Маленький пикет: как художник из Петербурга создал тренажер внутреннего протеста

​Одной из самых резонансных художественных акций последних лет стал Маленький пикет. Его автор — петербургский художник Евгений — делегировал публичный протест пластилиновым человечкам. На странице проекта он призвал присоединяться к акции — следуя простой схеме, каждый может создать собственного пикетчика и разместить его в городском пространстве, сохранив анонимность. «Маленькие и смелые» сначала стали появляться в Петербурге, затем в разных городах России, а сейчас к акции присоединяются люди по всему миру.

В материале о том, как Маленький пикет стал тренажером внутреннего протеста, рассказываем, почему в основу проекта легла философия несогласия Жака Рансьера, что такое инфраструктурное искусство и как такой подход переосмысляет роль художника, какие механизмы позволяют Маленькому пикету существовать во времена больших репрессий и почему искусство, приглашающее зрителя к соучастию, развивает политическое воображение.

Что такое Маленький пикет?

Весной 2022 года, понимая, что пикеты настоящих жителей России гарантированно ведут в автозак, петербургский художник Евгений предложил новую форму протеста — миниатюрную. В холодильнике художника за зиму поселился не один десяток пластилиновых человечков — он создавал их без концепции, его просто успокаивало это занятие. К концу зимы именно этим человечкам художник делегировал публичную демонстрацию протестных настроений. Миниатюрность новослепленных пикетчиков гарантировала им некоторую продолжительность существования в городском пространстве.

На странице проекта появились фотографии пластилиновых человечков и призыв присоединяться к акции. «Присылайте своих маленьких и смелых!» — говорилось в послании. В призыве содержалась простая схема, следуя которой каждый мог создать собственного пикетчика, сохранив анонимность. К акции начали массово присоединяться люди. Они присылали фотографии своих фигурок на страницу Маленького пикета, расширяя географию протестующих человечков сначала в рамках Петербурга, потом — в границах России, а дальше маленькие и смелые стали проявляться по всему миру.

Человечки самого Евгения изначально были и до сих пор остаются характерно минималистичными: на их плакатах нет ни надписей, ни рисунков. Соавторы художника бывают и прямолинейнее, и изощреннее, и грубее. Тем не менее, Евгений принципиально выкладывает все Маленькие пикеты, которые ему присылают: «невозможно делать что-то вместе, если ты не готов к чужой позиции». Предельным допущением Евгения с начала акции было ожидание высказываний консервативного характера, которые могли бы прислать участники Маленького пикета. Художник говорит, что выложил бы и их — но в Маленьком пикете по сей день принимали участие только человечки демократических взглядов.

Историк искусства Борис Клюшников отмечает, что с конца февраля 2022 года «мы имеем дело со структурным изменением ситуации, в которой инерция институтов соединяется с возрастающими художественно-политическими акциями. Маленький пикет в первую очередь является определенной организацией городской ситуации — соучастием многих, где опыт войны и истории протеста переживается пластически. Маленький пикет — это сообщество людей, которое обращается к нервно-социальной микропластике, где внимательность и критичность по отношению к городам создает уровень поддержки».

Протест как художественная акция. Историческая справка

Культурологи, историки и искусствоведы сходятся во мнении, что в искусство протест проник в начале ХХ столетия. Авангардная революция в искусстве, породившая тот художественный язык, который мы привыкли считать современным, и положила начало новым формам выражения несогласия. Однако в полном ограничений ХХ веке в России был невозможен открытый художественный протест.

Тем временем, авангардный импульс никуда не делся — его подхватили и развивали в странах, свободных от репрессий. В середине века в Америке случился очередной переворот в искусстве — им стал паблик-арт. Его главной особенностью было стремление художников покинуть музеи и отдаться улицам. 

Это способствовало тотальной либерализации искусства, которую утвердил в 1973 году один из главных теоретиков постмодернизма Йозеф Бойс, заявив: «каждый человек — художник».

В 1976 году произошло неслыханное: в СССР появились первые открытые художники-акционисты — Юлий Рыбаков и Олег Волков. В ответ на жестокость государственной машины они написали на стенах Петропавловской крепости в Ленинграде: «Вы распинаете свободу, но душа человека не знает оков!». Оба были репрессированы — эта практика стала традицией и сохранилась даже после распада Союза. Смягчившись в 90-е и 00-е, в последнее десятилетие она вновь расцвела бурным цветом. Однако, несмотря на все риски, протестный активизм продолжил существовать, вовлекая не только представителей мира искусства, но и всех готовых приобщиться к акциям выражения несогласия.

Культуролог Михаил Эпштейн‌ утверждает, что российское протестное искусство XXI века во многом было и остается созвучно авангарду начала прошлого столетия. По его мнению, их роднит «обращенность в будущее, экспериментальная установка, открытость новому, прогностика и футурология, жанр манифеста».

Мы можем наблюдать подтверждения этой мысли в громких акциях движения Э.Т.И., арт-группы Война, Петра Павленского, Катрин Ненашевой, Pussy Riot и их коллег. Выбираемые современными художниками средства и места для их реализации поэтичны, ироничны и призваны вызвать резонанс. Меткие, емкие слова и фразы, обсценная лексика, шокирующие образы, вопиющая телесность и открытая критика власти — вот, что принесли художники на оживленные улицы, на главные площади, к дверям государственных учреждений и в интерьеры храмов. 

Их акции действительно всегда были либо экспериментом, либо оммажем на действия предшественников. Цензура традиционно была строга к несанкционированному художественному волеизъявлению, и сегодня у акционизма в России почти нет шансов на существование. И всё-таки он изобретает такие формы, которые эти шансы увеличивают.

Философия несогласия как двигатель прогресса

Автор Маленького пикета Евгений считает одной из базовых основ своего проекта философию несогласия французского теоретика Жака Рансьера‌, сформулированную в 1995 году. Основная мысль философа в том, что несогласие должно считаться неотъемлемой частью любого диалога и восприниматься как норма. 

Более того, несогласие, по Рансьеру, — путь к развитию в политике, вопреки застою, основанному на кажущихся едиными мнениях консерваторов.

По сути протест является выражением того самого несогласия, которое освещает Рансьер. Это значит, что художники-акционисты запускают разнонаправленные волны сомнений, имеющих потенциал к развитию проблемных и спорных тем. У Рансьера есть еще одна важная идея: в книге «Эмансипированный зритель» он утверждает: «смотреть — значит действовать».

«Мы никогда не знаем, как увиденная жестокость повлияет на наши сердца в смысле возникновения сопротивления в ответ на увиденное», — утверждает Евгений, автор Маленького пикета.

Действие Евгения в ответ на события, развернувшиеся в феврале 2022 года, — не только и не столько создание пластилиновых пикетчиков, сколько построение алгоритма, следуя которому другие могут просто и относительно безопасно выразить свой протест. Инструкция как подход — вторая базовая составляющая Маленького пикета.

«Художник, обладая профессиональными навыками, которые он оттачивает, способен производить некоторые тренажеры чувствительности. Маленький пикет — тренажер внутреннего голоса протеста, но он игрушечный, его окружает игрушечная эстетика», — комментирует Евгений.

Инфраструктурное искусство как художественный метод формирования сообществ

Маленький пикет хорошо вписывается в несколько концепций: его можно назвать удачным примером партисипаторной практики‌, его также можно отнести к социально-вовлеченному искусству‌. Сам автор же выделяет в проекте больше не его вовлекающий характер, а «механику производства решений», которая делает проект инфраструктурным. 

Инфраструктурное искусство занимается «самой скучной вещью» — оно становится проводником между художником и зрителем-соучастником, являясь одновременно и произведением, и схемой, и приглашением к соучастию. 

Евгений объясняет это так: «смысл в том, чтобы показать, как эта идея работает, и что любой может собрать то же самое — всё очень просто, ничего сложного». 

Такой подход в корне переосмысляет роль художника. Из недосягаемого творца художник становится автором идеи, а все примкнувшие к ней — соавторами. Призыв к соучастию предполагает некоторый анархизм — полную свободу участника в выборе форм и наполнения своих работ.

«Важно произвести нечто, чем другой сможет воспользоваться и произвести нечто свое. Я ввел для себя критерий минимального блага: чтобы кто-то другой мог воспользоваться идеей, повторить — потому что ему хочется повторить, — или улучшить, или сделать по-своему», — говорит Евгений.

А искусство ли это вовсе?

Механизм, описываемый Евгением, очевидно противоречит концепции эстетического искусства, скорее отсылая нас в поле антиискусства. Антиискусство‌, зародившееся с появлением модернистских художественных движений, призвано стереть границы между искусством и жизнью, лишить искусство элитарности. Несмотря на это, проект не перестает быть художественным. Социолог, исследовательница искусства и города из университета Турку Олександра Ненько считает, что в отношении Маленького пикета можно говорить о сохранении художественности, потому что здесь нет проявления политической субъектности.

«Эти безымянные высказывания, которые выражаются помещением человечка в городскую среду, можно считать искусством повседневности, чьим-то видимым, но неуловимым „следом“. В этих высказываниях нет выраженной политической субъектности, политической программы, фактической борьбы, лозунгов, манифестаций. У этих знаков может быть множественное прочтение. Пикетчики могут быть по-разному раскрашены, по-разному сделаны и помещены в разные места города, соответственно, проект меняет городскую среду неожиданным, художественным образом руками невидимого сообщества. В какой-то степени эта акция сохраняет эстетическую закрытость; ее суть можно попытаться разгадать и понять, самостоятельно домыслить или интуитивно почувствовать. Но до конца все затаенные послания и мотивы участников узнать невозможно, и это придает проекту ауру загадочности и символизма», — объясняет Олександра.

С другой стороны, и сам Евгений, и многие его коллеги признают, что искусство в России сегодня пребывает в состоянии глубокого кризиса, а терминология, разделяющая сферы человеческой жизни, такие как социальное, политическое, художественное, больше не применима к постсоветской территории. 

Таких взглядов придерживается и Борис Клюшников: «Мы находимся в такой расколотой реальности, где вещи существуют в снятом виде, — то есть само по себе художественное теперь абсолютно не играет никакой роли. Но в то же самое время именно через отмену художественного вырастают новые практики. Если говорить о Маленьком пикете, то это своего рода не художественная акция, но акция, использующая художественные механики».

Как бы то ни было, инфраструктурность Маленького пикета позволяет проекту балансировать на грани социального и культурного. По-видимому, мы находимся в той точке истории, где этот синкретизм неизбежен, а, быть может, единственно полезен для сохранения понятного художественного языка.

Культура молекулярного изменения мира — оружие слабых

Миниатюрность как принцип — еще один столп, на котором строится проект. Именно она позволяет Маленькому пикету существовать во времена больших репрессий.

Размеры пластилиновых пикетчиков частенько вызывают у аудитории насмешки. Людям кажется, что форма протеста, призванная быть почти незаметной, бессмысленна. Евгений на это отвечает, что у проекта нет геройских амбиций и роль панацеи ему не отводилась изначально. 

Зато маленькие дела легче встраиваются в повседневность, не требуют чрезмерной отдачи — и всё-таки позволяют любому из нас совершить высказывание.

Олександра Ненько называет Маленький пикет отличным примером рутинного сопротивления‌, «оружия слабых», если говорить словами североамериканского антрополога Джеймса Скотта. Оружие слабых — концепция, подразумевающая неявное, скрытое противостояние навязанным сверху нормам и правилам. Оно проявляется в условиях невозможности открытого протеста, не предполагает резких и громких действий, но отлично вписывается в повседневность.

«Сейчас возможно только анонимное и маленькое высказывание, которое не заметят те, кто зачищает альтернативные язык и мышление — но могут заметить те, кто свою оптику перестроил на микроакценты и чтение между строк. Фактически это метаязык, который формируется параллельно официальному дискурсу. Маленький пикет — история про сопричастность. За каждым маленьким человечком стоит реальный человек, про которого никто не знает и который скрыт. Но каждый_ая участник_ца знает, какого человечка создал_а он_а, знает, что есть другие люди, такие же, как он_а. Чувство сопричастности и ощущение того, что ты не одинок_а и не один_на сегодня очень важно», — комментирует Олександра.

Как и что делает маленькое видимым?

Прежде чем всерьез и без остатка посвятить себя искусству, Евгений работал в маркетинге. Будучи человеком увлекающимся и «одержимым сообществами, коллективными проектами, способами организации», он накопил знания о стратегиях продвижения брендов и объединении людей вокруг общих идей и ценностей. 

Для реализации Маленького пикета Евгений прибег к маркетинговой механике под названием user-generated content — то есть «контент, созданный пользователями». Суть этой механики в мотивации обычных пользователей создавать и распространять контент, напрямую связанный с определенным брендом. Евгений отмечает, что это вообще-то неолиберальная механика, а его авторская хитрость в том, что он ее применяет к стратегии сопротивления. 

Таким образом, Маленький пикет «решает потребность людей в возможности высказаться, он экстенсивен — направлен вовне. Получается, что это нечто в социальных сетях, что маленькое делает видимым, зумирует, работает с потребностью, которая висит в воздухе».

Зумирование становится инструментом огласки, возвращения значимости высказываниям пускай даже анонимных героев. На эти процессы накладывается и переосмысление самого уличного искусства — которое в последние годы всё чаще тяготеет к маскотности — созданию фирменных узнаваемых персонажей. Несмотря на жесткие условия цензуры, ведущей к уничтожению подавляющего большинства граффити, интернет позволяет ему существовать в безвременном пространстве.

Отсюда появляется еще один важный, хоть и не самый заметный, элемент проекта — присваивание номеров каждому маленькому пикетчику: 500/1000 или 1024/1000. Это — механика коллекционирования. Она, во-первых, возвращает нас из поля социального в поле культурного и художественного. Во-вторых, подчеркивает масштаб вовлечения. Получается шкала заполнения, и каждый участник Маленького пикета может оценить, где в этой шкале оказывается его работа.

«Я заранее так всё не продумывал. Просто те идеи и авторы, которыми я тогда болел, связались в какой-то узел и какое-то решение», — говорит Евгений.

Вера в политическое воображение — зачем участвовать в Маленьком пикете?

Искусство, приглашающее зрителя к соучастию, по определению отвечает на запрос своего времени. Искусство несогласия подразумевает некоторую, хотя бы минимальную степень вовлеченности сообщества в происходящие вокруг события. С одной стороны, оно предлагает тем, кто уже вовлечен, инструкцию — как выразить свой протест, с другой — позволяет вовлечь большее количество людей. Такое искусство предлагает альтернативное движение исторического дискурса, в котором есть место для любого высказывания. 

Приглашение к действию — это открытый код, доступный каждому, и каждый может переосмыслить его как ему вздумается. 

Евгений называет это развитием политического воображения: умения представить самые вероятные и невероятные сценарии развития будущего, умения мечтать об одном или нескольких из них. Философ Даниил Аронсон утверждает, что именно «коллективное воображение определяет границы возможного политического включения».‌ То есть сама привычка представлять мир, не только опираясь на факты, но и апеллируя к образам, сами размышления о политических утопиях не только расширяют гражданское самосознание, но и усиливают шансы различных сценариев.

В то же время Олександра Ненько подчеркивает: «искусство становится хрупким в ситуации всепоглощающей коллективной и личной травмы». Тем большую важность приобретает документация его коллективного характера, способствующая созданию общего пространства высказывания и условной карты, расширяющей это пространство.

Наблюдая за проектом со стороны, меньше погружаешься в контекст каждого отдельного места, где люди располагают своих человечков. И всё же само действие остается центральным. Борис Клюшников замечает, что «в момент, когда человек помещает небольшую фигурку в ландшафт, он выражает некую урбанистическую экспрессионистскую критику, которая связана с шоком от войны». В контексте экспрессионистской логики огромную значимость имеет ощущение субъекта в городе, который над ним довлеет, который представляет собой искаженную действительность. Именно ей противостоит участник Маленького пикета своим жестом; ей — и остальным искажениям реальности, в которых человек не может чувствовать себя уверенно и открыто говорить о волнующем, страшном и непредсказуемом.

«Всё, что у нас сейчас есть, — это надежда. Людям нужны силы, чтобы не сдаваться. В таких проектах есть чувство единства, чувство того, что ты не один. Мне кажется, это дает ту самую поддержку и надежду на то, что мы можем что-то изменить. Я верю, что эти маленькие человечки несут очень важные послания в большой мир», — говорит Маша Стадник, участница Маленького пикета.

Присоединиться к Маленькому пикету и сегодня может любой желающий из любой точки земного шара.

Автор статьи благодарит за помощь и интересные беседы:

Евгения, автора Маленького пикета
Олександру Ненько, социолога и исследовательницу искусства и городов
Бориса Клюшникова, историка искусства
и Машу Стадник, участницу Маленького пикета