Как победить Путина: культур-интеракционистский подход

Спустя больше чем тысячу дней с начала полномасштабного вторжения России в Украину природа этой войны остаётся не до конца исследованной. Российские власти регулярно меняют формулировки в своих собственных оправданиях, а международные аналитики заходят в тупик, пытаясь объяснить действия Путина исключительно с политической и экономической точек зрения. Социолог Сергей Ерофеев из Ратгерского университета на конференции «Академические мосты» в феврале 2024 года предложил действенную альтернативу: культур-интеракционистский подход.

Специально для самиздата Сергей расширил свою лекцию и написал статью, в которой рассказывает, как исследование путинской власти с точки зрения культурологии, социологии и психологии может помочь лучше понять природу нынешней войны и способствовать её некатастрофичному завершению.

Начнём с ключевой констатации: в оценке того, что происходит с российской властью и войной в Украине, очень не хватает системного культурного анализа. Констатировать это приходится с изрядным сожалением, поскольку в отсутствие культур-социологического подхода к пониманию правления Путина и его войны не только периодически нарастает ужас, но и ослабляется потенциал сопротивления тому, что в моральных терминах принято называть злом.

Важно то, что это проблема не только и не столько обычных российских людей, придавленных войной.

Непонимание природы путинской власти и путинской войны — в первую очередь ошибка западных лидеров, причём потенциально катастрофическая, ведь именно от них очень многое зависит.

Пытаясь объяснить поведение Путина, эксперты уважаемых западных мозговых центров прослеживают его переключение с одного оправдания своих действий на другое. Они рассматривают переход от «денацификации и демилитаризации» к «борьбе с терроризмом» и так вплоть до «борьбы с сатанизмом». Чаще всего в своём анализе они останавливаются на том, что Путин разжигает в Украине «старомодную колониальную войну».

Однако это вовсе не то, как может и должна работать наука, которой вполне по силам показать, что природа путинской войны отнюдь не колониальная. Её задача — понимание того, как решается культурно обусловленная цель удержания власти мафиозным государством и лично Путиным. Это необходимо для того, чтобы помочь Украине, Западу и России найти пути перехода к миру, свободе и демократии с минимальными потерями.

Структура путинской власти: центральность мафиозной культуры

Решить указанную выше проблему я предлагаю с помощью разработанного мной культур-интеракционистского прагматического подхода к анализу путинской власти и путинской войны. У этого подхода есть свои предшественники. Автор одного из них — Вадим Волков, ныне ректор Европейского университета в Санкт-Петербурге, который ещё четверть века назад опубликовал выдающуюся статью о «политической экономии рэкета» и «силовых предпринимателях», до сих пор остающуюся одной из самых цитируемых русскоязычных публикаций в области общественных наук. Посвящена эта статья силовым предпринимателям, то есть тем, кто вырос из «качалок» местной братвы, которые таким образом на излете советской власти готовились (вероятно, не вполне осознанно), к тому, чтобы приступить к переделу собственности после распада СССР.

Если продолжать логику Волкова, принимая во внимание исследования поведения российских силовиков, в особенности офицеров ФСБ‌, то легко прийти к выводу о том, что нынешняя российская власть представляет собой слияние 1) организованной преступности, укорененной в позднесоветских практиках, что включает наследие ГУЛАГа, и 2) коррумпированного правоприменения и государственного управления. При этом с научной точки зрения эту власть непродуктивно называть «чекистской». Инкорпорирование методов ЧК и КГБ хотя и оказалось чрезвычайно важным для формирования нынешней российской власти, однако это всё-таки момент вторичный. Первична же для природы путинского правления определённая культура, которую в рамках теорий модернизации следует рассматривать как архаическую и маргинальную. Так, определением маргинальности в позднесоветские годы стал ярлык «гопники», применяемый к тем, кто себя гордо называл «пацанами» или «братками».

Важно отметить, что за многие десятилетия исследований преступности западными учеными был выработан довольно тонкий аппарат анализа мафии и государства как отдельных, но взаимодействующих сущностей.

Однако в России совершилось нечто исключительное — произошел захват государства мафией.

Кто-то может сказать, что в истории такое уже происходило в случае прихода к власти Гитлера и нацистской партии в Германии, сославшись на слова Романа Руденко, Главного обвинителя от СССР на Нюрнбергском процессе, одного из ненаказанных сталинских палачей‌. Его речь включала знаменитую фразу: «Впервые перед судом предстали преступники, завладевшие целым государством и самое государство сделавшие орудием своих чудовищных преступлений». Однако это было сказано в адрес представителей предельно идеологизированной культуры, которая не являлась по своей природе архаичной и не воспринималась обществом как маргинальная.

В постсоветском же случае на передний план вышла отнюдь не одна из модернистских идеологий переустройства мира — таких как нацизм, коммунизм или либеральная демократия — а культура архаическая, сумевшая наладить механизмы паразитической эксплуатации сложного современного, в социологических терминах модерного общества. У групп, представляющих такую культуру, по определению не может быть модерной идеологии и идеи будущего, однако в её распоряжении оказались определенные идеологические инструменты, такие как имперский правительственный дискурс, якобы отражающий «имперское мышление россиян».

Представленная выше структура путинской власти сложилась в результате того, что называется захватом государства (state capture). Если рассматривать большую картину, то Россия как страна и социальная система в целом существует в рамках взаимодействия двух подсистем — 1) подсистемы общества и 2) подсистемы власти.

Рассмотрим первое: в самом центре концентрически представленной подсистемы власти находится мафиозное ядро, состоящее из членов пресловутого кооператива «Озеро», ключевых кооптированных в него чиновников и так называемых «олигархов». Это ядро — мир для своих, где правила работают совершенно иначе, не так, как это прописано в Конституции и законах.

Следующий круг представлен коррумпированной бюрократией, в которую также следует включать и бюрократию силовую. О коррумпированности при этом следует говорить в широких терминах, так как она не сводится лишь к взяточничеству, а представляет собой «порчу» модерных институтов в самом широком смысле (для понимания того, что такое порча в контексте власти полезна старая публикация Кирилла Титаева о «плохих институтах»).

Наконец, внешний круг включает индоктринированную часть российского населения, подвергшуюся медленному удушению свобод и длительному воздействию аппарата пропаганды, захваченного той же мафией. Без такой иерархии, идущей от мафиозного ядра, путинская система власти была бы невозможна. Невозможна была бы и война в Украине.

Личная мотивация Путина

С точки зрения эффективности анализа данных в виде фактов поведения Владимира Путина, помимо культурно-групповой стороны важна также сторона индивидуальная. Это неудивительно, поскольку сегодняшняя российская власть представляет собой четко очерченный случай персоналистской диктатуры (см. определения Григория Голосова). Поэтому при том, что «в голову Путина заглянуть нельзя», важно понимать факторы, обусловливающие действия Путина как индивида.

Как мы знаем, чем дольше длится его правление, а тем более с началом войны в Украине, тем чаще говорится о его желании «оставить след в истории». В качестве другой мотивации Путина часто заявлялось, что им правит желание бесконечного обогащения через механизмы коррупции. Этот аргумент был особенно важен в дискурсе Алексея Навального и его ФБК. В структуре мотиваций Владимира Путина коррупция с целью обогащения, безусловно, важна, однако в целях политической мобилизации через понятный массам язык команда Навального оставляла на заднем плане самую что ни на есть базовую мотивацию Путина.

На основе анализа поведения Путина как центрального элемента рассматриваемой культурной системы можно сделать вывод о том, что его базовая мотивация не уходить из власти — это «страх ретрибуции», то есть возмездия за то, что было совершено на ранних этапах путинского правления, а затем усугублялось.

В этом смысле власть Путина строится на страхе не только и не столько в смысле репрессий в отношении общества, сколько на страхе центрального агента системы перед неприемлемым наказанием.

Вместе с тем, путинская мотивация, которая на данной схеме находится между самым базовым уровнем страха и стремлением к обогащению и коррупции, в социально-психологическом отношении являет собой классический случай стремления к доминированию — одновременно как к способу избавиться от страха и как к способу обеспечить эффективность коррупционных механизмов.

И только самой верхней, наименее значимой надстройкой над страхом возмездия, стремлением к доминированию и стремлением к обогащению является путинская мотивация тщеславия, «желания оставить след в истории». Она же представляет в распоряжение Путина, ключевого элемента мафиозного правления, такие дополнительные инструменты обмана, как 1) внушение лидерам свободного мира мысли о том, что Путин — это великий диктатор и империалист, а также 2) разжигание страха того, что они имеют дело с безумцем, которому ничего не стоит уничтожить мир через ядерный холокост.

Практика рэкета

Концепция силового предпринимательства Вадима Волкова, вслед за социологом Чарльзом Тилли, подчеркивает двойную функцию рэкета. Как это всегда и везде бывает с мафиями, необходимо создать угрозу в рамках современного рыночного общества и предложить свой товар — защиту от этой угрозы, то есть заняться рэкетом. Именно так работали описываемые Волковым «Уралмашевские», так же действовали постсоветские бандитские группировки Санкт-Петербурга, в первую очередь Тамбовская, с которой в 1990-е активно взаимодействовал будущий российский президент.

Другая предшественница представляемого мной культурного подхода Светлана Стивенсон обратила внимание на опыт изучения молодежных преступных группировок, в первую очередь в Казани. Задолго до того, как вышел сериал «Слово пацана», и до того, как Роберт Гараев написал заложенный в его основу бестселлер, Светлана Стивенсон опубликовала книгу «Банды России: из подворотен в коридоры власти»‌. Подход Стивенсон в принципе является культурным, то есть направленным на анализ практик членов определенной культуры как системы ценностей, интересов и поведенческих кодов во взаимодействии с себе подобными и с окружающей социальной средой.

В своих недавних публикациях Стивенсон напоминает о существовании «кремлёвской фени», жаргона преступного молодежного мира, который пронизывает речь не только Путина, но и части коррумпированной бюрократии. Хорошо известны используемые им выражения «кто нас обидит, не проживет и трёх дней» или «мочить в сортире». В условиях путинской системы правления кооптированные ей «интеллигентские сынки», такие как министр иностранных дел Сергей Лавров или бывший президент Дмитрий Медведев, также вынужденно перенимают этот язык, чтобы войти в структуры мафиозной власти и сохранять себя в них. Как выразился Лавров: «„Пацан сказал — пацан сделал“. Такие понятия должны уважаться также и на международном уровне».

У победы мафии в борьбе за передел власти в постсоветской России весьма глубокие культурные корни, идущие от практик контроля над зеками в рамках ГУЛАГа и советских воров в законе.

При этом Стивенсон обоснованно утверждает, что в 1990-е классические воры проиграли поколению пацанов — тем, которые в отличие от них не чурались сотрудничества с государством и оказались гораздо более эффективными в приспособлении к рынку в условиях идеологического вакуума и вакуума власти. В итоге именно пацаны и вошли вначале в российскую экономику, а потом в политику, окончательно захватив власть в стране к концу 2003 года, ознаменовавшегося договором мафии с бизнесом по итогам посадки Михаила Ходорковского и устранением демократических сдержек и противовесов в результате переделки избирательного и судебного законодательств.

Смысл пацанской жизни

Пацаны, известные в народе как «гопники», — уважительное самоопределение. Будучи в центре общественного внимания в восьмидесятые годы, в девяностые они начали свой путь в истеблишмент. Так, «питерские», а точнее люди как минимум частично генеалогически связанные с петербургскими криминальными и полукриминальными культурами, в 2000-е превратились в кремлёвский истеблишмент, осуществив то, что было выше охарактеризовано как захват государства.

Циничный рыночный мир оказался естественной средой для членов культуры, высшие ценности которой включают возможность жить как можно дольше и как можно «красивее».

В классической социологической концепции Торстена Веблена это называется показным потреблением. Вдобавок, можно вспомнить ещё одну из культурных ценностей пацанов во власти, сформулированную Стивенсон: «Умри ты сегодня, а я никогда». Так, во множественных резиденциях Путина существуют криогенные ванны — чтобы жить долго, а возможно вечно, если учесть те инвестиции, которые делаются в исследования долгожительства специально для него. Как известно из множественных журналистских расследований, этому должны способствовать и альтернативная медицина, и шаманизм, и физкультура, и особые меры изоляции в пандемию.

Как было показано в исследованиях мафии, в частности антропологом Фрэнсисом Янни, грабить и терроризировать окружающих является всего лишь вторичной задачей в жизни членов мафии. Прежде же всего они стремятся к тому, чтобы стать «уважаемыми членами общества». Так и для российских «гопников во власти» существуют три сверхзадачи. Во-первых, в отношении внутренней, российской среды, — это обеспечение уважения через показное потребление и доминирование, а также через коррупцию с целью их обеспечения. Во-вторых, для Путина чрезвычайно важно жить как можно дольше и управлять впечатлением‌ так, словно его правление никогда не закончится. В-третьих, Путин активно занимался и продолжает заниматься «вымогательством уважения» по отношению к внешней среде с тем, чтобы Запад считал его не бандитом, а политиком, представляющим интересы ведущей державы. К этому важно добавить, что мафия не может и не стремится завоевать «всю поляну», а только участвовать в её дележе, сохраняя сферу влияния, достаточную для удержания власти в своем домене.

Обратим в этой связи внимание на функцию путинского дворца в Геленджике, о котором большинство россиян узнало из фильма Алексея Навального. При рассмотрении объективных данных, каковыми являются особенности поведения Путина и его окружения, функция путинского дворца не является ни государственной, ни экономической, ни рекреационной. Владимир Путин не планирует использовать свой дворец ни под представительские задачи, ни как бизнес-инвестицию, ни как дачу государственного деятеля, отошедшего на покой. Действительная функция его дворца — чисто культурная, ритуальная. Он является эстетическим центром той культурной системы ценностей, в рамках которой показное потребление, коррупция и доминирование возведены в абсолют.

При этом ядро мафиозной культуры, так называемые «путинские олигархи», должны быть вовлечены в ритуалы лояльности и практиковать поклонение мафиозным ценностям на высшем уровне через физическое и ритуальное вложение в криминальный «общак», символом которого является дворец в Геленджике. Такая ритуальная практика сродни поведению «малиновых пиджаков» 1990-х. Однако теперь, в условиях безусловного главенствования capo di tutti capi, «пахана всех паханов», каковым стал бывший бандитский «шестерка», «самый малиновый пиджак» должен быть у него.

Девиантная карьера, управление впечатлением и мафиозное государство

Теперь пора объяснить, почему предлагаемый подход к пониманию власти Путина и того, как его этой власти лишить, является не просто культурным, а ещё и интеракционистским.

Язык научного описания пацанов во власти и ритуализма их поведения следует основывать на том, чего достигла западная социология во второй половине XX века, а именно на объяснении феномена девиантного поведения. Девиантное (отклоняющееся от общественной нормы) поведение — термин широкий, в более узком смысле включающий преступность, а в ещё более узком — терроризм. Как сумела доказать наука, складывается оно не столько в силу индивидуальных особенностей девианта, сколько в силу общественных взаимодействий, интеракций. Отклоняющееся поведение — это то, что в условиях общества позднего модерна для членов архаических культурных групп может развиваться и развивается как своего рода «карьера». Начало её сводится к тому, что за мелкое правонарушение на тебя навешивают ярлык хулигана, однако далее в ходе социального взаимодействия наступает момент личного выбора. Либо ты избавляешься от этого ярлыка, стараясь вернуться в нормальность, в условный Комсомол, либо ты его принимаешь, рационально понимая, что так тебе легче дальше жить, что можно получать из ярлыка выгоду, капитализируя новый статус.

Так складывается девиантная карьера, и на примере Путина мы прекрасно видим, как его первичная девиантность переходит во вторичную‌. Дальше — больше: на новом, государственном уровне захвата власти, после совершения ряда преступлений в первый период правления (а на деле также из желания скрыть то, что было совершено в 1990-е), вторичный девиант строго следует принципу «лучше грешным быть, чем грешным слыть», таким образом усиливая капитализацию своего статуса.

Но социология девиантности Беккера — только одна из сторон традиции микросоциологической, традиции символического интеракционизма, помогающей понять поведение социальных акторов через прагматический расчет и автоматизированные микровзаимодействия на низовом, повседневном уровне. О том, как строится взаимодействие, — что очень важно для понимания поведения Путина — ещё шестьдесят лет назад рассказал классик социальной науки Эрвинг Гофман, представивший микросоциологическую концепцию «управления впечатлением». Ведь всё, что бы ни делал Путин, укладывается в стандартную тактику «сохранения лица», «удержания ситуации», а сверх этого в тактики блефа, шантажа, внесения хаоса и насаждения страха среди разных контрагентов, в первую очередь среди западного политического класса.

Только последствия захвата российского государства мафиозной культурой и ресурсы управления впечатлением на высшем уровне мешают западным политикам понять то, что Путин — не стандартный политик, а вторичный девиант, характеризующийся чрезвычайно изворотливым, рационально-маниакальным поведением.

Такой маниакальный девиант всецело отдается обману как управлению впечатлением с целью сохранения своего мафиозного правления.

В этой связи важно упомянуть, что на русский язык недавно была переведена книга венгерских социологов Балинта Мадьяра и Балинта Мадловича «Посткоммунистические режимы: концептуальная структура», в которой они представляют, на мой взгляд, лучшее на данный момент определение мафиозного государства:

На примере путинского управления впечатлением в рамках патримониального правления отчетливо видно, как обществу предлагается искусственная фигура «патера» (отца) со стороны искусственной семьи, то есть мафии. Эта фигура, с помощью пропаганды навязываемая обществу, отнюдь не является глубинно харизматической наподобие фигур Гитлера, Ленина или Наполеона. Времена для появления таких фигур давно прошли. Отец мафиозный, лучше знающий, как надо, в совершенстве владеющий техникой «газлайтинга», насаждается именно как внеидеологический ключевой элемент господствующей архаической культуры, паразитирующей на сложных структурах модерного общества и рыночной экономике. Население же при патримониальном правлении выступает как неразумные дети, легко поддающиеся вредному внешнему влиянию. В ответ на это действия якобы всезнающего патера должны представляться так, чтобы они принимались на веру, с подавлением критического мышления, стимулируемого модерным развитием.

Ядерное оружие как чеховское ружье

Сегодня, как минимум теоретически, впервые в истории обозначилась перспектива уничтожения значительной части человечества через самоубийство всего лишь одного человека, находящегося в состоянии рессантимана‌ или обиды на мир. Такой социальный тип ещё до Ницше был описан Достоевским в «Записках из подполья». А о том, насколько он характеризует Путина, написал анонимный филолог в рамках моего проекта для издания T-Invariant. Возможность ядерной мести миру представляется ненулевой, поскольку имеется субъект жестокого рессантимана, который при этом находится во главе одной из двух ядерных держав, имеющих возможность устроить ядерный Армагеддон. Поэтому следует иметь в виду: если политическая жизнь Путина не окончится в результате военного поражения или дворцового переворота, а принцип «чеховского ружья» неумолим, и ядерная пуля хоть как-то, но должна вылететь, то существует шанс, что это произойдет в результате путинского самоубийства — не как безумного акта, а как следования его культурной роли и стремления минимизировать боль, так как нет ничего безболезненнее превращения в ядерную пыль в эпицентре взрыва.

Владимира Путина часто как в России, так и на Западе представляют как «великого и ужасного» властителя-империалиста или как безумца с ядерной бомбой, о чем я говорю выше в связи с путинскими манипуляциями с помощью гоффмановского управления впечатлением. Безусловно, можно заниматься поиском в его поведении различных патологических черт, но более продуктивно исходить из культурно-социальных взаимодействий и прагматики субъекта. Более подробно я об этом говорю в интервью в начале войны (первая и вторая части). Важно понимать то, как данный культурный субъект управляет впечатлением и чего следует и чего не следует ожидать от этого ключевого представителя мафиозной культуры, обладающего индивидуальным специфическими чертами рессантимана. В этой связи интересна статья «Лелеющий обиды» Майкла Уоллера и Фреда Ариаса-Кинга, представляющая социально-психологический портрет Владимира Путина с использованием опыта психологического профилирования Гитлера американскими аналитиками в годы Второй мировой войны.

Один из отцов-основателей нашей науки Эмиль Дюркгейм отмечал, что самоубийство является хотя и наиболее интимным, но, при этом, полностью социально обусловленным актом. В ситуации вторичного девианта, превратившегося в государственного террориста, если он окажется загнанным в угол, возможен самый распространенный в эпоху модерна тип самоубийства — эгоистический. Что такое девиантность в связи с самоубийством, можно понять, обратившись к классической схеме четырех типов самоубийства по Дюркгейму в интерпретации Уитни Поупа.

В рамках такого подхода эгоистическое самоубийство возможно тогда, когда субъект действия приходит к заключению, что все вокруг его ненавидят и что только с помощью самого предельного акта он может положить конец этому невыносимому положению. В путинском случае это может заключаться в том, что террорист-самоубийца решает взорвать как самого себя, так и своих обидчиков, совершив рациональный и социально обусловленный акт. При этом следует понимать, что самоубийство — это самая крайняя форма девиантности, превышающая в своей экстремальности и массовые грабежи, и массовые убийства просто в силу того, что уничтожению подвергается сам девиант.

Благодаря Дюркгейму мы знаем, что даже на самый интимный акт самоубийства неизменно влияет общество. Однако может ли чье-то самоубийство в свою очередь радикально повлиять на состояние общества и даже на его выживание? Вопрос этот открытый, поскольку мы живем в эпоху оружия массового уничтожения, включая колоссальный ядерный потенциал России.

Проблема в том, что боязнь пресловутой эскалации, которая часто не проговаривается западными политиками, принципиально определяет их поведение. Именно боязнь того, что «великий и ужасный» или «безумец» подвергнет массированному ядерному удару свободный мир, не позволяет им дать должный ответ на путинскую агрессию.

Три фронта знания и силы

Решить проблему такой небывалой угрозы миру можно координированным решением на трёх фронтах. «Первый фронт» — это поля сражений в Украине, «Второй фронт» — «свободный мир», оказывающий невоенное воздействие на Путина, и «Третий фронт» — российское общество в его сопротивлении мафиозному правлению.

Обратим внимание на Запад, или «свободный мир», который обладает наибольшими ресурсами для окончания войны на условиях жертвы неоправданной агрессии, то есть Украины, и предотвращения дальнейших угроз демократическому миру. Свободный мир, имеющий две «валентности» — в отношении Украины и в отношении России — имеет все возможности эффективно решить проблему путинского правления и путинской войны. Однако перед ним стоит главное препятствие — непонимание его лидерами природы путинского правления и путинской агрессии. Запад подавлен возможностью ядерного Армагеддона, но старается это всячески скрывать, следуя все той же гоффмановской логике поддержания, сохранения «линии». Это тормозит развитие проактивного отношения к нынешнему в действительности глобальному конфликту, когда все действия в помощь Украине являются лишь реактивными. Также не реактивности, а проактивности Запада требует помощь российскому гражданскому обществу в деле делигитимации путинского мафиозного правления.

Поэтому для Запада важно усвоить, что поведение Путина отнюдь не сродни поведению «обезьяны с гранатой» и что он является представителем не некой высокой идеологии, а бандитской культуры с определенной системой ценностей и поведенческим кодом, что он по натуре торгаш и живущий в страхах и обидах шестерка, ставший паханом. В этом случае вся оптика отношения к войне и перспективам её прекращения радикально поменяется. Появится возможность переговоров с Путиным с позиции силы по той простой причине, что ценность жизни и показного потребления для контрагента как представителя мафиозной культуры несравнимо выше ценности гибели за идею.

Чтобы ядерный пояс шахида не сработал

Опыт последних двадцати лет свидетельствует о том, что Владимир Путин, в противовес господствующему на Западе восприятию, многократно демонстрировал, как это было в январе 2005 в результате волнений пенсионеров или в декабре 2011 на волне протестов против нечестных выборов, что он поддается давлению, что он оппортунист, что он является не рыцарем без страха и упрека, а рациональным торгашом, готовым обменивать худшее на плохое.

Согласно культур-интеракционистскому прагматическому подходу, Путин является прагматичным мафиозо-гедонистом и переговороспособным рациональным террористом, ни в коем случае не стремящимся к эскалации, ведущей к применению ядерного оружия на поле боя.

Единственный случай, когда ядерное оружие может быть им применено — это крайняя ситуация «загнанности крысы в угол» (вспомним его собственную историю из книги 2000 года «От первого лица»). Если ужасная гибель и унижение, как при убийстве Каддафи (что произвело на него, по свидетельствам, неизгладимое впечатление), будет грозить Владимиру Путину в ближайшую минуту, то он теоретически может нажать на кнопку переносного, подконтрольного только ему тактического ядерного заряда.

Сделать это Путин может, избегая косплеинга Гитлера в бункере, театрально провозглашая презрение к себе и своим главным врагам — россиянам, громко хлопнув дверью и, при этом, гарантировав себе самое что ни на есть физически безболезненное эгоистическое самоубийство по Дюркгейму, дар технического прогресса.

Если свободный мир не только достигнет понимания того, что перед ними не великий и ужасный лидер, а, в культурсоциологическом смысле, бандит, но и предъявит на этом основании требования к Путину с позиции силы, то переговоры с ним окончатся концом путинского правления в обмен на его жизнь — возможно даже на относительно красивую жизнь, — стремление к которой заложено в культуре пацана.