c5k5bThwwBBP3aWFG

«Порно — это протез воображения и его провокатор». Интервью с профессором НИУ ВШЭ и культурологом Яном Левченко

Иллюстрация: Регина Акчурина / Дискурс / «Порно — это протез воображения и его провокатор». Интервью с профессором НИУ ВШЭ и культурологом Яном Левченко — Discours.io

Иллюстрация: Регина Акчурина / Дискурс

Почему девушек привлекает на порносайтах анальный секс? Как порнография пересобирает идею сексуального доминирования? Почему крестьянская культура до сих пор определяет отношение россиян к сексу? И каким образом современная РПЦ стала ключевым агентом репрессий? Профессор Школы культурологии НИУ ВШЭ Ян Левченко‌ рассказал Дискурсу о влиянии порнографии на современное общество, а также о том, почему «порнозависимость» — сексистский конструкт и какую пользу может приносить эта «эротика других».

О различении порно и эротики

Когда я впервые ознакомился с данными, которые опубликовал PornHub, то решил, что это медиа-вброс. Стоило, впрочем, изучить вопрос более вдумчиво, чтобы в итоге перестать удивляться и подозревать в этом провокацию. В самом деле, об отличии порнографии от эротики элегантно сказал французский писатель и режиссер Ален Роб-Грийе: «Порнография — это эротика других». Иными словами, порнография — это явление чуждое таким утонченным и прекрасным «нам» в противоположность грубым извращенным «другим». Они делают ужасные вещи, которые описываются термином «порнография», — это возмутительная грязь. Другое дело — мы, до такой степени образованные и моральные, что у нас может быть только эротика, к которой нужно предъявлять исключительно эстетические требования. Ну, и так далее, дискурс понятен.

Разумеется, если всерьез, то никакого различия субстанций не существует: дескать, если камера снимает трусы под музыку — это эротика, а когда дает крупный план пенетрации — это порнография. Такое различие значимо только с юридической точки зрения, с необходимостью работающей на упрощение проблемы.

О РПЦ‌ ‌как о репрессивном аппарате и дуализме русской культуры

Усиление влияния РПЦ — на самом деле часть общегосударственного тренда, к самой церкви — и тем более к религии — оно имеет слабое отношение. РПЦ наследует команде уцелевших священнослужителей, которую Сталин рекрутировал во время войны, чтобы разыграть карту русского патриотизма. Это своего рода инструментализация страха, инструмент борьбы государства с чем-либо неугодным чужими руками. Хорошим примером работы РПЦ как агента репрессий (возможно, даже подневольного агента, если допускать, что в ней много людей, добросовестно делающих свое духовное дело) служит закон об оскорблении чувств верующих. Сами верующие тут ни при чем, это просто манипулирование их чувствами с последующим присвоением государством права решать, что оскорбительно, а что нет. Понятно, с какой целью принимаются такие законы. Тем не менее, этот популизм срабатывает, как срабатывал он в советской культуре с ее двойными стандартами. В этом смысле она не существенно преодолела застарелый дуализм русской культуры. Мы редко принимаем во внимание, что революции не удалось ничего с ним сделать. Советская культура поэтому и была такой стыдливой и зажатой, предписывающей занятия сексом в одной и той же позе, желательно в темное время суток и всегда под одеялом. Это была фрустрация носителя крестьянской культуры, вырванного из привычной среды обитания и поставленного перед фактом своей «некультурности». Секс, относимый в крестьянской культуре туда же, что и табуированная лексика, окончательно лишался зоны ритуального бытования, однозначно трактовался как «безобразие».

При этом из традиционной культуры секс никогда не исчезал, о чем мы знаем благодаря хотя бы работам Бахтина‌, сказкам из собрания Афанасьева‌ ‌ и различным антропологическим исследованиям. Христианская же культура во многом находит и строит себя через управление и обуздание языческой сексуальности. Большевики попытались было перезагрузить эту дихотомию, но безуспешно. Никакой эмансипации не случилось, и официальный реакционный консенсус оказался даже в чем-то продуктивным — благодаря ему только укрепилась неподцензурная, «кромешная», карнавальная культура. В итоге то, что сейчас делает от имени РПЦ государство, лишь продолжает борьбу с этим миром. Однако эксплицитной информации сейчас больше, и борьба эта носит уже откровенно позиционный характер: тут запретили одно явление — там тут же появилось десять, и так далее. То, что обо всем становится известно все и сразу, заметно отличает нынешнюю ситуацию от советской эпохи.

О девушках, посещающих порносайты

Есть такое общее место: порно ориентировано на мужчин. Такое определение стало стереотипом, нуждающимся в коррекции. Согласно одним только данным PornHub’а, порядка 25% их пользователей — женщины. Зачем они смотрят как бы «мужской» взрослый контент? Во-первых, женщина может моделировать мужской взгляд. Вся европейская культурная парадигма до недавнего времени строилась на мужском доминировании. Быть успешным — значит быть мужчиной, побеждать и т. д. Взять на вооружение практики унижения, пронизывающие порно, — значит освоить путь к успеху. С этим связана вторая причина, по которой женщины могут интересоваться порно. Это одна из тех редких визуальных индустрий, где женщине уделяется основное внимание, тогда как мужчина — служебный агрегат. Женщины в порно много зарабатывают и демонстративно любят свое тело, что бы там ни было «на самом деле». Это реализует все ту же идею успеха, но перераспределяет доминантные и субдоминантные позиции.

Наконец, третья причина — это более внимательное, чем у мужчин, отношение к своим чувствам. Веками женщина была порабощена и лишена прав, что, как ни странно, давало ей преимущества в плане языка самоописания. Мужчина уверен, что он включает голову, хотя по большей части занят самоутверждением, стесняясь обнаружить свои чувства, так как они якобы помешают «важным делам». Женщина более открыта, она может позволить себе задаться вопросом, что же такого ужасного в том, от чего ее так настойчиво оберегает, к примеру, радикальный феминизм. В этом смысле порно может стать для женщины игрушкой-стимулятором, а не суррогатным удовлетворителем.

О противостоянии грудей и ягодиц

Данные PornHub говорят, что пользователей России в основном интересует контент с грудями, а в США — с ягодицами. И то, и другое — древние символы сексуальности, понятой как функция плодородия. Грудь — это кормление, ягодицы — коррелят живородящего лона. Эротизация того и другого — следы традиционной культуры. У статуэток палеолитических Венер живот, груди и ягодицы образуют единый сложный объем: живот как средний из холмов является связующим звеном тела и местом средоточия плода, два верхних холма — ресурс пищи, а противопоставленные им два нижних — обширных возможностей воспроизводства, терпения, «основательности». Но в чем разница?

На мой взгляд, ягодицы, с которыми уже древние греки связывают концепцию совершенной красоты, являются более отчужденными символами сексуальности, чем грудь. Об этом, в частности, свидетельствует приём facesitting ‌в БДСМ — зад как антипод лица побеждает его в ритуальной схватке. Замечу, что неслучайно в Америке популярна эстетика belfie — аналога селфи, только с участием ягодиц как пародийного или альтернативного выражения personality. Ягодицы — это игра в переворачивание, опрокидывание привычного мира: изображение лица на месте ягодиц — традиционный атрибут демона в западно христианской иконографии. Тогда как популярность груди — это скорее симптом зависимости от образов семейственности и общей для советских и постсоветских моделей семьи «недокормленности» (не столько в физическом, сколько в символическом отношении). Как следствие — тяготение к латентной инцестуальности (повторяющийся мотив образа матери, ее подруги или школьной учительницы, который мужчина проецирует на женщин; и напротив, материнская роль, которую выбирает женщина в отношениях с мужчиной).

О неравнодушии российских девушек к анальному сексу

Согласно тем же данным, девушки стран России, Украины, Беларуси, — словом, бывших республик СССР часто выбирают контент с демонстрацией анального секса. Тут нет никаких загадок. Возьмем пример, далекий от индустрии для взрослых фильм Алексея Германа-старшего «Хрусталев, машину!»‌‌. Там главного персонажа, генерал-майора медицинской службы, Юрия Кленского, насилуют в хлебном фургоне уголовники. Не где-то за кадром: камера внимательно отслеживает лицо здоровенного человека в ушанке и ватнике, испытывающего оргазм. В одном интервью Алексей Юрьевич Герман говорил, что мы — опущенная страна (советуем почитать на «Дискурсе» интервью Алексея Германа «Мы — рабы», данное Александре Свиридовой в 1997-98 гг.). Он имел в виду, что ректальное отверстие окружено в нашем языке насильственной образностью. Вне зависимости от личного опыта мы все чувствуем, что стали, пусть даже в прошлой жизни, объектом вторжения — непрошеного и пренебрежительного. «Опускать», т. е. напоминать об иерархии, можно по-разному, но смысл один.

Женщины, как известно, в России подвергаются сексуальному насилию с госпитализацией или летальным исходом намного чаще мужчин. Их унижение — все еще часть обыденности: ведь и суды зачастую на стороне насильника. Поэтому интерес женщин к анальному сексу — что-то вроде версии стокгольмского синдрома. Садомазохистский интерес женщин к анальному сексу получает выражение в их запросе. Тогда как у российских мужчин с их гомофобией он запрятан слишком глубоко.

О популярности лесбийского порно на Западе

Популярность запросов на лесбийский контент в Европе и Америке свидетельствует о приоритетах, формирующихся в современном обществе. У нас это впереди. Секс между девушками по-прежнему воспринимается как видео исключительно для мужчин, которые считают, что это просто «something special». Идеологически же секс между девушками предполагает (само)обслуживание женщины и равноправие, признание бурных перемен в гендерном поле, вследствие которых мужчины сталкиваются с тем, что женщины могут при случае обойтись без них.

Ошибочно называть эту эмансипацию признаком маскулинности, поскольку рост этого последнего свойства в женщинах наблюдается как раз тогда, когда в мужчинах остро нуждаются, а их нет, как, например, в послевоенных Франции 1910-х годов и Советском Союзе 1940-х. Современное тяготение к лесбийской сюжетике — принципиально иного порядка, это сознательный выбор и коррекция идентичности.

О культуре рэйпа‌

Насчет такого жанра в порнографии как «рэйп». Я бы вспомнил о принципе взаимности, который является основополагающим в сексуальных отношениях и важен для понимания того, как устроена культура: она начинается с симметричной коммуникации двух субъектов. В случае же если один из субъектов блокирует другого и реализует свои желания через эту блокировку, этот принцип нарушается. Можно провести параллели с БДСМ, но эти практики близки театру, игре, там существуют жанровые ограничения, стоп-слова, SSC‌. В «рэйпе» мы исходим из презумпции, что перед нами реальность, в которой над человеком издеваются. Мы интерпретируем это как продукт, реализующий желание наблюдать за страданиями других.

Наверное, правильно ставить себя на место страдающего, а не пытаться оправдать пытки через принципиальную реализуемость желания. Нужны внешние регуляторы, сдерживающие нарушение принципа взаимности.

О порнозависимости

Я не склонен видеть в этом серьезную социальную проблему и не берусь утверждать, как именно влияет порнография на взаимоотношения людей. У понятия «порнозависимость» есть более или менее предсказуемый референт — это лицо мужского пола, в режиме 24×7 сидящее на порносайтах, вместо того чтобы заниматься делом. Лицо это сознает, что его жизнь протекает не самым эффективным образом, плюс возникает чувство вины за нарушаемые табу. Спасти от фрустрации может лишь воздержание, и т. п. Мне это кажется надуманной, узко-морализаторской и в основе своей очень сексистской конструкцией.

Не всем любителям быстрой езды уготована прямая дорога в морг, и не все, кто пьет вино и ест жирное мясо, погибает от цирроза печени. Как правило, существующие у людей обязательства перед другими вынуждают отказываться от погружения в порно, на это элементарно нет ни времени, ни сил. Бывают исключения, но называть это патологией или нет — решать врачам. Социальные обязательства регулируют тяжбу с желаниями, возникающую как проявление «сверх-я». Сексуальные механизмы ценны тем, что в ответ на отказ и аскезу возникает продуктивное напряжение, разрешаемое еще большим удовольствием.

Вдобавок порно — это протез воображения и его провокатор. О многих вещих и догадаться-то нельзя — только увидеть в исполнении других и тем самым расширить диапазон своей чувственности.

О моралфагах

Напоследок хотелось бы сказать, что самая большая ошибка в таких деликатных вопросах — это стремление моралистов провести зачистку, которая на самом деле служит прикрытием их собственных проблем. Это можно назвать «синдромом Милонова», который несколько лет назад рассказывал, что «работал под прикрытием» в некой группе геев и поэтому якобы знает их «изнутри».

Он сам счел нужным поделиться такой информацией с окружающими, его никто за язык не тянул. Согласно известному Правилу Миранды, лицо, задержанное американской полицией, имеет право хранить молчание, тогда как все сказанное им будет использовано против него. Здесь Милонову стоило, наверное, промолчать, если бы он ценил свою целевую аудиторию (просто у него ее, видимо, нет).

Когда вы начинаете рассказывать, что вы «не извращенец, но…», после этого самого «но» уже не важно, что вы изначально имели в виду: люди будут думать так, как сочтут нужным, и все ваши оправдания (надо отметить, все более сбивчивые) сыграют против вас.

Дисклеймер: по закону РФ изготовление и оборот порнографических материалов является уголовным преступлением.

Читайте также беседы Дискурса с культурологом и художницей Мариам Найем, сексологом и бывшим главой комиссии для трансгендеров Дмитрия Исаева и арт-критиком Анатолией Ульяновым, в которых они рассказывают зачем люди смотрят порнографию, какую образовательную роль выполняет порно, какое видео предпочитают женщины и является ли порно продуктом исключительно для мужчин.