В японской эстетике есть понятие, обозначающие печальное очарование увядающих вещей, — моно-но аварэ. Ощутить это можно, например, в заброшенных зданиях, городах-призраках, на кладбищах. В одном таком пустующем доме прошла выставка современного нижегородского искусства, посвященная художественному размышлению о памяти и пустоте. В статье вместе с коллегами из арт-самиздата Artarea Doc рассказываем, как старинный дом и его бывшие обитатели погружаются в забывание и каким образом обращение в прошлое помогает выйти из анабиоза настоящего.
Однажды артефакты прошлого и объекты ностальгии приобретают эстетическую ценность, антикварность. «Антикварность» повышает стоимость предметов искусства и воспоминаний. Первые благодаря ей обретают очарование прошлого, вторые становятся иллюстрацией пройденного пути и накопленного опыта. Можно сказать, что законченное произведение и его создатель движутся в противоположные стороны: художник — в будущее, к новому произведению, творение — в прошлое, в антикварность. А через воспоминания мы идентифицируем себя и пройденный путь.
Для обращения с прошлым в японской эстетике существует два трудно постижимых понятия «моно-но аварэ» и «саби».
Первое описывает печальное очарование от осознания бренности вещей и переживаний, их мимолетности. Моно-но аварэ — это чувствительность к изменчивости окружающего и «красота увядающих вещей». Его иллюстрирует хайку Басё:
Летние травы
Вот они, воинов павших
грёзы о славе…
Сложное для усвоения европейским умом понятие, однако, «приоткрывает» чувство, которое мы пытаемся ухватить, погружаясь в вязкие воды прошедшего.
Саби — понятие еще более зыбкое. Оно отражает отрешенность, безмятежность, печаль одиночества, тень, приглушенность на грани исчезновения красок и звуков. Японский поэт XIII века Фудзинара Но Тосинари видел в нем «замёрзший чахлый тростник на морском берегу». Популяризатор восточной философии Алан Уотс был более конкретен, утверждая: базовое чувство саби — одиночество. Неуловимость этого состояния передает еще одно хайку Басё:
На голой ветке
ворон сидит одиноко
осенний вечер.
Несмотря на культурные различия, эти переживания нам знакомы. Они рождаются в покинутых объектах: руинах, заброшенных домах, старых кладбищах — их вдумчивое созерцание приближает к саби. Особенный трепет вызывают покинутые дома: находиться в них всегда волнительно, они многое могут рассказать о жизни человека, его чувствах, мыслях и делах.
В России, где в тысячах мест медленно распадаются дома — памятники архитектуры и города-призраки, можно постичь оба этих сложных японских переживания.
Один из таких забытых домов-памятников зодчества начала XX века — усадьба Панкратовых в Нижнем Новгороде. В ней прошла выставка «Переходное состояние». Дом стал объектом художественной рефлексии о памяти, пустоте и исторической архитектуре. Но что есть дом?
«Дом — это собственность. Дом — это спокойствие. Дом — это свет. Дом — это люди. Дом — это страна. Дом боится потери равновесия, разрушения» — так художники определяют дом, говоря об особняке на улице Короленко в Нижнем Новгороде. Дом — это воспоминания, предметы быта, артефакты.
Увядая в покинутости, дом приобретает «красоту увядающей вещи», но вместе с тем — «одиночество». «Покинутые дома — это культурный слой. Объекты жизнедеятельности уходят всё глубже и глубже» — говорит один из участников. Ложится слоем пыль, теряют прочность вещи.
Так, в оставленности становится зримой естественность увядания. Стараясь уловить дух дома, следы прежних обитателей, художники «оживили» объект. В каморке под лестницей Вязь Маркер сплел воспоминания, используя пряжу, фотографии и крафт, а также стилизованные под устав надписи. Инсталляция Никиты Nomerz’а «сны старого дома» показывает, как место демонстрирует свои кошмары — в комнате с аккуратно убранной постелью, заправленной лоскутным одеялом. Дум Kiss создал «портретный зал», где зрителя встречает семья со стертыми временем лицами и руины очага на кухне (самом интимном пространстве дома, ставшем культурным феноменом в России). Теперь там в центре — зола, и в пол медленно уходят стулья, выставленные вокруг. Встречаются также цветы безвременника — символа неумирания и глубокой трансформации.
Один из художников размышляет: «Покинутый дом — это как состояние забытья, летаргического сна, в которое все мы в последние годы погружены. Но как выйти из забытья? Оно может длиться вечно…» Оно сродни анабиозу, проснувшись от которого спустя десятилетия, многие соотечественники обнажили беспрецедентную кровожадность почти вековой давности. «Мне приснилось, что все окна заколочены и я не могу посмотреть во двор и даже плохо слышно прохожих. Я ослеп и оглох» — словно говорит дом. Ему начали сниться кошмары.
Резидентом экспозиции был и Никита Этогде, Принц Теней. Он убежден, что в увядающих местах хранится энергия воспоминаний. Пробираясь сквозь заросли кустарника, сухостой, овраги, лучами солнца высушенные маковые поля, Никита отыскивает в Нижнем и окрестностях заброшенные дачные дома. Порой мы так пробираемся к своим воспоминаниям и чувствам. Себя художник уподобляет клещу, вливающемуся в тела домов. Пугающие, они обладают для него притягательным очарованием, пробуждая глубокую рефлексию о бренности и скоротечности.
В интервью проекту Artarea Doc художник описал свое детство в районе Бекетово: сараи, мертвые кошки и вороны, гаражи. Из развлечений — трубы и клен. Никита строил шалаши и прыгал по гаражам. Всё. Скудные развлечения в неблагоустроенном районе. Но такое детство стало творческим импульсом непрекращающейся рефлексии прошлого, а «память» брошенных зданий — художественным материалом.
Никита Этогде создает клубящиеся малярными красками и баллонами черные тени, чья изменчивость и бесформенность сродни памяти. Одна такая тень вырастает в доме Панкратовых, другие — вьются на стенах и окнах забытых дачных домов, затерянных в густых зарослях. По своей натуре тень подобна дыму…
…который памяти уподобляла Ольга Токарчук, обладательница Нобелевской премии по литературе: «неуловимые, сворачиваясь в колечки, на миг приобретая структуру, и дым, и память исчезают безвозвратно». Быть может, именно неуловимость и безвозвратность делает прошлое столь притягательным. Наделяет его антикварностью и вместе с ней — ценностью.
Документалистика архивирует неуловимый процесс сотворения памяти; процесс, когда артефакты прошлого становятся материалом для искусства настоящего. Сейчас для многих из нас понятие «дома» тоже стало зыбким, утончилось, что сложно дотронуться. Однако память вполне может быть домом, пока вновь не возникнут стены, не появится крыша, не откроется дверь.
Еще по теме:
Свобода — это приглашение к диалогу и сотворчеству». Кто и зачем снимает кино о современных художниках в России-2023?
Маленький пикет: как художник из Петербурга создал тренажер внутреннего протеста
