«Мы — космонавты, которые всё просрали». Интервью с арт-группой «Явь» об уличном искусстве, нейросетях и смерти

Произведения уличного искусства часто живут всего несколько часов, пока их не закрасят коммунальные службы. Но стрит-арт группа «Явь» находит новые способы создания актуального искусства, способного продержаться на городских улицах максимально долго. Одна из таких работ, «Стрит-арт Шредингера», выполнена фосфорной краской и становится видимой только под ультрафиолетовым светом. Читаемая по-разному провокационная надпись — «Выборы» и «Вы воры» — при обычном освещении превращается в невзрачное пятно, которое не скоро заметят.

«Явь» известна и такими резонансными работами, как «Терпение» с изображением заканчивающейся батарейки смартфона, «7 смертных грехов» в дополненной реальности и «Бэт-сигнал» — световая проекция на стенах домов, символизирующая вызов супергероя для борьбы с преступностью.

В интервью самиздату участники группы «Явь» Анастасия Владычкина и Александр Воронин признаются, что современная Россия, несмотря на цензурные ограничения, может быть благодатной почвой для художников, и рассказывают о философских и космических мотивах своего творчества, влиянии СВО на стрит-арт, преимуществах языка аккуратности и перспективах нейросетевого искусства.

Про интервенцию в «Охта молле»

— В апреле 2024 года вы провели выставку в ТЦ «Охта молл» в Санкт-Петербурге. Можете рассказать о ней?

Анастасия Владычкина: Нам интересно совершать интервенции [несогласованное создание своих арт-работ]: проводили их в Музее стрит-арта в 2018 году, Музее искусств Санкт-Петербурга XX–XXI веков в 2019-м. Примерно месяц назад увидели в «Охта молле» выставку нейрограффити. Там были сгенерированные нейросеткой красивые картинки, не имеющие отношения к граффити. Решили, что они напрашиваются на интервенцию, чтобы это хоть немного походило на искусство.

Александра задержала охрана, но после звонка администрации его отпустили и сказали ждать. Поступил повторный звонок от администрации с просьбой объяснить идею, чего мы хотели сделать. Рассказали, и они предложили совместный проект.

— Александр, было страшно, когда вас задержали?

Александр Воронин: На секунду, конечно, стало. Но я знаю свои права и понимаю результат действий. Всегда иду работать с осознанием возможных последствий.

— Не боитесь оказаться под горячей рукой, как оказалась Саша Скочиленко?‌

Александр Воронин: Подобное всегда возможно. Но с таким же успехом можно ничего не делать и все равно попасть под горячую руку. Проходили массовые обыски у художников, и оперативники заглядывали даже к тем, кто безопасен для режима.

— В день интервенции вы еще изобразили Адидаса [герой сериала «Слово пацана»].

Анастасия Владычкина: Да, захотели поднять дискуссию в обществе, является фотореализм‌ искусством или нет. Выбрали в центре Питера спот, где все рисуют, и изобразили Адидаса. Через день пришли «испортить» работу: нанесли его фразу из сериала, чуть-чуть переиначив на тему современного искусства.

— Вы довольны, как общество отреагировало на то, что вы якобы испортили чье-то искусство?

Анастасия Владычкина: Это был большой социальный эксперимент, в котором, помимо ожидаемой реакции, проверяли феномен, когда люди выносят мнение по одному твиту. Несколько раз натыкались на ситуации, когда из-за одного твита нас упрекали в том, что мы провластные или имеем в команде одних парней.

Можно сказать, эксперимент снова удался. Большое количество людей подумали, что мы дебилы — испортили чужую работу. Продолжим осмыслять этот феномен вынесения моментального суждения.

Рефлексия во время СВО

— Анастасия, как переживаете эмиграцию?

Анастасия Владычкина: Тяжело. Я могу вернуться в Россию, но сейчас по разным причинам, не связанным с деятельностью «Яви», такой возможности нет. У меня были розовые очки. Так, я думала, что Россия — худшая страна в мире и что европейские страны и США лучше по всем параметрам. Оказывается, мир не черно-белый. Внезапно осознавать это тяжело.

— По чему именно вы скучаете в России?

Анастасия Владычкина: Нет такого, что по чему-то одному. По всему. Каждый день приходится тратить огромное количество времени на решение бытовых вопросов, которых в России не было. Я сейчас в такой стране, где проблемы с интернетом. Приходится очень часто звонить провайдеру. В этом плане Россия все еще очень комфортная для жизни.

— Александр, почему вы остаетесь в России?

Александр Воронин: Я остаюсь, потому что здесь моя семья, друзья, жизнь. Все бросать — не в моей иерархии ценностей. Главное — это люди, а не место. Поэтому я выбираю людей.

— Как вам жить в России как художнику и как гражданину?

Александр Воронин: Как художнику — интересно. Россия — одно из таких мест, в которых постоянно что-то происходит. Соответственно, это «благодатная» почва для художественной переработки, когда у тебя постоянно есть идеи, образы. А как гражданину приходится идти на компромиссы. Иначе ничего невозможно делать.

— Как СВО повлияла на ваше искусство?

Анастасия Владычкина: Появилась самоцензура. К счастью, мы с ней пока очень легко миримся, поскольку она касается тех работ, которые спустя время не потеряют ценности. Еще стало много текстоцентричных произведений, хотя раньше было больше визуала. Пришли к выводу, что фигуратив не может полно выразить некоторые наши идеи. Нам в целом понравилось работать со словом.

Александр Воронин: Самоцензура — один из примеров компромиссов. Есть самоцензура, когда люди не говорят о некоторых вещах, а есть — когда аккуратнее говоришь. Мы выбрали язык аккуратности: очень тщательно все продумываем. И это тоже идет на пользу. Чем сложнее тема, условия, тем выше шанс родить нечто крутое. Приведу очень лиричный пример: когда очень горячо и когда сильное давление, в конце концов из угля получается алмаз.

— Что сильнее воздействует на человека: визуал или слово?

Анастасия Владычкина: Мне кажется, слово. Еще не встречала людей, которые сказали бы «я вырос пацифистом, потому что все детство смотрел картины великих художников». Знаю только людей, которые стали пацифистами благодаря книгам и музыке. Я долго думала, что меня сформировало, помимо семьи и социального окружения, и это оказались музыка и книги.

— Почему для «Яви» важно продолжать создавать арт-работы во время войны?

Анастасия Владычкина: Не скажу, что мы хотим что-то изменить. В первую очередь мы позиционируем себя как художники. Наш главный импульс — самореализация, эмоциональная реакция. Если плюсом кого-то успокоим и вдохновим, будет здорово. Но наша цель в другом.

Я всегда не понимала, чем художники отличаются от активистов. Есть активисты, которые творят через метафору, а есть художники, занимающиеся агитационной деятельностью. Нашла разницу в цели создания работы. Для активистов цель — отреагировать и повлиять, для художника — самовыразиться.

Наш импульс про самовыражение.

Про многослойность в работах

— Что на вас в детстве повлияло?

Анастасия Владычкина: Книги Владислава Крапивина.‌ Его называют детским писателем, но все его произведения подходят и для взрослых. Его главный постулат — никогда не сдаваться. Поэтому герои борются с властью, воплощениями зла. Несмотря на такой нарратив, его [большими] тиражами издавали в СССР. Наверное, из-за статуса «детский писатель». 

Еще я очень любила Высоцкого. «Охота на волков» заслушана до дыр. Нравились и более серьезные песни. Например, стихотворение «Спасибо, что живой», где строчки: «И, улыбаясь, мне ломали крылья, мой хрип похожим был на вой…» Слушала также «АрктидА», Егора Летова, Янку Дягилеву. Восьмой — одиннадцатый класс — это был русский рок и русская классика.

Александр Воронин: Помню, когда все дети угорали по покемонам, мне хотелось сделать своих. Я складывал несколько раз печатные листы для принтера, чтобы получались маленькие карточки. Это был первый раз, когда рисование увлекло. Мне тогда было 4 года. «Явь» же стала трамплином к рисованию баллончиком на улице. Давно хотел попробовать, поэтому, когда с ребятами познакомился, воспринял это как шанс. 

— Как менялась группа «Явь» за весь период своего существования, с 2015 года?

Анастасия Владычкина: В 2015-м я понятия не имела, что такое стрит-арт, граффити, уличное искусство. Думала, что мы [«Явь»] единственные, кто додумались рисовать на стенах. До первой работы на стене мы хотели стать молодежным движением и звали в команду всех знакомых. Потом изобразили Милонова. Работа довольно несложная, но из-за того, что я впервые взяла баллончик, было нелегко. Решили, что, раз хотим рисовать, надо звать художника — так появился Александр, который в «Яви» с самого начала (пару раз уходил по личным причинам). 

И сейчас только мы с Александром, никого больше не надо. Все время спорим друг с другом по художественным, концептуальным моментам, но взгляды на жизнь у нас совпадают. 

Мы идентифицируем себя как концептуальных художников, которые имеют въедливый и куда более серьезный взгляд на искусство, чем в 2015 году. Растем, больше требований к концептуальному и эстетическому содержанию.

Александр Воронин: Группа «Явь» 2015-го — молодые неопытные ребятки, которые не понимают разницу между граффити и стрит-артом и просто делают, что им кажется правильным. А сейчас мы с Настей где-то повзрослели, где-то поумнели, а где-то нет. Стали художниками и формируем свой визуальный язык, хотя раньше походили на активистов. Понятно, что у художников поиск себя вечный, но сейчас мы находимся в самом кипящем времени, от этого зависит, куда дальше пойдем.

— Какой реакции вы добиваетесь, работая со случайной аудиторией, то есть с обычными прохожими?

Анастасия Владычкина: Никакой реакции не добиваемся. У нас не часто бывают работы с таким мотивом [с целью вызвать реакцию]. «Адидас» — первая такая работа за долгое время.

Александр Воронин: Для меня важно не ориентироваться на обратную связь. Чтобы поймать суть, надо смотреть внутрь себя. Есть вещи, которые тебя трогают, значит, они искренние. Если тебя что-то не трогает и ты пытаешься создать об этом работу, то не выйдет искренне. Я вижу художников, которые так делают, но правды в них нет. Я за тотальную искренность.

— Как давно вы создаете эксперименты?

Анастасия Владычкина: Эксперименты мы давно делаем. Например, в 2018 году, когда Петербург занесло снегом, я нарисовала на льду созвездие Большой Медведицы. А в это время многие художники делали стрит-арты с лопатой, поэтому подписала работу как «Лопата не поможет решить проблемы со снегом и льдом в Петербурге. Нам нужен Большой Ковш». Разумеется, это не истинный смысл работы. Она про незнание космоса. Эксперимент заключался в том, что напишут уважаемые журналисты. И, конечно, все написали, что арт-группа «Явь» сделала «Большой Ковш», посоветовав губернатору использовать ковш вместо лопаты. Никто из них не обратил внимание на настоящий смысл произведения, который был о необъятном космосе.

— Какие ваши любимые работы?

Анастасия Владычкина: У меня очень много любимых работ и каждая любимая по-своему. Эта [«Большой ковш»] нравится больше всего, потому что она про космос. Еще есть «Сбудется», которую мы делали на 12 апреля 2021 года. Там нарисована женщина со снятым скафандром на другой планете… Произношу, и мурашки по коже. Когда-то мы найдем новую планету, пригодную для жизни, и снимем там скафандр. Хочется делать больше работ про познание Вселенной и безумную важность познания. Но здесь и сейчас происходят ситуации, которые эмоционально бывают сильнее. Поэтому пока не так много работ на тему космоса.

Александр Воронин: Они все как дети. За какие-то больше гордишься, какие-то меньше, но все равно их любишь. Поэтому сложно выделять. Но мне нравятся «Русский киберпанк», «Лебединое озеро» [«Танец»].

— Почему для «Яви» так важна тема космоса?

Александр Воронин: Мне нравится образ нас как художников, которые как будто хотели стать космонавтами, но все просрали. Насте очень важны наука и космос, но культура не менее важна. Это один из вечных споров с Настей, поскольку она принижает гуманитарные науки. Со мной можно поговорить о философских вещах, с Настей — о физике или юриспруденции. У нас два полярных соединяющихся начала.

— Какая главная тема вашего искусства?

Александр Воронин: Поиск сути и репрезентация сути. Может быть, метафора окажется более реальной, чем сама реальность, потому что в ней будет больше сути. Она настолько емко покажет проблему или назойливую мысль рандомного гражданина, что он увидит и заявит: «Да, это оно!» Кажется, все наше творчество на этом и держится.

— Вас критикуют за прямолинейность. Как вы к этому относитесь?

Анастасия Владычкина: Я очень круто отношусь к критике: настолько задели человека, что ему не лень на нас тратить время. Для кого-то мы прямолинейные. А по словам [художника Андрея] Люблинского, наши работы для выпускника философского факультета.

Вот у Брейгеля есть картина «Слепой ведет слепых». [По ее мотивам мы] нарисовали 13 слепых: Иисуса Христа и 12 апостолов. Как атеисты [таким образом мы] выразили свое отношение к религии. Боялись большой критики, но никто не разгадал образ, а многие решили, что это футбольная команда.

Александр Воронин: Я ставлю перед собой задачу, чтобы первый слой был понятным. Есть проблема большого разрыва между современным искусством и обществом. Люди не интересуются им так, как музыкой: они хорошо разбираются в музыкантах, но если попросить назвать любимых современных художников, то мало кого назовут. Из-за того что современное искусство настолько отдалилось от общества и плавает в своих философских контекстах и нарративах, хочется эту пропасть сократить. [Поэтому] мы делаем так, чтобы первый слой был очень понятным, а более сложные смыслы скрыты глубже.

— Вы создаете работы в основном в Петербурге. Планируете ли выходить на мировой уровень?

Анастасия Владычкина: Планируем. Если бы не произошедшее в Украине, в марте 2022 года должны были сделать работу в США. Уже все было готово для реализации. Но отказались от нее, была неуместна. В этом году точно будем создавать за рубежом.

Искусственный интеллект, бог, смерть

— Какое, по-вашему, будущее у искусственного интеллекта?

Анастасия Владычкина: Мы за развитие искусственного интеллекта. Он помогает делать макеты. Понятно, он не генерирует, что нам нужно, только подкидывает идеи, которые воплощаем в искусство. ИИ создает красивые картинки без концепта. Например, на запрос «помоги придумать стрит-арт для бездомных животных» он выдает агитку: нарисуйте плачущего котика и подпишите, что ему больно.

Александр Воронин: Влияние огромное и станет еще больше. Цениться будут художники, которые больше проявляют свою человечность в искусстве. Робот сделает все идеально, а люди нет. Робот не заменит человека там, где есть ощущения, сознание, возможно, душа.

— Ради этой человечности вы бы остановили технический прогресс?

Александр Воронин: Точно нет. Прогресс не остановить. Мне интересно, чем все закончится.

— У вас атеистические взгляды. Почему?

Анастасия Владычкина: В детстве очень много времени проводила с прабабушкой. К концу жизни она стала очень религиозной, водила в церковь на службу, постоянно читала дома молитву, крестила окна. В один момент у нее появились серьезные проблемы с коленями. Ей было больно, много плакала. И у меня десятилетней возник вопрос: прабабушка прошла Великую Отечественную войну, вырастила грудного ребенка, потеряла двух братьев, и сейчас у нее болят колени, если бог есть, почему у нее болят колени? C этого момента очень сильное неприятие пошло. Либо бога нет, либо есть, но злой. К 15 годам уже окончательно перестала верить. В юном возрасте искренне думаешь, что он живет на небе, а потом смотришь документальные фильмы про космос, слушаешь ученых и удивляешься.

К религии возвращаться не собираюсь. Не могу поверить в то, что на небе сидит мужчина и что за неверие человек попадет в ад.

Александр Воронин: Атеистом себя не считаю, я агностик-панпсихист. Имею убеждения, позволяющие сказать, что мир не познаваем до конца. Атеисты хотят все упростить и зачастую игнорируют то, что наука не может ответить на некоторые вопросы в силу своего метода. Мир невероятно сложный и всегда выясняется, что он еще сложнее. Может быть, есть высшая сущность, которая объединяет все, что мы видим. А может быть, всё вокруг — это большой Больцмановский мозг.‌

— Ваше отношение к смерти?

Анастасия Владычкина: Ничего никогда не будет. Конец сознания. Но есть околонаучная теория, что смерти нет. В момент смерти личность переносится в другую вселенную, где жизнь продолжается. Может быть, мы вообще живем в симуляции. Это самое страшное, поскольку со смертью можно бороться, а с матрицей нет. Один код — и тебя не существует.

Александр Воронин: Я буду бояться смерти как любой человек. Но именно как глобальный философский вопрос — нет. Я воспринимаю смерть как конец, то есть идею конца. Если что-то хорошее конечно, то и у бед есть конец. А если конца нет, страдание вечно. Без смерти рушится равновесие.