Осенью 2022 года мужа Тамары мобилизовали и отправили на войну с Украиной. А пять месяцев назад он пропал без вести. По словам женщины, Евгений не хотел идти воевать, но его заставили полицейские, придя прямо к ним домой и угрожая тюрьмой и избиениями. Неподтвержденная новость о смерти Евгения быстро разнеслась по маленькому городу. Его посмертно наградили орденом мужества, семья организовала похороны, но Тамара на них не пошла — она верит в то, что муж жив и находится в плену. Об этом ей сказали в организации по поиску без вести пропавших российских солдат. Теперь Тамара пишет туда каждый день в надежде узнать информацию о муже, но получает лишь ответ от бота: «Спасибо за обращение, ваша заявка будет рассматриваться около двух недель из-за сильной загруженности».
О том, как живет женщина, которую в городе считают сумасшедшей, потому что она ждет с войны погибшего мужа, — в материале журналистки Асии Несоевой специально для Дискурса.
Дисклеймер: Спустя полгода после выхода этого текста наши коллеги из изданий «Холод» и «Говорит НеМосква» выяснили, что авторка материала обманывала другие редакции и фабриковала факты в своих публикациях. В ходе работы над материалом редакторы самиздата проводили фактчекинг ключевых деталей, однако в свете выяснившихся событий, а также обнаруженных в тексте заимствований, мы не можем гарантировать полную точность изложенного ниже.
— Девушка, простите, пожалуйста, самой неловко, а вы не знаете, у них там в плену есть другие девушки? Или только солдаты? Как думаете, его может кто-то там навещать?
За десять лет супружеской жизни она научилась подозревать, угадывать, разбираться в уликах. Однажды в личной переписке она призналась мне, что благодаря постоянной практике и хроническому недоверию могла бы стать современным детективом не хуже Шерлока Холмса.
От того довоенного времени, когда муж в нее влюбился, попросил разрешения на свадьбу у своей мамы, взял кредит на кольцо и сделал предложение, а потом жил с ней десять лет, у Тамары остались воспоминания только о том, как она боялась возвращаться домой с работы. Как боялась есть вечером, чтобы не разбудить мужа; как просила в аптеке таблетки, имеющие противоположный с «Виагрой» эффект, потому что ее организм уже не выдерживал; как свекровь ругала ее за бардак в доме; как она подобрала с улицы кота, но муж его выбросил в тот же день.
По тембру ее голоса было понятно, что Тамара пытается вспомнить хорошие и социально одобряемые моменты из супружеской жизни. Но она рассказывала про то, что хотела родить второго ребенка, а он насильно повел ее делать аборт, про желание дочки танцевать и запрет свекрови посещать эту секцию.
Но с осени 2022 года мужа у нее нет — он воюет. А его мать больше не ходит домой к Тамаре, потому что ходить ей теперь не к кому.
Казалось, от прежней жизни ничего уже не сохранилось — можно спокойно есть в любое время, отвести дочь на танцы, забрать кота с улицы домой, а не просто тайно подкармливать. Тамара подключает видеосвязь и гордо демонстрирует царапины на левой руке — от кошки Маруси, которую она завела после мобилизации мужа. Рядом с кистью видны морщинистые выпуклые ожоговые бугры — «семейные травмы», как назвала их Тамара.
В ее квартире и на ее теле следов мужа больше нет — двери не сломаны, фиолетовых синяков на коже не видно, на банковском счету нет новых кредитов и, как добавила женщина, «нет близкого страха».
Ее свекровь считает, что с уходом мужа на войну в доме «больше ничего не осталось». А Тамара не знает, что вообще было в доме раньше — ничего, если не считать тихих истерик в ванной комнате, угроз разводом и лжи. Она пыталась вспомнить что-то другое, и это усилие было очень напряженным. Перед каждым словом женщина выдерживала паузу, чтобы сказать что-то другое, что-то получше и поприятнее, что не покажет ее как плохую жену, а его как плохого мужа.
«Извините, пожалуйста, девушка, мне самой неловко, просто я очень волнуюсь из-за всего и забыла».
За двадцатиминутный телефонный разговор женщина извинилась одиннадцать раз.
1
Второй созвон у нас состоялся через два дня. Тамара, уже научившаяся пользоваться видеозвонками, набрала сама. На улице у детской площадки, где сидела женщина, было сухо, июньское солнце светило настолько сильно, что лицо Тамары выглядело белым. На площадке, огороженной зеленой сеткой, проросла густая трава. На клумбе рядом росла полевая ромашка, цветок которой был огромен и красив, а стебель еле держался из-за наплыва муравьев.
Судя по речи и выражению лица Тамары, вся эта природа не представляла для нее интереса. Ни летняя жара, ни цветы, ни детский смех на фоне, даже знакомые, которые по ходу беседы пытались с ней поздороваться, никак не влияли на ее подавленное состояние.
Идет уже шестой год, как Тамара работает продавцом-кассиром в частном магазине. Этот магазин круглосуточно продает алкоголь, продает сигареты, не спрашивая паспорт, тут огромная наценка на помидоры, почти всегда несвежий хлеб и сильно воняет селедкой. Тамаре не нравится эта работа, но другой в ее небольшом городе нет.
Идет пятый месяц, как ее муж Евгений пропал без вести на войне. Его сослуживцы, командиры, военком, администрация района — все знают, что он пропал, но никто не знает, как его искать. Тамара звонила во все военные госпитали, номера которых нашла в интернете, распространила просьбу о помощи в трех группах во «ВКонтакте» по поиску пропавших солдат.
Каждый день в этих группах размещают десятки постов о пропавших бойцах, но все, чем может помочь Тамара — лайком и комментарием с молитвой. Ей тоже помогают лишь лайками и молитвами в сети.
Ей теперь все равно, кто выступает с песнями на день медика по Первому каналу, она больше не обсуждает это с подругами. Женщина кое-как заставила себя пойти на родительское собрание дочки в школе, но ругать ее за плохие оценки сил уже не было. Тамара раньше очень любила печь десертную выпечку, а последний месяц просто дает дочке пятьдесят рублей и просит, чтобы она сама купила себе «что-нибудь к чаю». Женщина сидит на скамейке на детской площадке в рабочий перерыв, в грязном сине-белом фартуке, и говорит, что ей неизменно хочется одного: поскорее бы муж вернулся, хоть бы он был жив.

Тамара знает, что его хоронят через два дня. Она знает, что вся семья уже общалась со следователем и подтвердила его смерть. Но она верит, что ее муж в плену и скоро вернется; что у них в плену просто нет связи; что когда он вернется, следователь будет в шоке и устанет извиняться.
2
Город, в котором живет Тамара, состоит из пяти грязных и кривых улиц. Когда житель одной из них умирает, или заболевает страшной болезнью, или спивается — об этом знают все.
Слухи распространяются быстрее, чем инфекция: и, как положено хорошему вирусу, модифицируют. Так и новость о смерти Евгения из неподтвержденной и обычной всего за два часа превратилась в самый настоящий хоррор.
Была версия, что его подстрелили свои командиры за нерусскую фамилию; коллеги по работе говорили Тамаре, что его убили за предательство, иначе бы раньше узнали о смерти; а соседям женщины вообще кто-то сказал, что Евгений перешел воевать за другую сторону.
Но Тамара уверена, что Евгений жив, просто находится в плену. Так ей сказала организация по поиску без вести пропавших российских солдат в личных сообщениях. Женщина пишет организации каждый день по нескольку раз в надежде, что ей расскажут новую информацию о муже. Но бот организации не умеет читать эти сообщения. Поэтому пишет только: «Спасибо за обращение, ваша заявка будет рассматриваться около двух недель из-за сильной загруженности».
А женщина рассказала боту о том, что Евгения уже хоронят; что семья ее не верит, что он в плену и жив, и что ее сделали дурой; что в городе пошел слух, что она сошла с ума. Она рассказала, что он мобилизованный и что он не хотел идти воевать, но его заставили полицейские, угрожая тюрьмой и избиениями. И что она отговаривала его от идеи выбрать войну. И что сейчас она не спит ночами, а только думает, переживает и плачет. И никто ее не может понять, потому что для остальных Евгений умер. И остальные похоронят пару костей с кусками полусгнившего человеческого мяса под видом ее мужа и забудут после первой поминальной рюмки. А ей с этим еще жить, потому что умереть не вариант, «самоубийство — страшный грех».
«Спасибо за обращение, ваша заявка будет рассматриваться около двух недель из-за сильной загруженности», — отвечает бот по поиску пропавших без вести солдат. Он, состоящий из цифр и кодов, не имеющий в своей сущности даже подозрения на эмпатию, не понимает того, что говорит Тамара, — прямо как ее семья, коллеги, подруги и соседи.
3
Евгений, мужчина лет сорока, с поношенным лицом и вялой мимикой, уже на гражданке начавший стареть, на фронте сильно потерял в весе и потускнел в выражении лица. Он жил с женой Тамарой и дочкой Женей в большой трехкомнатной квартире, до мобилизации нигде не служил, дома ничего не делал. Работал на заводе, плавил резину, иногда подрабатывал на стройках. Жена про него сказала, что он много пил.
Когда Тамара собирала его на работу, она брызгала его духами Диор «Саваж» с «Вайлдберриз» за 299 рублей, чтобы скрыть запах перегара и добавить опрятности. Когда Евгений надевал глаженную одежду и чистил зубы, Тамаре он очень нравился. Она привыкла видеть его грязным, потным и пьяным после работы и вечерней попойки, но под ее заботливым контролем утром он «был похож на человека».
Тамара до сих пор вспоминает, как смотрела на него и не понимала: какая ему война? Что могут дать ему в этой в грязи, в постоянных смертях заработанные деньги?
По мнению жены, он не получит никаких преимуществ как мобилизованный, потому что в глазах общества он будет ниже, чем контрактник. Но при этом ему придется идти по такой же отвратительной линии фронта и терпеть такие же неудобства, просто с чуть меньшим энтузиазмом, потому что это был не его выбор.
Она искренне не желает никому зла, она не может занять ничью позицию в споре, потому что понимает каждого. Об этом Тамара сказала мне три раза в одинаковой формулировке за три недели нашего общения. Она определяет любовь и семью как самое важное в жизни — об этом тоже было сказано неоднократно — но не может вспомнить ни единого случая, когда ее семья показывала что-то похожее на любовь.

Женщина спрашивает меня, зачем ему находиться там, среди говна и трупов, если можно просто дать взятку командиру и вернуться домой? Тамара не понимает, зачем ему мертвому будут нужны накопления с боевой зарплаты, — он эти деньги даже пропить не сможет.
И казалось бы, что стоит ей, адекватной, по мнению самой Тамары, женщине, из этой ужасной жизни сделать нормальную, чтобы не мучиться так сильно, не терпеть этого отчаяния из-за возможной смерти мужа и не трястись от страха, что он может вернуться?
На этот вопрос женщина только смеется. За десять лет семейной жизни Тамара оказалась приклеена намертво к своей ячейке общества. И при попытке перейти в другую по всему телу останутся ошметки прежней.
4
На похороны мужа Тамара не пошла — не верит, что он мертв. В тот день мы созвонились ночью. Женщина выглядела плохо: большие фиолетовые круги под глазами, опухшее лицо. Темп речи у нее ускорился. Периодически она делала паузы, по всей видимости, удивляясь собственной скорости мысли:
«Вы представляете, его наградили орденом мужества посмертно. Человек жив, а его посмертно награждают. Ничего, потом поменяют документы и наградят лично. Мы его ждем домой.
Надо мной уже все смеются. А он жив, и мне жить хочется. И ребенок ждет. А остальное ерунда. Конечно, я все переживу, тем более что он жив.
Извините, пожалуйста, что вас беспокою.
А знаете, главное, что он жив. Остальное мелочи. Страшнее смерти ничего нет. Если жив — все возможно. Если мертв — уже ничего никогда не будет. Главное, что жив. Жив, конечно, жив! Неужели будут меня в организации обманывать? Там не с улицы люди работают. Говорят «спасибо», вежливые такие. Видимо, образованные. Скорее бы вернулся домой. Но не я одна жду, конечно же. Много таких, у кого мужья, сыновья в плену. Работы много, всех сразу не могут домой вернуть. Это понятно. Просто буду ждать. Все будет хорошо. Куда же, если не хорошо? Главное, что он жив. Я спрашиваю у организации, когда будет возможность с ним поговорить. Они потом ответят. У них просто работы много. Я же не одна такая. Много кто ждет. И все-таки главное, что жив.
Я писала одному нашему волонтеру, спрашивала, как можно вытащить из плена. Он сказал, что взяток брать не будет, потому что у меня таких сумм нету. А потом сказал закрыть сбор на резину — иначе убьют мужа моего. Это, наверное, не он, наверное, его просто взломали какие-то мошенники. Ну, не страшно, я потом ему напишу, потом ответит. А сам-то он, наверное, парень хороший, плохие волонтерами не становятся.
Извините меня, пожалуйста, что постоянно вас своими проблемами беспокою, самой стыдно.
А меня мама его наругала, что я не пошла проститься, и смеется надо мной, что он жив. Как они будут смотреть ему в глаза, если хоронили. Как они будут смотреть ему в глаза? Как в глаза будут смотреть?»