Депрессия все чаще упоминается в обыденных разговорах и захватывает сознание, массово атакует, как привычный для осени грипп. И хотя многие женские журналы по-прежнему убежденно называют эту болезнь модным веянием, общество постепенно меняет свой пренебрежительный взгляд на проблему, осознавая масштабы, которые действительно огромны.
Согласно данным Всемирной организации здравоохранения (по Международной классификации болезней 10-го пересмотра) депрессия входит в класс V «Психические расстройства и расстройства поведения», в отдельную категорию «Расстройства настроения (Аффективные расстройства)» и кодируется как F32 под названием «Депрессивный эпизод».
Некоторые издания, впрочем, почувствовав волну популяризации темы, активно спекулируют на цифрах — интернет-издание телеканала «Звезда» отмечает, что депрессивное расстройство не испытывали лишь 5-7% населения. Подобные оценки взяты с потолка, конечно, но реалистичные цифры звучат не менее удручающе. Опять же, по официальным данным ВОЗ от депрессивного расстройства страдает примерно 300 млн человек по всему миру, и их количество в период с 2005 по 2015 года увеличилась примерно на 18%.
Актуальность проблемы подтверждают и более пугающие цифры. Все та же ВОЗ публикует приблизительное число в 800 тыс. случаев самоубийств в год на фоне депрессии. Достоверную информацию о количестве попыток самоубийств по всему миру в свободном доступе не публикуют, да и вряд ли подобные цифры можно собрать в единую статистику.
«У депрессии нет лица» и другие истории из первых уст
2017 год стал самым особенным периодом, характеризующимся многочисленными открытыми разговорами о депрессии — собственной или болезни близких людей. После самоубийства Честера Беннингтона, солиста группы Linkin Park, которое стало одной из самых обсуждаемых новостей года, его вдова — бывшая модель Playboy Талинда Энн Бентли — запустила массовый флешмоб под названием «У депрессии нет лица» (в оригинале #faceofdepression или «лицо депрессии»).
Талинда опубликовала видео с веселым мужем во время обычного семейного вечера, снятое за 36 часов до трагических событий. Это видео было выложено в сеть 16 сентября, через несколько дней после международной даты, посвященной предотвращению самоубийств (10 сентября).
Этот флешмоб запустил настоящую лавину постов со всех концов света. Люди делились фотографиями и историями из своей жизни, историями близких, собственными представления о депрессии и ее проявлении.
Основная суть этой масштабной акции — демонстрация депрессии такой, какая она есть. Пользователи доказывают, что депрессия это не только плохое настроение и внешняя подавленность, но и гораздо более глубокие переживания, которые никак нельзя отследить по одной только фотографии, где человек может улыбаться и выглядеть вполне счастливым.
На данный момент в Instagram по тегу #faceofdepression можно найти более 5000 публикаций, а по тегу #удепрессиинетлица — больше 1000. Огромное количество целых фотогалерей по этим двум тегам можно найти на Facebook.
И хотя психические расстройства в современном обществе принято тщательно скрывать, пользователи до сих пор срывают маски фальшивых улыбок и рассказывают реальные истории.
К ним присоединяются и известные персоны. В декабре 2017 года, в своем последнем интервью певица Людмила Сенчина рассказала о своей депрессии. В январе 2018 года вышел документальный фильм об актрисе Татьяне Догилевой, в котором рассказали о болезни актрисы.
Летом 2017 года по сети разлетелся ролик ирландской певицы Шинейд ОʼКоннор, где рыдающая артистка рассказала о собственных переживаниях, связанных с депрессией.
Подобные примеры встречаются повсеместно — все больше людей рассказывают историю своей болезни, все чаще открывая собственную личность и делятся опытом в сети.
Например, администратор одного из крупнейших пабликов «ВКонтакте» о психиатрии говорит: «Сам кстати тоже на антидепрессантах, но большого желания рассказывать и углубляться в это нет. Но тема мне близка». Он пожелал сохранить свою анонимность, но содействовал в поиске героев для этой статьи и поделился, что к идее создания паблика привела его собственная борьба с болезнью.
Youtube-блогер Андреа Новоселич и вовсе регулярно публикует видео о своей депрессии, нахождении в психиатрических клиниках и на другие близкие темы. На канал девушки уже подписано более 60 тыс. человек, а общее количество просмотров приближается к 2 млн.
И это без давно известных признаний мировых знаменитостей, которые регулярно рассказывают о собственном опыте борьбы с болезнью: модель и актриса Кара Делевинь, актриса и певица Деми Ловато, актер Дуэйн Джонсон, известный как Скала, актер Джаред Падалеки, актер Робин Уильямс (в итоге повесившийся), писательница и создательница историй о Гарри Поттере Джоан Роулинг, актер и телеведущий Хью Лори, актер Джим Керри, актриса Гвинет Пэлтроу, певица Бритни Спирс (чье поведение во время болезни широко обсуждалось поклонниками), актриса, Кирстен Данст — все они в разное время говорили о своей болезни.
Мы, в свою очередь, говорим еще о трех смелых героинях, которые нашли в себе силы максимально подробно рассказать о своей болезни для «Дискурса».
Лера Душкина и ее дневники
Лера Душкина — привлекательная девушка 22 лет, бакалавр, переводчик, живет в гражданском браке. В целом, глядя на ее фото (как и во всех примерах флэшмоба «У депрессии нет лица»), невозможно догадаться, что девушка много лет страдала тяжелейшей депрессией и все еще продолжает борьбу с болезнью.
— Как впервые стала проявлять себя болезнь?
Депрессия началась, вероятно, когда я училась на втором курсе. Очень много времени посвящала науке, не спала сутками, много, очень много пила, в том числе в одиночестве; но это, скорее, следствие, нежели причина. На сегодняшний день рабочей версией считается генетика, в моей семье по отцовской линии были (и, наверное, остаются) серьёзные проблемы с алкоголем. В отделении токсикологии впервые был поставлен диагноз «эндогенная депрессия» — она возникает внутри организма по не зависящим от больного обстоятельствам. Но, безусловно, внешние факторы «разгоняли» и без того больной мозг.
— Насколько быстро поставили диагноз?
С момента проявления первых признаков депрессии и до постановки официального медицинского диагноза прошло около трёх лет. До этого я встречалась с психологом и психотерапевтом. Первый заявил, что у меня переходный возраст, второй — что «ну это какой-то кризис среднего возраста». Адекватное лечение и диагноз «депрессивное расстройство средней тяжести» я получила много позже, только в психиатрической больнице.
— Какое лечение было назначено изначально? Оно оказалось эффективным?
Если считать лечением медикаменты, а помогли именно они, то в стационаре мне были назначены, конечно, антидепрессант и противоэпилептический препарат. Первое не требует комментариев, второе необходимо для минимизации перепадов настроения. Спустя год первый антидепрессант (в условиях дневного стационара) сменили на более мягкий, второе лекарство принимаю до сих пор.
— Необходимость постоянно поддерживать здоровье и душевное равновесие оставляет отпечаток на повседневной жизни?
В целом, приём лекарств не влияет на мою жизнь, если забыть принять таблетки, страшной ломки не случится, это же не героин. После окончания бакалавриата (это было очень сложно, мне постоянно рекомендовали взять академический отпуск) решила взять перерыв. Мне хватило полугода спокойной, размеренной жизни, и этой осенью я планирую поступить в магистратуру в Высшую школу экономики. Препараты очень помогают в повседневной жизни. Переход на более легкий антидепрессант дался тяжело — с приступами паники, капельницами. Сейчас привыкла, с прежними таблетками было лучше, но у любого лекарства есть побочные эффекты, и принимать что-то в течение долгого времени не всегда возможно. В случае рецидива я теперь всегда знаю, куда обратиться.
— Близкие знают о диагнозе? Как к нему относятся?
Близким было очень тяжело. Представьте, что утром самого обычного дня вы звоните дочери, а она просит вызвать скорую и прийти. Дочь лежит на полу в коридоре, залитом водой и… слюной, бьётся в конвульсиях, не может встать, не может объяснить, что произошло. Так маме пришлось поверить в серьёзность происходящего. Мне очень хотелось умереть, чтобы не мучать свою семью и не испытывать тяжелое чувство вины. Молодой человек, с которым мы живём четвёртый год, был более знаком с ситуацией. Три года беспричинных слез, бессонница, отчаяние. Я пыталась покончить с собой, когда он уехал в другую страну — это был холодный расчёт.
Семья очень поддержала меня тогда и поддерживает до сих пор. Мама искала психологов, старалась проводить со мной больше времени, но этого, к сожалению, не хватало — нужны были лекарства. Мы не любим говорить о случившемся, я понимаю, что это очень больно. В больнице они навещали меня почти каждый день, писали длинные письма (зима, карантин, свидания были запрещены), иногда я их перечитываю. Мы очень любим и уважаем друг друга, это важно, особенно во время реабилитации.
— А отношения с окружающими как-то изменились?
Из прошлой, очень больной жизни, я вычеркнула лишь пару-тройку людей, которые, сами того не зная, довели меня до попытки суицида. Сейчас я понимаю, с кем стоит общаться, как регулировать отношения, когда сказать «нет». В остальном я живу как прежде. Не отказалась от так тяжело давшейся профессии, сохранила круг общения, друзья и семья принимают и любят меня такой.
— Вообще болезнь предпочитаете скрывать или готовы в любом обществе свободно говорить о ней?
Врачи и семья настаивали на том, чтобы я скрывала болезнь и злоключения в психбольнице. Но я работаю с особенными людьми, и в профессиональной практике мы считаем болезнь не изъяном или проблемой, которую нужно исправить, а частью личности, даже культуры. Такой взгляд помог мне принять себя, и я стала говорить о своём опыте и с друзьями, и на публике, давала интервью, вела блог в ЖЖ — всё это позволило обратить свою слабость если не в силу, то хотя бы в особенность. Болезнь, тем более психическая, безусловно оставляет отпечаток на личности, формирует характер, обусловливает опыт. Я люблю рассказывать байки из психиатрической больницы. Вопреки частому мнению, там творятся не только ужасы. Больные — очень талантливые, умные, часто образованные люди. Я дорожила своей дружбой с больными шизофренией, у них феноменальная память, нестандартный взгляд на мир. Многие лежат там регулярно, годами живут со своим диагнозом, скрыть его редко удаётся — часто человек не может работать, обслуживать себя самостоятельно и много чего ещё. Диагноз — это всегда врачебная тайна, и каждый сам выбирает, что с ним делать. Можно говорить или молчать, лечиться или пытаться умереть, иногда — всё по очереди. Я же открыта любому общению на эту тему — могу анекдот рассказать или перечислить признаки развития шизофрении.
— Что было самым сложным во время борьбы с депрессией?
Самое сложное в борьбе с депрессией — понять, что тебе нужна помощь специалиста. Ещё сложнее её найти. Я очень плохо отношусь к частным психиатрическими клиникам и поиску врачей по знакомым. Но худший способ борьбы — опускаться на дно бокала. В любом городе есть куча государственных больниц, можно обратиться просто в регистратуру или даже позвонить, если, например, страшно выйти из дома. По телефонам психологической помощи тоже можно узнать, куда обратиться. Важно говорить с семьёй или друзьями, просить поддержки — это не стыдно, даже наоборот, для больного человека просьба о помощи — самый мужественный поступок.
В разговоре с психотерапевтом я как-то сказала, что тогда, в том состоянии, я сделала бы это снова, отравилась. У меня не было других вариантов, а главное — не было сил их искать. Врач ответил: «Вы просто не знали, где просить помощи».
***
Во время своего лечения в психиатрической клинике Лера делала некоторые заметки на самые разные темы. Мы среди этих дневниковых записей выбрали те посты, что попали в блог на платформе ЖЖ и несут основную мысль о необходимости лечения от депрессии.
Опасные для жизни предприятия казались мне чем-то необходимым, правда, духу на них хватало редко. Роупджампинг, прогулки по ночному лесу в одиночестве, горный поход, лазанье по стройке зимой в полной темноте — то немногое, что я могу сейчас вспомнить. Я искала ошибки другого человека, которого можно будет обвинить в моей смерти. Как слаба человеческая воля в схватке с физическими рефлексами, инстинктом самосохранения! Насколько силён тот, кому хватило смелости наложить на себя руки. Поверьте, это страшно и сложно. Сложно найти способ, выбрать время и место, ещё сложнее — начать, приняться за последнее дело в своей жизни. Это не похоже на помешивание сахара в чашечке чая перед инсультом и последующей предсмертной агонией на веранде своего загородного домика.
«Хочется умереть» — чуть меньше года прошло с момента появления первой подобной мысли до первой, хорошо продуманной попытки суицида.
Скоро я была отправлена в психиатрическую клинику N-ого района. Моему удивлению не было предела. Предполагалось (мною), что меня вернут домой с рецептом от моего душевного недуга. Врачом предполагалось иное — отправлять меня домой в таком состоянии и новыми таблетками, к тому же психотропными, ни в коем случае нельзя, об этом не могло быть и речи. Только в условиях стационара у меня были шансы на выздоровление или некоторое приглушение симптомов.
«Хочется умереть», 8 марта 2017 года
Я по-прежнему рано ложусь — пью таблетки в 21.00 и засыпаю примерно через час, стараясь отключить интернет и почитать бумажную книгу. Парень работает допоздна, возвращается, когда я уже вижу сны, и наше утро тоже разъезжается во времени. Я просто физически не дотягиваю до его приезда, а просыпаюсь в 7-8 утра.
…
Сейчас каждое моё утро начинается с сигарет, бананов и кофе. Я планирую будущие 12 часов и со спокойной радостью принимаю новые задачи. Я, кажется, счастлива и здорова, усталость выступает таким регулировщиком и накрывает обычно к вечеру, когда есть возможность остановиться и обратить на себя своё же внимание. Мне очень хочется сохранить свой сонный вечер, приятное утро и начинку дня, главное — стоять на своём».
«Мое утро», 18 марта 2017
Где начинается вера, там появляются и ритуалы. Или же наоборот — ритуалы приводят к вере? Сегодня моими ритуалами выступают таблетки, сигареты, кофе. Я верю в то, что если принимаю препараты, они меняют химию мозга, я становлюсь спокойнее, быстрее, выше, сильнее. То же касается сигарет и кофе — это наоборот бодрит и не даёт вырубиться по утрам после антидепрессанта.
«Химия vs вера», 18 марта 2017
Врачу бесполезно врать. Даже если ты не знаешь, что врешь. Так я пыталась слинять из больницы спустя две недели лечения, а ведь это было только началом пути. Врач знает, что мы, психически больные, — часто очень умные. И можем обманывать сознательно. Долго. Ну, как в том же фильме «Сплит», когда психиатр беседует с одной личностью, которая выдаёт себя за другую личность и знает об этом.
«Про персонал», 22 марта 2017
Как же это можно — приходить в отчаяние, опускать руки и лелеять свою тоску, когда вокруг так много людей, которым нужны наши забота и уход, даже, может быть, любовь.
«Старость — это когда дурак — не дурак и умный — не умный», 22 марта 2017
Некоторые больные невероятно бдительны, подозрительны, вдумчивы, закрыты, и, как следствие, бесконечно одиноки. В медицине эта особенность, часть симптомов, часто называется аутизмом. При шизофрении похожая особенная реакция на мир заставляет человека уйти от реальности в воображаемый мир собственных переживаний.
«Хранитель боли; тот, кто сопереживает ©», 28 марта 2017
Я расслабилась — много ем, ещё больше покупаю всякую ерунду, сплю, гуляю, хожу в кино, иногда работаю. И мне нравится. Хотя вся эта учёба висит надо мной хмурой тучей. Я начинаю сомневаться в том, что проанализирую все эти тексты, напишу речь о проблемах общества, допишу диплом. Есть очень большой соблазн уйти в академ. Я столько раз пыталась что-то бросить, откуда-то куда-то сбежать, и что? Когда я скажу себе «да», а другим «вы неправы»? Стоит ли рассчитывать на авось и оставаться в системе неудобных правил?
«Что владеет моей жизнью», 30 марта 2017
Катя болеет с пятнадцати лет и, кажется, от подобных моим выступлений её спасает, как минимум, знание диагноза. Её мучают социопатия, тревога и еще толпа всякого рода симптомов (вдруг совру) — стали подозревать шизофрению. Я уж было обрадовалась, но шизофрению отменили. Сегодня Катя живёт с пограничным расстройством личности, с которым жила когда-то я. Никакого разнообразия.
Лечат нас разные врачи разными препаратами. Нам всем как будто бы лучше. Лучше, чем что? Для меня лучше всё, что не желание умереть. А Катя сегодня расспрашивала про суицид. Помню, как говорила об этом парню, когда хотелось. Сказал, что меня, наверное, надо лечить. Но мы знаем, что никто меня не лечил и к чему это привело.
Хорошо, что Катя находит в себе силы посещать врача.
Я стала изменять себе и жестко тосковать. Мне увеличили дозировку антидепрессанта и, видимо, когда радоваться жизни невозможно, я должна впадать в спячку, чем и занимаюсь.
Весьма забавно при встрече с новыми людьми говорить: «Лера, Лера Душкина, недавно из психушки». И вы знаете, нас, оказывается, гораздо больше, чем можно подумать. Это такой новый для меня маркер «наш человек». Кто-то от армии косил, кто-то начал спиваться и чертей гонять, у кого-то похожие на мои проблемы с настроением.
И всякий раз нужно непременно указать обстоятельства, при которых ты туда попадал. Ну, я суицидник, ага. И вот начинается: «Ты что, реально хотела себя убить? А родители? Вот ты эгоист». Я даже перестала пытаться объяснить человеку что-то, что он никогда не испытывал на уровне химии организма.
Совсем недавно поймала себя на мысли, что мои эмоции — это белый шум, непредсказуемые квантовые скачки. Так, внезапно хочется обнять человека, и так же быстро это желание сменяется попытками закончить общение и разойтись в противоположные стороны. Чувствуется тепло, трепет и острый холод одновременно. Очень сложно выбирать слова, реакции, ощущения. Мозг как будто снова жестко заглючило. Так интересно.
Есть такое слово «радоваться». К сожалению, многие часто не позволяют себе этой роскоши. Даже по поводу. Я позволяю и часто без.
Завершён долгий, без прикрас мучительный этап и уже довольно долгое время я размышляю, что же теперь должно меня пугать. А в голове заедает песня «В Багдаде всё спокойно», она кстати часто напевалась и в больнице, улыбает.
Мне по-прежнему нужны таблетки, много таблеток и ещё больше времени и работы не НАД, но С самой собой.
История Анны о появлении депрессии
Имя героини изменено — она попросила нас сохранить её анонимность в силу необходимости скрывать болезнь на работе и в окружении.
— Когда и почему началась депрессия?
Моя депрессия началась после автомобильной аварии и сложной ситуации на работе. До этого я ни разу не испытывала проблем в сфере душевного здоровья и никогда не принимала никакие антидепрессанты и даже легкие успокаивающие. Всегда считала, что могу справиться сама. И в общем обладала вполне развитым набором способов саморегуляции: дыхательные практики, гимнастика, медитация, бег. То есть депрессия была четко реактивной — как реакция на ситуацию. Из важных признаков был жуткая тревога — на лай маленькой собачки я обливалась холодным потом, присутствовал страх пережитой близости смерти, ощущалась потеря сил и желания что-то делать и слабость духа и воли, я практически кидалась на людей за поддержкой и сочувствием, всем друзьям надоела. Но тогда я всего этого не осознавала, просто считала, что да, фигово, но все пройдет.
Мой вывод — после тяжелых жизненных обстоятельств человек обязан получать диагностику душевного здоровья и профессиональную помощь.
— Болезнь быстро смогли диагностировать?
Вопрос диагностики, конечно, очень важный и парадоксальный у нас. Мне даже в голову не могло прийти обратиться к врачу. Я была после аварии у невропатолога, и мы занимались восстановлением шеи после травмы, ничего серьезного, но определенные поддерживающие неврологические препараты она мне выписала. И я жила по принципу — скоро все пройдет. Мне становилось все хуже морально, я даже не выносила малейший личных неприятностей, расстраивалась неимоверно. В конце концов у меня случился сильнейший приступ удушья, паническая атака, я прибежала к тому же невропатологу в слезах. Тут она посмотрела на меня и дала опросник на депрессию. Получилось 39 баллов, это тяжелая депрессия. И тут-то все и открылось. Между аварией и диагностикой прошло 3 месяца. Я думаю, что, если бы не приступ удушья, я бы долго еще ничего не понимала.
Мой вывод — множество людей живут, не зная о своей депрессии, просто потому, что даже в голову не приходит, и еще потому, что просто прийти к врачу и сказать: вот депрессия —никто не решится. У меня были явные симптомы, поэтому я пошла.
— Какое лечение было назначено изначально? Оно оказалось эффективным?
Назначено лечение препаратами: атаракс и ципролекс. Дело в том, что ципролекс, как и все антидепрессанты, действует накопительно, через три недели, поэтому терпеть надо. Мне дали больничный на две недели. Это было абсолютно необходимо, потому что я лежала под одеялом и выла первую неделю, необходимость общения или любого другого психоэмоционального усилия ужасала. Лечение оказалось эффективным, сейчас я могу контролировать приступы удушья, бывают дни без них, прошла тревога, вернулось хорошее настроение, и буквально недавно вернулось понимание, что способна на волевые усилия. Есть план выхода из препаратов, атаракс скоро отменят.
— Необходимость постоянно поддерживать здоровье и душевное равновесие оставляет отпечаток на повседневной жизни?
Да, совершенно точно. Теперь я делаю все дыхательные и медитативные практики не от случая к случаю, а как надо, каждый день что-то, я осторожней со стрессовыми ситуациями, берегу себя, не лезу. С помощью психотерапевта наработала различные методы поведения, когда удушье снова дает знать: смотрю на себя и ситуацию со стороны, сочувствую своему детскому я, чаще «выныриваю» — то есть просто развлекаюсь и радуюсь жизни, отложив заботы, балую себя.
— Близкие знают о диагнозе? Как к нему относятся?
Знают, считают фигней. И правильно, я тоже так думала. Пока сам не попадешь, не поймешь, я считаю, в этом главная ловушка депрессии. Никому невозможно объяснить состояние мучительного ужаса и дезинтеграции личности в черноте, когда не вокруг чего и незачем собираться. В состоянии депрессии самоубийство видится отличным и очень логичным выходом. Я едва удержалась от соблазна повернуть машину на встречку. Первые три дня, пока не начали действовать препараты, я пила коньяк, по хорошему бокалу вечером. Это был единственный способ разжать горло и не сойти с ума от страха.
— На что нужно обратить особенное внимание при лечении депрессии? Что самое главное?
Диагностика и понимание того, что нужна сторонняя профессиональная помощь, что нога сама без гипса не срастется. Нужны препараты, то, что люди на них подсаживаются — это миф и ерунда. Почему-то никто не говорит, что человек подсаживается на костыль и аспирин. Польза препаратов в том, что они дают вспомнить свои реакции, когда ты спокойна и радостна, повторить их много раз, а потом уже без препаратов по построенным «радостным» нейронным связям за них цепляться.
Еще страшно то, что даже при тяжелой депрессии со стороны ты в общем выглядишь, как обычно. Но любая провокация может привести к взрыву. Сейчас идешь по улице и думаешь, а вдруг рядом с тобой люди тоже на грани, но не знают об этом? Тревожно.
Длинная история нескольких фотографий
Ангелина Грин — еще одна смелая героиня, которая уже давно на волне развивающегося флэшмоба призналась в своей болезни. Сейчас Ангелине 23 года, она работает контент-редактором, публикует свои мысли и наблюдения, радуется жизни с собакой и, в принципе, не выглядит как человек, в своей жизни переживающий невероятно тяжелые времена.
— Когда и почему началась депрессия?
Я — человек с аффективным расстройством, у меня БАР (биполярное аффективное расстройство). Поэтому я, в принципе, в той или иной степени склонна к депрессивным и маниакальным, гипоманиакальным состояниям. Когда это началось — точно сказать нельзя. Вероятнее всего, я была такой всегда. Но раньше я была значительно менее стабильной, чем сейчас. В 2012–2013 году состояние обострилось: уже имея не самый позитивный опыт, я переехала в Москву, пережила несколько творческих и личных неудач, ввязалась в созависимые отношения, которые в итоге длились (и видоизменялись) еще много лет.
Один из самых сложных и мощных депрессивных эпизодов, своеобразный пик, пришелся на конец 2016 и начало 2017 года, примерно с октября по январь. На тот момент я уже год ходила к психотерапевту, и терапия шла просто отлично. Я прогрессировала и становилась осознаннее, отказывалась от деструктива в любом его проявлении, но, видимо, травматичные события разворачивались чуть-чуть активнее и опережали меня. В итоге я скатилась в состояние, которое теперь даже вспоминать страшно.
Триггером тогда послужила непростая ситуация, сложившаяся в моей личной жизни, как раз в упомянутых созависимых отношениях. Но на самом деле это была далеко не единственная проблема, да и триггер — это, скорее, повод, а не причина.
Нельзя сказать, что депрессия начинается почему-то, из-за чего-то конкретного. Просто в определенный момент ты перестаешь воспринимать реальность так, как воспринимала ее раньше. Как будто истончается кожа, и ты начинаешь острее все чувствовать. И тебя начинают ранить до глубины души даже какие-то мелочи, ты просто катишься вниз, по инерции расстраиваясь из-за всего.
Однажды, например, я расплакалась, переходя дорогу, потому что увидела перед собой девушку на высоких каблуках — мне стало ужасно грустно, что я почти не ношу такую обувь, и я не смогла сдержать слезы. Будь я в другом состоянии — ни за что бы так не сделала, мне бы даже в голову не пришло расстроиться из-за такой чуши. Но тогда я ощущала себя посреди огромного океана из боли, тоски, обиды, бессилия и апатии, и меня расстраивало буквально все, я вообще не видела конца и края этим чувствам.
В итоге в какой-то момент я поняла, что слишком часто задумываюсь о том, чтобы «все прекратить», и обратилась в кризисное отделение больницы. Я пролежала там две недели, а после продолжила ходить к психотерапевту.
— Осознание болезни пришло быстро? Как скоро диагностировали проблему?
В масштабе моей жизни — нет, в масштабе моей осознанной жизни — да. Я начала ходить на психотерапию в начале 2016 года, уже к тому моменту чувствовала я себя не очень. Как и положено, перед тем, как определить вектор и подобрать методику, я прошла всякие тестирования. Они и помогли определить, что у меня БАР. Но к тому моменту я 21 год жила, ничего об этом не зная, так что нельзя сказать, что депрессивное состояние диагностировали быстро.
— Были ли какие-то негативные предпосылки развития болезни?
Кошмарное детство с отцом-тираном, домашнее насилие, манипулятивные техники воспитания, физическая и моральная перегрузка (я хорошо училась и начала работать в 14 лет), смерть близкого человека, творческие неудачи, созависимые отношения и еще куча всего — это все одновременно и предпосылки, и следствия, и триггеры нездорового состояния. Этим и уникально любое затянувшееся расстройство психики: оно загоняет тебя в порочный круг.
Это как с курицей и яйцом — то ли работа, отношения, внутренний конфликт измотали тебя до такой степени, что ты в этом состоянии, то ли это состояние заставило тебя выбрать такую работу, построить такие отношения и устроить такой внутренний конфликт. Вокруг тебя как будто отравленная зона: все, что туда попадает, начинает работать на твое расстройство.
— Как проходило лечение болезни?
В разное время я пила анксиолитики, транквилизаторы, антидепрессанты и нейролептики. В целом нужно отметить: я считаю, что лечение всегда назначалось мне правильно. Просто ни один врач не может спрогнозировать ухудшения внешней среды.
Мне долгое время не очень везло: казалось, я начинала идти на поправку, и вдруг случалось какое-нибудь ЧП, которое отбрасывало меня назад и нивелировало прогресс в лечении. Однако мне все-таки удалось стабилизироваться и войти в норму.
Искренне считаю, что без госпитализации это было бы невозможно — полезно иногда на пару недель отключиться от внешнего мира и пообщаться с собой, с психологами и психиатрами. Это как раз помогло мне прервать порочный круг, вырваться из цепочки травматичных событий. До этого я травмировалась внешними раздражителями и реагировала нездорово — окружала себя еще большим количеством раздражителей, травмируя себе еще сильнее. Короче, сплошной деструктив.
— В настоящее время сложно следить за собственным здоровьем? Пережитое приносит много неудобств?
Сейчас, к счастью, поддержание моего здоровья не требует особых хлопот, разве что финансовых вложений и времени. Медикаменты я сейчас не принимаю, а визит к психотерапевту раз в неделю стал для меня нормой, о которой я даже не задумываюсь. Это как ходить в спортзал. Или даже на работу — на регулярную и интенсивную работу над собой. Мое выздоровление перестало быть дорогой от «плохо» к «нормально» и стало путешествием от «нормально» к «хорошо». Думаю, это не предел, дальше тоже есть куда расти.
— Близкие знают о диагнозе? Как к нему относятся?
Да, все мои близкие в курсе. Не представляю, как можно к этому относиться иначе, чем с пониманием. Другой вопрос — со многими людьми мне пришлось расстаться, потому что стало понятно, что отношения с ними токсичны. Это касается практически всех родственников, некоторых друзей и партнеров.
— Вообще болезнь предпочитаете скрывать или готовы в любом обществе свободно говорить о ней?
Я совершенно не стесняюсь себя и всего, что со мной связано. Более того, я считаю, что очень важно говорить о психических расстройствах — это способствует их дестигматизации.
Я искренне считаю, что у всех, абсолютно у всех людей в той или иной степени есть проблемы с психикой. У кого-то было сложное детство, кто-то слишком много работает, кому-то в прошлом разбивали сердце, кто-то собрал себе целый букет травматичных ситуаций. Нет ничего постыдного в том, чтобы прийти и разобрать какую-то ситуацию со специалистом. В конце концов, болезни психики ничем не отличаются от болезней тела — мы же не скрываем от друзей, что сломали ногу, боясь, что они будут над нами издеваться. Кому в голову придет шутить над человеком с переломом и говорить, что он просто не умеет ходить, или, например, советовать ему разобраться с травмой самостоятельно? Царапина может зажить сама по себе, но серьезными болезнями должны заниматься врачи — это касается и душевных ран.
— Что было самым сложным в борьбе с депрессией?
Самое сложное — вырваться из порочного круга. Найти, куда бы просочиться из круговорота изматывающих событий, травмирующих ситуаций, расстраивающих отношений. Как только вы вырвались из этой тоскливо-апатичной рутины — вы сделали половину дела. Дальше нужно смотреть на свою жизнь со стороны и менять ее в лучшую сторону, не боясь потерять какие-то вещи, расстаться с какими-то людьми. Самое главное, чему меня научили в больнице — ты не можешь внезапно оказаться в какой-то другой счастливой жизни, ты можешь эту счастливую жизнь только построить. И для этого придется многое изменить, от многого отказаться, многое добавить.
— Какое состояние сейчас?
Сейчас я прекрасно себя чувствую, уже больше полугода считаю себя по-настоящему счастливой.
Ангелина поделилась своими фотографиями, которые публиковала в рамках флэшмоба «У депрессии нет лица». Каждая фотография подписана цитатами автора, взятыми из описания ее болезни в социальных сетях.
Все примеры проявления депрессии у публичных людей, героинь материала и персонажей из книг и фильмов — лишний повод взглянуть на свое окружение. Возможно, среди ваших близких кто-то уже страдает от болезни, но боится признаться. А, может, кто-то рассказал правду о своем душевном состоянии, но остался непонятым. Стоит пересмотреть собственное отношение к депрессии и принять ее как реально существующую проблему, в случае возникновения которой необходимо искать пути решения.
Все указанные в материале препараты и методы лечения несут исключительно информационный характер. «Дискурс» не несет ответственность за самолечение и при возникновении проблемы рекомендует обратиться к специалистам — истории героинь статьи ярко демонстрируют положительный опыт взаимодействия с врачами.
Иллюстратор: Таня Сафонова
Редактор: Никита Болотов
