Споры о национальной идентичности в кругах российской оппозиции обострились с началом «спецоперации». Например, звучат предложения выдавать «паспорт хорошего русского» тем, кто против путинской военной агрессии, или дискуссии о том, люди какой национальности наиболее жестоки к украинцам — буряты или чеченцы. В эссе о кризисе псевдолиберального дискурса журналистка Дина Тороева осмысляет, из-за чего кажущаяся прогрессивной общественность впадает в откровенно националистические крайности. Проанализировав самые показательные высказывания оппозиционных селебрити и изучив фронты сетевых дискуссий, автор через концепт Ницше о ресентименте объясняет, как псевдолибералы подспудно делят россиян на «высшие и низшие сорта», каким образом региональные антивоенные движения оказывают сопротивление навязанным ярлыкам и борются с режимом на практике, какое значение приобрела фраза «я русский» и почему псевдолиберальный флуд может привести к снятию ответственности с авторитарного режима.
Предваряя возможные вопросы, сделаю несколько пояснений к выбранному для статьи заголовку. Под «псевдолибералами» я имею в виду людей, которые вроде бы искренне хотят как лучше: они верят в условную «прекрасную Россию будущего» без Путина, осколков самовластья и имперского шовинистического «менталитета». Ратуют за прогрессивность, будь то агендерные туалеты или свободное ношение оружия. И за гуманизм: они не поддерживают так называемую «специальную военную операцию по защите ЛНР и ДНР». В быту таких людей зачастую называют «либералами». Однако несмотря на свои воззрения, их публичные высказывания часто приобретают человеконенавистнический характер. Словом, антилиберальный. Цель настоящего текста даже не осудить этих «псевдолибералов», а найти причину их публичной «прогрессивной ненависти».
Другая оговорка касается нетолерантных слов «русня» и «чурки». Обычно их использование извиняется лишь наличием у автора этих идентичностей. И у меня они есть. Более того, имеется одна из самых «проблематичных» идентичностей во время «спецоперации», а именно бурятская. Я пишу этот текст не только как журналист и исследователь, но и как дочь бурята, правнучка улигершина (бурятского сказителя) Аполлона Тороева.
Противоречивые рефлексии российского псевдолиберализма
24 февраля многонациональное и во всех смыслах разнородное общество России проснулось коллективной русней — в украинских пабликах и медиа это слово даже популярнее, чем «рашист». Если рашистами (как и «орками») обычно называют военных, которые находятся на территории Украины, то русней — всех подряд, в том числе и гражданских. В Telegram-канале УНИАН вы можете найти такой пост: «В Москве бушевала непогода. Даже погода против русни. Ветер обрывал куски обшивки и крыш с домов, обломки летели на припаркованные авто». И в целом такие формулировки из уст мощнейших украинских медиа совсем не удивительны — в ситуации военного конфликта людям свойственно враждебное отношение друг к другу (здесь можно вспомнить пренебрежительное «фрицы» по отношению к немцам).
Однако многие люди в России, в том числе известные оппозиционеры, которые решили публично и однозначно дистанцироваться от украинского конфликта, кажется, не на шутку испугались «руснявого клейма» и позиции Every Russian is responsible for this («Каждый русский ответственен за это»).
Именно эта паническая боязнь прослыть русней показала за пять месяцев «спецоперации», пожалуй, самые противоречивые рефлексии российского сопротивления. Самым показательным, конечно, стоит назвать мем «хороший русский», о котором «Дискурс» уже писал. Однако «хорошее русское гражданство» если о чем-то и говорит, то только о русском (лучше все-таки сказать, российском) ресентименте.
Понятие ressentiment — это главная черта морали рабов, вторичная по отношению к морали господ. Ницше в работе «К генеалогии морали» пишет, что сильные творят мораль и устанавливают, что есть хорошо, исходя из ценностей (в первую очередь благородство), а слабые реагируют реактивно и решают, что есть плохо. А плоха для них сила, ведь она наносит им вред: «Что ягнята питают злобу к крупным хищным птицам, это не кажется странным; но отсюда вовсе не следует ставить в упрек крупным хищным птицам, что они хватают маленьких ягнят». По Ницше, люди ressentiment морально (или всецело) зависят от хозяев, не чувствуют своей первосортности и называют что-то добрым или хорошим, покуда это не наносит им вреда. Но если действия хозяев перестают носить «безопасный характер», то последние становятся для слабых плохими и злыми — не потому, что перестали быть благородными, а потому, что стали опасными.
Многие российские эмигранты-псевдолибералы попросту не чувствуют своей «первосортности» и решили активизировать «хорошесть» в качестве не абсолютной ценности, а спасательного круга на время «спецоперации». Они стали доказывать «хорошесть» не для себя самих, а для западных коллег, «первосортности» которых они, вероятно, завидуют. Если раньше псевдолибералы могли упиваться своим превосходством перед «русским быдлом», считая приверженность европейским ценностям показателем благородства и сверхчеловечности, то после войны в глазах Запада рисковали смешаться с этим самым быдлом. Но не стоит ждать, что «хороший русский» — это последний интеллектуальный трюк. Мораль рабов, по Ницше, очень изобретательна:
«Восстание рабов в морали начинается с того, что ressentiment сам становится творческим и порождает ценности: ressentiment таких существ, которые не способны к действительной реакции, реакции, выразившейся бы в поступке, и которые вознаграждают себя воображаемой местью. В то время как всякая преимущественная мораль произрастает из торжествующего самоутверждения, мораль рабов с самого начала говорит Нет „внешнему“, „иному“, „несобственному“: это Нет и оказывается ее творческим деянием. Этот поворот оценивающего взгляда — это необходимое обращение вовне, вместо обращения к самому себе — как раз и принадлежит к ressentiment: мораль рабов всегда нуждается для своего возникновения прежде всего в противостоящем и внешнем мире, нуждается, говоря физиологическим языком, во внешних раздражениях, чтобы вообще действовать, — ее акция в корне является реакцией».
Впрочем, «хороший русский» — это самый безобидный пример проявления национальных кульбитов. Быть «хорошим русским», попивая сок в нью-йоркском квартале, конечно, самоуничижительно, но хотя бы не обидно. Гарри Каспарову — наполовину армянину, наполовину еврею из Азербайджана — удалось стать хотя бы таким русским. Считайте, повезло. Ведь, допустим, в Израиле, чтобы нееврею стать евреем, нужно следовать определенным правилам, например исповедовать иудаизм.
В России же национальность — это лотерея: не всегда можно предугадать, какой ярлык навесят. Играет роль не только происхождение, но и внешность, различные культурные коды, язык и говор. В лучшем случае человек считается русским, в худшем — чуркой, хачом, жидом и проч.
Не даст соврать фонд «Свободная Бурятия» — первое этническое антивоенное движение из России, деятельность которого спровоцировала не только сама «спецоперация», но и расизм внутри России: как среди так называемых ватников, так и прогрессивных людей. Далее — показательный пример.
Оппозиционное медиа «Популярная политика», созданное «Фондом борьбы с коррупцией» оппозиционера Алексея Навального, 2 июня выпустило видеоролик под названием «Россия под мусором | Украинские дети гибнут | Пираты Азовского моря». В этом ролике Ольга Гусева, ведущая YouTube-канала организации и член команды Навального, разделила население России на «не лучших» и… видимо, самих навальнистов из «Популярной политики», ныне базирующихся в Латвии: «Все-таки те люди, которые поехали воевать, это, на мой взгляд, не самая лучшая часть населения России. Уж простите меня, да, это все-таки малообеспеченные слои населения — это буряты в том числе, которых на самом деле относительно России 600, по-моему, тысяч человек… не нужно все-таки ставить знак равенства между гражданами России, которые не участвуют и не поддерживают спецоперации, и теми, кто воюет».
Со слов Гусевой ловко сложились равенства: буряты значит бедные, а бедные буряты значит воюют. Впрочем, Гусева после этого эфира извинилась на своих личных страницах в соцсетях и уверила подписчиков, что не делит людей по национальности. Возможно, она действительно оговорилась — но оговорилась по Фрейду.
Здесь я могла бы упомянуть исторический контекст «Популярной политики» — деятельность Алексея Навального в движении «Народ», от которого он никогда не открещивался, и его участие в русских маршах. Но, учитывая его теперешнее положение, не думаю, что это этично. Да и не слишком важно: ведь формулировке «не лучшая часть населения» предшествовали другие, не менее показательные обзывалки авторства «прогрессивных либералов». Одно из самых поэтичных — «нелюди из бессартирных сел». Именно так оппозиционер и эмигрант в Лондоне Евгений Чичваркин описал людей из депрессивных регионов России (Бурятия, Тыва и т. д.), когда появились аргументы в пользу того, что военный ресурс в России вовсе не славянский и тем более не московский. Более того, на просторах соцсетей также гуляет карта «Сорты россиян», иллюстрирующая потери военных в регионах (впрочем, так и не удалось выяснить, кто же ее сделал — российские или украинские криэйторы).
Стоит вспомнить и то, что говорил еще в начале «спецоперации» Александр Невзоров, ныне заимевший украинский паспорт: «Маша Захарова, с ее любовью к войне, могла бы удовлетворять роту бурятов <…> бурятам все равно, кого насиловать».
Больше, чем «нелюдям простым», досталось только кавказским военным — и вновь на национальной почве. Ведь, по словам Максима Каца, именно кавказцы, в отличие от всех других национальностей, лишены свойства видеть в украинцах людей. Кавказофобия, конечно, не редкость и в Украине, где ненависть к кадыровцам достигла такого уровня, что советник офиса президента Украины Алексей Арестович публично призвал не дискриминировать чеченцев и мусульман.
Для России же в новых реалиях кавказофобия будет вновь актуализировавшейся нормой, ведь ее проповедуют «лучшие люди города». Например, оппозиционный журналист Сергей Пархоменко («Эхо Москвы»), считающий, что вообще все чеченцы ответственны за кадыровцев, а вся Россия угнетена Чечней.
И эти примеры — лишь самые яркие за последнее время, которые удалось запомнить по единственной причине: выдают такие инфоповоды более-менее известные псевдолибералы, своего рода оппозиционные селебрити. Сколько у них подписчиков, считающих чурок-бурят кривозубыми ворами унитазов, а хачей-чеченцев дикарями в папахе, даже подумать страшно.
Лучше задаться вопросом: почему вместо порождения хоть сколько-нибудь конструктивных мыслей, прогрессивная общественность успевает впадать в самый настоящий расизм и национализм, после которых американский кэнселинг из-за неправильно употребленного местоимения кажется просто детским лепетом?
В то же время региональные антивоенные движения и действия показывают не менее эффективный выхлоп, чем обобщенное российское сопротивление. Если не сказать — более. Потому что последствия их действий — не поток возмущенных комментариев от людей всех идеологий и религий, а достижение вполне прагматических целей: помощь военным в расторжении военных контрактов, учет и пересчет погибших и раненых, освещение реального положения дел в областях, республиках, краях и округах. Так, глава фонда «Свободная Бурятия» Александра Гармажапова в эфире телеканала Freedom рассказала об одном из беспрецедентных за время всей «спецоперации» случаев — как мобилизованные буряты выпрыгивают из автобусов, чтобы не ехать воевать в Украину.
Сам фонд «Свободная Бурятия» помогает по крайней мере нескольким сотням расторгнуть военный контракт: «К нам обратилось около 300–350 контрактников, и с каждым днем все больше и больше. Каждый день 1–2 человека минимум обращаются. Очень часто обратившиеся представляют не себя одних. То есть их где-то запирают, и у одного из них оказывается телефон. И он нам начинает писать, звонить и спрашивать, что делать, что с ним еще 10–15 человек, что они хотят разорвать контракт, но им не дают это сделать. Мы консультируем. Суммарно через нас прошло около 500 человек».
Тем не менее фонд сталкивается с непробиваемым расизмом каждый день, если не каждый час, со всех сторон — с российской и украинской, пропутинской и антипутинской, условно «консервативной» и условно «либеральной». После широкого резонанса вокруг видео, где военный-азиат кастрирует пленного украинца, фонд опубликовал почти отчаянное обращение к журналистам: «Мы призываем журналистов и блоггеров воздержаться от указания национальности преступника до результатов официального расследования <...> и настаиваем, что национальность преступника не может быть отягчающим обстоятельством. Приписывать индивидууму какие-либо качества в зависимости от его этнической принадлежности ни что иное, как расизм».
Гармажапова также уточняет, что национальный аспект — не менее важен для военных, чем просто желание спасти жизнь: «Со мной связывался один военный, которому удалось разорвать контракт, он сказал: „Я не хочу быть оккупантом. И я не понимаю, почему мы лезем в Украину, если я 9 лет жил в Москве и сталкивался там с расизмом и ксенофобией“. Я напоминаю — „вам в Москве говорят, что вы ‚чурки‘ и ‚узкоглазые‘ и должны ехать к себе домой. Вы уверены, что в ‚денацификации‘ нуждается Украина? Вы говорите, что хотите защищать русский язык в Украине? Вспомните, что происходит с языками коренных народов России в России? И что именно Путин был инициатором того, чтобы ваш язык был переведен в разряд факультатива и стал необязательным к изучению“. И тогда у людей что-то щелкает».
О национальной идентичности «я русский»
Имеет смысл сказать о давней проблеме национальности «русский», которая сегодня стала попросту многозначным понятием. Украинцы в основном называют русскими всех жителей и выходцев из России. Ни один ученый — будь то историк, генетик или лингвист — не ответит вам однозначно, что такое эти «русские». Вам назовут как минимум две-три теории происхождения, связанные с русами, варягами, восточными славянами и еще бог знает с кем. Еще более прозрачно ответят, что такое «чистокровный русский», когда любой анализ ДНК дальше седьмого колена покажет уйму разных кровей.
Обычно поборники «генетической русскости», сдающие квартиры только славянам и нанимающие их на работу, апеллируют к внешним данным: светлая кожа, светлые волосы, голубые глаза, средний рост. И это, кстати, описание Рамзана Кадырова.
«Русский» в России как национальность — это идентичность от противного: если вы «русский», значит, вы не басурман-татарин и не боевой бурят Путина. В сегодняшнем контексте информационной войны имеет смысл говорить только о социально-политическом понятии «русский», что как раз и трансформировалось в уничижительную «русню».
Русский — не про кровь и не про культуру, о которой «товарищи басурмане» знают подчас больше «славян» (актуальный пример — филолога, написавшего не один научный текст о русском языке, Гасана Гусейнова обвиняли в русофобии). И совсем не про русский язык, без которого в России не проживешь по-человечески.
Здесь фраза «я русский» созвучна с «я нормальный, я свой, я не опасен».
Академик Лихачев в статье 1994 года «Нельзя уйти от самих себя» вывел формулу русского поведения: «вера в судьбу в форме недоверия к себе». Накануне первой чеченской войны это звучало особенно точно, потому что Лихачев писал не только о тщетном русском бегстве от самих себя, но и о «своих иностранцах»: «Стремление уйти от государственной „опеки“ навстречу опасностям в степи или в леса, в Сибирь, искать счастливого Беловодья и в этих поисках угодить на Аляску, даже переселиться в Японию. Иногда это вера в иностранцев, а иногда поиски в этих же иностранцах виновников всех несчастий. Несомненно, что в карьере многих „своих“ иностранцев сыграло роль именно то обстоятельство, что они были нерусскими — грузинами, чеченцами, татарами и т. п.».
Конечно, в России есть множество региональных идентичностей — то есть связанных не с государственностью, а с иной территорией: родовое село, город, национальная республика. Однако если их жители не принадлежат к национальным меньшинствам или же не акцентируют внимание на своей национальности, то здесь их, как правило, считают русскими. За границей же все куда сложнее: русскими становятся вообще все, как показал случай Гарри Каспарова. Можно объяснить это тем, что russian — «русский» и «россиянин» одновременно. Да и о малых родинах мало кто слышал. За границей проще и понятнее назваться русским, даже если вы приехали на самую-пресамую деколониальную конференцию.
Вероятно, эта загадочная идентичность «русский» травмирует всех, кто может под нее попасть, в первую очередь российских псевдолибералов. Прогрессивных настолько, что им не хочется быть русней. Закостенелых в своем ресентиментном менталитете настолько, что им хочется — им необходимо! — оставаться русскими и отстаивать право на условную «прекрасную Россию будущего». Если следовать логике Ницше, то это своего рода жажда реванша, которая свойственна морали рабов.
Морально травмированные россияне хотят стать не просто русскими, но первосортными русскими — ничуть не хуже, чем западные люди, и уж точно лучше, чем восточные. Отсюда и крайность, которая заключается в том, чтобы взвалить бремя ответственности за «спецоперацию» на принципиально нерусских, незападных и, следовательно, не либеральных людей.
На кавказцев, которые в большинстве своем исповедуют ислам, а значит, мыслятся как «системные угнетатели женщин». На тувинцев и бурят — далекую, неизвестную азиатчину.
Куда ведут попытки ткнуть пальцем в небо и отделить русских от русни? Вопрос не вполне риторический. Думаю, уже многие прочитали или перечитали сборник «Ответственность и суждение» философа Ханны Арендт. И, кажется, анализируя тоталитаризм прошлого века, она предсказала и «прекрасное российское будущее», в котором виноватыми становятся не конкретные ответственные лица, а социальные группы — национальные меньшинства, люди, отказавшиеся уезжать, и многие другие: «Для меня квинтэссенцией моральной неразберихи всегда была послевоенная Германия, где те, кто лично ни в чем замешан не был, уверяли сами себя и весь мир в том, сколь глубоко их чувство вины, в то время как лишь немногие из настоящих преступников были готовы хотя бы к малейшему покаянию. Разумеется, результатом этого спонтанного признания коллективной вины стало крайне успешное (хотя и ненамеренное) обеление всех, кто действительно совершил что-то; как уже было сказано, там, где виноваты все, не виноват никто».
