«Не рыба». Миниатюры из книги

«Реконструкцев тоскливо оглядел улицу: сплошные люди, ни одного человека…», — над абсурдистскими литературными миниатюрами из новой книги «Не рыба» поэт и критик Данила Давыдов работал почти десять лет. Каждая из миниатюр будто написана разными людьми и похожа на элемент пазла, от которого осталась только одна деталь. В непохожих друг на друга фрагментах модели коммуникативной сети, так похожие на людей, пьют вино и хотят отправиться на бал, миротворец варит суп, пока на его глазах генералы убивают друг друга на дуэли, таинственный незнакомец предлагает влюбленной паре услуги адвоката на Страшном суде, а жестокие негуманные традиции оцениваются обществом как мудрые и возвышенные. Правда ли граф Уголино ест детей? Какие архитектурные сооружения не выглядят искренне? И о чем не могут говорить бывшие одноклассники спустя 20 лет?

Неудачные планы

Скажи мне, друг мой, небрежно произнес Константин Иванович, не пора ли нам на бал, на партию в вист, а хоть бы и английский клуб, послушать, как Иван Андреевич бурчит животом. Нет, ответил ему с едва заметной усмешкой Михаил Фёдорович, увы нет. Что ж так? Мы с тобой всего лишь рабочие модели некой коммуникативной сети, и нас сотрут в ближайшее время. Жаль, вздохнул Константин Иванович, ну, тогда, человек, мозельского!

Миротворец

Он шёл по полю, ровно по той линии, где, по его расчетам, должна была проходить граница между двумя лагерями. Дошёл до пролеска, набрал хворосту, разулся, разжег костёр, сел, задумался. Из темноты появились четыре фигуры, генерал тех-то и его адъютант, и генерал тех-то, и его адъютант. Разговор получился бессодержательный, зато супчик сварился над костром ого. Поутру все убили всех, и миротворец отправился дальше.

Звуки природы, релаксация, спокойствие

Гурджанов сидел у палатки с Лизой, они ждали, когда с реки вернутся Санёк и Пилястрова, пора было уже готовить ужин, да и Гурджанов развел костёр. А к вечеру-то всё равно холодно, думала Лиза, особенно с ним. Из лесу вышел некто в чёрном плаще и сказал, что, собственно, наступил конец света, и он готов выступить их адвокатом на суде. Хотите коньяку, спросила Лиза. Тот ответил: не пью, прошу покорно извинить. Присаживайтесь, сказал с неожиданной вежливостью Гурджанов. Нет, простите, у меня дела. Так вы согласны? Ну, какие-то вы странные вещи говорите. Моё дело предложить. Он растворился в чаще. Хотя только начинало смеркаться, птицы пели, будто утром, и Лиза наконец обняла Гурджанова. Санька и Пилястровой всё не было.

Фрагменты памяти, фрагменты души, фрагменты тела

У Реконструкцева была поздняя корь, он чуть не помер. Мама потом, в знак радости от выздоровления единственного сына, подарила ему альбом, который он так хотел. Денег ведь и так, и так не было, а тут хоть радость. Он теперь не ходил на физкультуру, а сидел на матах с девчонками и обсуждал мироздание. А тут ему недавно позвонил Толян: во, чувак, двадцать лет как не было, надо бы как-то того. У Реконструкцева к тому времени отрезали ногу из-за никотиновой гангрены, но он был вполне подвижен. Он преподавал историю искусств в Академии им. Шляпкина, что-то иногда писал о сохранении исторического облика столицы. Толян ждал его у кабака, Реконструкцев подполз и увидел изменившееся лицо былого однопартника. Это что такое, посвистывая, появился и третий их приятель, Лёня Кукувцев, он занимал должность, и это было понятно. Реконструкцев тоскливо оглядел улицу: сплошные люди, ни одного человека, и пошёл с одноклассниками в кабак. При этом надо заметить, что количество открытых в галактике водных миров всё увеличивается, но вряд ли это было поводом для разговора трёх старых друзей.

Об искренности в мостостроении

«Мне этот мост кажется каким-то неискренним», — сказал критик Шамкаев филологу Стюпаневичу, когда они неспешно шли в сторону Музея Кавалеристских Атак, на семинар по взнуздыванию. «Соглашусь, — после недолгого раздумья ответил Стюпаневич, — Мне кажется, проектировщик ориентировался на тот слой интеллигенции, которой был нужен паллиатив высокой культуры…» «Не интеллигенции даже, а образованщины, — усмехнулся Шамкаев в начинающее седеть усы, — В то время как подлинно искренние проекты замалчивались…» Они ускорили шаг, но в результате всё равно немного опоздали. Уже произносил вступительную речь А. Х. Непетляк.

Красота традиции

На пятый день мальчикам надрезали языки и заставляли сидеть, высунув их, не давая даже проглотить слюну. С шестого по пятнадцатый день они должны были передвигаться только на четвереньках, говорить между собой им не разрешалось, можно было только в крайней ситуации обратиться к наставникам едва слышным шепотом, и если наставник их не мог расслышать, а он всегда делал вид, что не может, их били палками по пяткам и животу. С шестнадцатого дня начиналась лесная часть. Нельзя не восхититься красотой и мудростью обычаев, завещанных этому народу предками, невозможно не содрогнуться при мысли, что эти возвышенные обряды могут смениться бессмысленным своеволием.

Граф Уголино ест детей

Очень сложно было прекратить всё это, где на сцене выводил завершающую песню хор гарпий, некоторые из них летали над залом, а Шумилов, совершенно по-детски пьяный, мирно посапывал на плече умиленной Журавской, а ты говорила что-то на ухо, явно не относящееся к делу, но тут позвонил робот из банка и оказалось восемь утра. Робот не просто умел разговаривать, он говорил бодро и нагло, сообщая нужные, но неприятные подробности. Вообще, за окном происходило какое-то малоосмысленное утро выходного, казалось бы, дня, в который всё одновременно, однако ж, решили совершать шумные дела. Думалось про то, что совсем уже того, и хорошо б опять всех законопатить, но, с другой стороны, сама мысль об удаленных разговорах с невидимыми и неслышимыми учениками наводила такое уныние, что сразу же возникли иные предложения по борьбе с окружающими. Например, пугать их, причем громоздко и несуразно, используя вычурные образы мировой культуры. Колотить во что-то железное временно прекратили, но тем явственней стал детский гомон, разносящийся по всему двору.

Иллюстрация: Юлия Саликеева