толпами шли маргиналы, а после коливингого ребрендинга паломничества прекратились. На мой вопрос, каким же людям подходит жизнь в коммуне, Миша отвечает:
Коммуны подходят идеологическим бомжам или людям с деньгами и свободным временем. Либо ты будешь питаться и одеваться с помойки, либо — последовательно строить свою общину.
София же — молодая девушка из Кургана — совершенно противоположного мнения о коммунарстве. Эта восторженная трансгуманистка (так она себя позиционирует) в обтягивающем синем платье идеализирует явление. За три года в столице София побывала в разных сообществах и зачастую сама активно включалась в создание новых. Но даже она признает, что не все так однозначно, как хотелось бы:
По моему опыту, я могу разделить коммуны на две категории. В первой люди просто живут на основе совместного быта и правил. Во второй — на уровне тонкого чувственного взаимопонимания. Когда любят друг друга по-братски. В таком случае будет коннект и рай на земле. Но и в первом случае тоже нет ничего плохого.
Случающиеся конфликты София списывает на недостаток понимания и рекомендует «начать с себя»: столкновения случаются часто, но они несерьёзные, и коммунары ценят этот опыт. Они проводят много времени вместе: смотрят кино, болтают, фриганят и даже продумывают проекты для совместной деятельности, например, производство когтеточек для кошек, которое пока что не пошло. Также София отмечает, что проблема плохого обслуживания пространства — своевременной оплаты коммунальных услуг, создания комфорта и организации совместной деятельности — заключается в том, что коммунары в большинстве случаев не являются собственниками помещений. По её мнению, делать общину более жизнеспособной заинтересованы в основном организаторы. Сабина, одна из жительниц колливинга, рассказала, что все заработанные деньги сообщество тратит на дальнейшее развитие идеи.
Я тоже однажды жил в коммуне, и взгляд Миши на коммунарство мне ближе. Тут уместно рассказать об общине, в которой я провёл нескольких месяцев.
Она находилась в обычной панельной многоэтажке на западе Москвы. Квартиру можно назвать типичной для России. В ней были все атрибуты советской коммунальной культуры, начиная со скрипучего паркета и больших книжных стенок, заканчивая антресолью, на которой постоянно пылился всякий хлам. Хата была в достаточной мере засраная, и ходил я по ней в шлепанцах. В них же мылся в ужасающей чугунной ванне, которая не видела хлорированную чистку со времен Брежнева. Основная масса грязи скапливалась на кухне — главной обители русской жизнедеятельности. На плите всегда оставались остатки вчерашней готовки, и казалось, что она соревнуется с ванной по уровню загрязненности. Горы немытой посуды покоилась в раковине, и избавиться от них зачастую было большой проблемой. Иногда для проведения столь сложной операции коммунары даже устраивали переговоры.
Кстати, о жильцах. За время моего пребывания в квартире, они несколько раз менялись — успели пожить около шести человек. В основном это были люди, идентифицирующие себя как левые или окололевые, совершенно разной степени не_вменяемости и не_адекватности. Внимания заслуживают двое из них: Мирон и Михаил (не тот, который «Московские помойки»). Эти два марксиста любили темными вечерами сокрушать тирады о несправедливости капиталистической системы и не переносили друг друга. Первый любил злобно читать свои статьи, которые по уровню смехотворности были больше похожи на стендап. Мирон даже успел поссориться со мной из-за карикатуры на Ленина, которую я повесил на дверь сортира. Михаил же был менее конфликтным, но его вменяемость вызывала большие вопросы. Например, он не брезговал купаться лежа в той ванне, в которую вся коммуна боялась вставать голыми ступнями.
Большинство жильцов были едины лишь в одном — в пассивности, которая пронизывала всю нашу коммунарную жизнь. Об этом говорила не только бытовая антисанитария, но и тотальное нежелание обустраивать собственную, черт побери, коммуну!
К примеру, мы все в равной степени испытывали неудобство от отсутствия полки для обуви в коридоре. Но появилась она только тогда, когда самый инициативный из нас (в данном случае им оказался я) решил заняться сооружением грубой конструкции из мусора, добытого с ближайшей помойки. Мне пришлось чуть ли не из-под палки заставлять любителей порассуждать об общем деле включиться в общее дело! Полка в итоге была построена, и ей все активно пользовались.
В отличие от других товарищей, я жил в отдельной комнате, потому что мог себе это позволить, и личное пространство для меня было чрезвычайно важно. Это некоторые коммунары понимали с натяжкой и зачастую заскакивали ко мне без стука. Михаил вовсе как-то раз занял мою комнату во время моего длительного отсутствия и разместил там свои вещи по соседству с моими. Со всего этого я, конечно, дико охуевал и настойчиво просил так не делать. Это вызывало у ребят искреннее недоумение. Впрочем, что в коммунах нельзя полноценно уединиться, я тогда не знал.
Справедливости ради стоит отметить несколько достоинств проживания в коммуне. Первое — отсутствие скуки. Во время моего проживания там произошло много бытовых комизмов, которые я вспоминаю до сих пор. Главный из них — взаимодействие вышеупомянутой сладкой парочки — Мирона и Михаила, которые были вынуждены жить в одной комнате. На её стенах Мирон повесил жуткие рисунки с изображением эпизодов своего детства. Признаюсь, от просмотра этих картинок мне становилось плохо. Как и Михаилу, который постоянно пытался от них избавиться. Во время очередного снятия ватманов, Мирон жалобно просил своего соседа оставить их с обещанием дать за это денег. Их горе художник, разумеется, не выплачивал и в силу плохой памяти соседа постоянно наебывал его подобным образом.
Второе достоинство — фрига. А если точнее, частое обилие нафриганиной еды в нашем холодильнике. Михаил был большим любителем ночных вылазок по спасению умирающей еды. За один рейд он притаскивал целый баул с чизкейками, нутболами, пастой и прочими деликатесами. В силу того, что основной процент пищи был с помойки ресторанов быстрого питания, всё было упаковано в герметичные боксы — о стерильности заботиться не приходилось. Еды нам хватало надолго, и лично я питался в основном только плодами вылазок Михаила. На удивление, за всё время только у одного из нас были проблемы с желудком.
Если я поселился в коммуне из-за надобности найти жилье, то молодая анархо-феминистка Эш выбрала такой способ проживания из-за стремления побороть свою болезненную необщительность. По её признанию, в определенный момент ей это помогло.
Эш жила в другой коммуне неподалеку от нашей. Она располагалась в доме средней степени буржуазности — с дотошной консьержкой и огромной CCTV камерой прямо в лифте. Сама квартира была с тотальным отсутствием ремонта, но пятикомнатная и с высокими потолками. Один из жителей моей коммуны, побывав там в гостях, назвал квартиру «настоящим притоном». И, действительно, когда она окрепла, туда зачастую наведывались архимаргинальные персонажи. Те, кто «живет по бомжу».
Со слов Эш, в отличии от коммунарок, коммунары были агрессивными по отношению к ней. Конфликты часто происходили на бытовой почве и нередко заканчивались скандалами:
Они ввели гендерные холодильники, постоянно залезали в женский. Подбухивали и абъюзивно вели себя на кухне. Также было несколько серьезных конфликтов. Первый — когда они отказались пускать моего друга из-за того, что тот был судим. Второй — я начала плакать в ванной из-за всеобщей усталости, а те чуть дверь не вынесли нахуй.
Я не просто так говорю об этой коммуне в прошедшем времени. Община распалась из-за множества конфликтов, противоречий и, главное, равнодушия. Со слов Эш, всем стало друга на друга все равно, и в один момент конфликт между соседями достиг такого пика, что девушку хотели выгнать. Сама же Эш после распада коммуны загремела в психиатрическую лечебницу и проходила курс реабилитации.
Жизнь в коммунах совершенно разная, как и люди, которые в них живут. В них можно встретить сумасшедшего «художника» Мирона, инертного фригана Михаила… Марксистов, трансгуманистов, хиппи, панков… Но понять, подходит ли тебе жизнь в местах, где обитают такие персонажи, можно только непосредственно. Миша же, по кличке «Московские помойки», например, считает, что коммунарство не подходит только людям с острой чувствительностью к границам и проблемами с психикой: «В остальном же я не вижу препятствий, — заключает он. — Подобное взаимодействие делает жизнь только веселее и насыщеннее».
Иллюстрации: Анастасия Бурдина
