«Попытались что-то предпринять с грузовиком и гранатометом». Очевидец штурма Белого дома об ополченцах и бегстве омона

Об истерике и хаосе во время блокады Белого дома осенью 1993-го рассказывает очевидец событий, фотокорреспондент Дмитрий Борко. Публикуем интервью, в котором журналист вспоминает яркие подробности октябрьского кризиса: как «мемориальцы» организовали санитарную дружину и спасали раненых милицейских и народных ополченцев; какой была обстановка в Доме Советов с неработающей канализацией, без света и тепла; как люди координировались без мобильных телефонов через подпольную прессу, радио и листовки; почему омон и спецназ, бросая каски и щиты, разбегались по дворам и что происходило после того, как демонстранты на грузовике ворвались в мэрию.

Интервью вошло в книгу «Последняя осень парламента» о том, как после расстрела Дома Советов танками начала формироваться новая российская автократия во главе с всемогущим президентом. Автор Алексей Сочнёв скрупулезно восстановил случившееся в октябре 1993-го, собрав независимые свидетельства очевидцев и участников переломных событий.

Заказать книгу «Конец свободной эпохи. Последняя осень парламента», которую Дискурс выпускает совместно с издательством directio libera и проектом VATNIKSTAN, можно на сайте directo libera. 

Расстрел Дома Советов и народное восстание

Горящий Белый Дом — болезненный символ для всех, кто его таковым видел. Строгое, величественное административное здание вмещало высший представительный орган, венчающий советскую политическую систему. Белый Дом находится в той местности, где советская власть устанавливалась. 

На берегу Москва-реки со стороны Пресни происходили ожесточённые бои декабря 1905 года, закончившееся поражением революционных советов, а в 1917 году, чуть менее акцентированные столкновения, тогда в Москве основные сражения происходили у Кремля, — победой. 

В августе 1991 года Белый Дом стал местом притяжения протестующих против попытки государственного переворота ГКЧП. Тогда недовольные граждане сгруппировались вокруг недавно избранного президента РСФСР и по совместительству главы Верховного Совета РСФСР Бориса Ельцина. В историю вошёл снимок Ельцина, стоявшего в окружении соратников перед Белым Домом на танке в августовские дни. 

Чуть более чем через два года в октябре 1993 года по приказу Ельцина Белый Дом расстреляют из танков, а президент теперь уже РФ низвергнет приведший его к власти и возглавляемый им прежде советский парламент России. В историю войдут снимки дымящегося Белого дома с чёрными пробоинами на верхних этажах. Идеальные иллюстрации к демонтажу советской власти. 

«Врёт как очевидец», — присказка историков, работающих с личными источниками. Тем более, если свидетельствует политик и непосредственный участник событий, изменивших страну и их собственную жизнь. Но из мозаики разнообразных свидетельств можно выявить настроение и мельчайшие детали, зафиксировать атмосферу, прямую речь участников уравновешивают документы и стенограммы, доступна и богата материалами периодика начала 1990-х. Тридцать лет — достаточный срок для того, чтобы раны зарубцевались и о травматическом опыте можно было говорить. 

Собеседники Сочнёва в книге «Последняя осень парламента» принадлежат к разным политическим лагерям и социальным группам. Автор пообщался с Хасбулатовым и Коржаковым, Лимоновым и Пархоменко, представителями «Мемориала» и РНЕ, студентом и рабочим активистом образца 1993 года. 

Интервью похожи на перекрёстный допрос. По одним и тем же вопросам рассказчики дают противоречивые ответы, но эти разночтения столь наглядны и ясны, что читатель сам делает выводы. 

Массовое выступление, начавшееся с народного схода на Октябрьской, как будто стало неожиданностью для сторон конфликта. Получившие поддержку от тех, кто их прежде проклинал за близость к Ельцину, Руцкой и Хасбулатов оставались чужаками для защитников Белого Дома. Верховный Совет поддерживали наиболее радикальные политические силы, даже находившаяся в оппозиции Ельцину самая массовая левая партия КПРФ не поддержала Верховный Совет. Поначалу митингующие повторяли сценарий августа 1991 года. 

Захват соседнего здания мэрии Москвы и поход в Останкино обусловлены бунташной стихией. Уводить значительную часть наиболее пассионарных активистов в другую часть города, куда и в мирное время добираться долго, ради призрачного захвата Останкинской телебашни выглядит нерациональным шагом. Вышедших митингующих в поддержку Верховного Совета было недостаточно, чтобы развести потоки по разным административным зданиям и упрочить своё положение в городе. 

Защитники Белого Дома не могли решить элементарные коммунальные вопросы функционирования здания — не было горячей воды, телефонной связи и электричества. Сформированное в кабинетах Белого Дома альтернативное правительство оставалось таковым только на бумаге. Силовики быстро изолировали Белый Дом и локализовали народное выступление, хоть и колебались, требуя приказ от президента в письменной форме. Депутаты Верховного Совета, избранные по всей России, не смогли запустить волну поддержки Верховного Совета по регионам. 

События 3-4 октября 1993 года поражают своей жестокостью. Подтверждены Генпрокуратурой смерти 147 человек 3-4 октября 1993 года — среди убитых зеваки и случайные прохожие, расстрелянные и забитые, санитары и журналисты. Это большая трагедия для Москвы и всей страны, о которой помнят. 

Позади Белого Дома у стадиона «Красная Пресня» есть довольно большой народный мемориал погибшим, постоянно лежат свежие цветы. 

Фотокорреспондент Дмитрий Борко о блокаде Белого Дома, штурме Останкино и взятии мэрии Москвы 

— Что это были за люди — защитники Дома Советов?

Это были разные люди, что для меня было очень интересно. Я сидел у костров и слушал людей точно так же, как в 91-м году. Кстати, вокруг Белого дома я разговаривал с людьми, которые были в 91-м, и снова пришли на его защиту. Были фашиствующие группы, достаточно вспомнить Баркашова, а можно и не только его. Было много кондового посконного консерватизма, было много фанатичных левых, именно левых, причем крайне левых. 

Этот альянс левых и правых начал складываться до октября, но именно у Белого дома он очень ярко проявил себя. Хотя до этого сложно было представить красных и коричневых вместе. Были совершенно не ангажированные политическими силами люди, были такие же, как я, сторонники парламентаризма и защитники конституции. Были те, кто испугался авторитаризма в лице Ельцина. 

Было и очень много антисемитов. Мои друзья-мемориальцы тоже были — они организовали санитарную дружину имени Максимилиана Волошина. Помогали обеим сторонам — выносили раненых в Останкино, перевязывали раненых ментов на Садовом кольце. Их частенько отсылали в сторонку: «Ребята, вы вот тем не попадайтесь на глаза, если узнают, что вы из демократов, вам не поздоровится». Хотя на самом деле они были левых взглядов. 

Кстати, там был Стас Маркелов, молоденький совсем. Ярослав Леонтьев, Саша Черкасов, Оля Трусевич, Саша Соколов. Соколов среди них был единственный настоящий врач. Ему удалось спасти тогда несколько тяжело раненных людей. Надежды на мирное решение растаяли, когда 1 октября появилось оружие. Белый дом тотально заблокировали, у оцепления появились милиционеры с автоматами. До этого менты были только с дубинками. Напряжение очень сильно выросло. 

Затем рядом со зданием около Белого дома вышли баркашовцы с оружием и несколько казаков с автоматами. Было мрачное ощущение, эта радикализация в большей степени создавала тяжелое, давящее ощущение того, что что-то надвигается. Параллельно шли организованные патриархом переговоры, которые никак ничем не заканчивались.

— Внутри ДС бывали?

В самом Доме Советов я тоже периодически бывал, бродил там со свечкой, ведь свет там выключили, по этому гигантскому зданию, с неработающими вонючими сортирами. Как-то натолкнулись в темноте на дуло автомата. Оказалось, на встречу шел Хасбулатов с охраной. Сначала, когда выбирали Руцкого в президенты, когда низложили Ельцина в отсутствие кворума, у них было очень воинственное, я бы даже сказал, шапкозакидательское настроение: «Сейчас мы скажем и всех призовем, всем сообщим, и народ нас поддержит». Позже настроение сменилось на 180 градусов. 

Я видел Хасбулатова перед самым расстрелом парламента, он выглядел просто ужасно — живой ходячий скелет с впавшими безумными глазами. Многие были на пределе сил, постоянные истерики. Не в плохом смысле я это говорю, а рассказываю, как люди истощились за эти дни. В интервью мне все говорили примерно одно и то же, что все кончится плохо: «Нас размажут». А когда 3 октября вдруг пришел народ, и милиция разбежалась, я увидел в глазах политиков удивление, что ситуация так вдруг развернулась, и в городе фактически установилось безвластие.

— Скажите, а как люди скоординировались, ведь мобильных телефонов не было?

Сначала все шло через подпольную прессу, которая раздавалась на Пушке, или через листовки в метро. А потом все созванивались, тогда все разговаривали по городскому телефону в обычных домашних условиях. Потом уже стало проще, слушали «Эхо Москвы», там рассказывали про все предстоящие события. Тогда еще было радио оппозиционное, были отдельные передачи по ТВ патриотически-православного толка. Вот так и расходилась информация.

— Кроме отключения света и канализации, Ельцин запретил типографии, обслуживающей Верховный Совет, печатать продукцию, на телевидении была закрыта программа «Парламентский час», была отключена связь с регионами.

И, несмотря на это, состоялась огромная манифестация. Мне это было уже знакомо по митингам за Ельцина, которые собирали сначала по 200 человек, а потом по 100 тысяч. В этот раз тоже сработала система дополнительного информирования через листовки, через очень немногочисленные СМИ, газеты «Правда», «Молния».

— Вы видели штурм мэрии и ехали с восставшими в «Останкино». Расскажите, что это была за группа, что села в грузовики? Сейчас по телевидению принято цитировать спецназовцев из «Альфы», которые говорят, что это была репетиция оранжевой революции. В нашем понимании это словосочетание означает некие тайные силы Запада. Были ли эти тайные силы? 

Нет, ничего такого не было. Была небольшая группа тех, кто проявил себя при штурме мэрии, и тех, кто согласился там взять оружие. Группа эта сложилась с колес. Их взял под командование военный, среди них тоже были военные. Я с ними разговаривал около грузовиков. Потом заполнили шесть грузовиков и поехали в Останкино. Я ехал с гражданскими. «Трудовая Россия» пошла пешком и пришла под самые выстрелы. 

Когда приехали к телецентру, все было хаотично, люди были растеряны и не знали, что делать. Потом появилась вооруженная группа, которая решительно направилась к техническому корпусу телецентра. Совсем к другому, не там, где сначала митинговали. Они попытались что-то предпринять с грузовиком и с гранатометом. Утверждать, что были какие-то тайные силы, какие-то специальные «макашовцы», нельзя.

Вообще, все, что происходило у Дома Советов, повторяло 1991 год: попытки организовать людей изнутри, скоординировать действия, доставку еды и строительство баррикад, медиков. Все было очень неэффективно. У меня до сих пор есть устойчивое представление, что люди просто начали повторять действия митинговавших в 91-м году с полной уверенностью, что именно эти действия приводят к успеху. Они их повторяли как некие символические ритуальные действия. Баррикады строили на том же месте. 

Я слышал разговор: «Слушай, в августе вот здесь строили, давай здесь строить». Они были убеждены, что если повторят все то же самое, то Ельцин растворится, как растворилась ГКЧП. 

Это, конечно, была ошибка. Но люди действовали по схеме, которую посчитали удачной. 

До штурма мэрии я стал свидетелем очень смешного события. Я обходил мэрию с другой стороны и снял, как засевшие в мэрии ВВэшники, ОМОН и спецназ, разбив витрины первого этажа, драпали в сторону центра Москвы. Они совершенно не хотели крови, не хотели воевать. Поэтому они просто убежали. Они швыряли щиты, бросали каски, многие по дороге просто разбегались по дворам и чесали в сторону Кремля, по Новому Арбату. 

Через несколько минут, с главного входа демонстранты грузовиком пробили двери и побежали по пустынным коридорам, выволакивая очень немногочисленных служащих. Кому-то дали по затылку, другому дали пинка, никакой особой жестокости я не видел. И началось ликование, торжество: «Ура, ура! Мэрия наша!»