В «Безопасном театре» каждый человек может стать актёром и сыграть свою историю для других. Это пространство полного принятия, где можно не стесняться рассказывать о себе глубинную правду. Кураторы проекта помогают желающим самостоятельно продумывать спектакли от художественных приёмов до костюмов и устраивать постановки с музыкальным и световым сопровождением перед публикой.
О терапевтической силе сторителлинга, принятии и проживании эмоций через работу над спектаклем театровед Анна-Мария Апостолова поговорила с кураторами новаторского открытого театра. Стивен и Анна, занимающиеся постановкой историй, рассказали о том, как создавать безопасную среду для посетителей, о чём чаще всего хотят поговорить люди, какие истории считаются безопасными, в чём заключается работа над персональными спектаклями и почему так важно вступать в диалог с теми, кто не согласен с вашими идеями.
— Расскажите, в чём цель безопасного театра?
Анна: Если человек приходит в какое-то пространство и знает, зачем ему это, то всё работает как слаженный механизм, который нужно только запустить, дать ему правильный импульс, проводить вниманием — и встреча окажется мягкой и заботливой, максимально красивой.
Это то, как мы хотим организовывать процесс в «Безопасном театре»: чтобы каждый человек, приходя сюда, знал, зачем он здесь, и в ответ получал поддержку в своем раскрытии. Начиная работу, мы предлагаем такое пространство, в котором он почувствует, что всё, что есть в нем, принимается. Тогда он начнет больше предлагать, не ждать, когда ему скажут, как быть, а выйдет и воплотит свою историю. И это касается взаимодействия с каждым человеком в команде.
Например, нас есть традиция — готовить определенные угощения для вечеров, чтобы в том числе через еду зритель мог подключатся к той или иной истории. За этот процесс отвечает повар «Москва-Дели» Суман. Он готовит обед для команды, масала чай, арбузно-мятный сок или десерты для слушателей. Все, что для этого нужно, — рассказать ему, о чем будет история и сколько будет гостей, а он сам предлагает, экспериментирует с новыми рецептами и организовывает процесс подачи.
— Какую роль «Москва-Дели» играет в истории становления театра?
Стивен: Это место, откуда все началось. Основательница «Москва-Дели» Галя Ботт и её муж Йоханн говорят, что люди, вместе готовящие еду каждый день, — это семья. С Галей и Йоханном мы знакомы уже много лет — вместе работали над большим международным проектом. «Безопасный Театр» возник именно в рамках этого проекта. Галя предложила, чтобы Москва-Дели стала первой площадкой.
Думаю, у нас много общего с «Москва-Дели»: мы стараемся относиться друг к другу как к братьям и сестрам и придумывать, как организовать театральное действие через представление «что всем нужно». Именно поэтому у нас так легко происходит развитие в этом пространстве: по моему опыту, это единственное подобное место в Москве.
— Вы сказали, что каждый человек знает, зачем приходит в «Безопасный театр». Каким образом вы стараетесь этого добиться?
Стивен: Мы ориентируемся не на продакшн, а на истории — любой человек может рассказать свою. Чаще всего люди хотят рассказать про себя или посплетничать, то есть неосознанно болтать о том, что кажется важным, но на самом деле быстро проходящее. Есть теория, что наша префронтальная кора развивалась якобы потому, что мы много болтали. Но, к сожалению, сплетни — разрушающее действие, так как очень сложно строить отношения, когда такое происходит вокруг человека. Мы же помогаем людям рассказать про себя, раскрывать и познавать свои разные стороны и их взаимодействие — это классный импульс.
Мне кажется, это несложно понять: любой человек, который сел бы на пять минут на подушку и попытался обратить внимание на свое дыхание, сразу бы понял, что внутри нас постоянно бушует шторм.
Расшифровывать этот шторм, весь этот большой внутренний разговор, по-моему, значит рассказать историю в классическом виде.
Когда театр таким случайным образом, как наш, обращает свое внимание на историю и заявляет, что любой человек может рассказать свою, постепенно появляется сообщество людей, желающих это сделать. Возникает понимание, что внутри волнующей истории можно не просто похвастаться или посплетничать, а поведать о том, что даст возможность познать себя и поможет другому человеку почувствовать отклик и силу. В лучшем случае происходит и то, и другое.
— Если история не должна быть сплетней, то какой она должна быть? По какому критерию происходит отбор историй?
Стивен: Чёткие критерии для историй лишают людей поиска полноценности. Половина историй прошлого сезона проявились не по критериям, а по интуиции. Мы смотрели на какую-то историю или ситуацию и думали — это безопасно? Даст ли силу людям такая история?
— Что такое «безопасная история» и как она появляется?
Стивен: С самого начала мы решили, что не хотим делать место, где мило, душевно, люди паршиво улыбаются друг другу и рассказывают только истории, где нет никакого насилия и ничего «острого». Это крайность, существующая в современном мире, а нам хотелось найти что-то среднее.
Появляется что-то магическое, когда человек в конце истории на самом деле не понимает позицию автора, а получает пространство для поиска внутри самого себя. Например, как в конце «Легенды о птице Доненбай», где сын убивает свою маму, потому что не узнает её, не помня, кто он есть. Единственное, что он знает, — есть верблюды, которых он пасет, и люди, несущие ему еду. Они говорят, что мать хочет украсть у него «шапку», а это для него самое страшное. Рассказывать эту историю может быть опасно, потому что в ней фигурирует не просто убийство, а убийство матери. Но когда жизнь матери прекращается внутри тела, платок падает с её головы, превращается в птицу, и эта птица улетает и до сих пор поёт: «Вспомни, кто ты, чей ты, твой отец, Доненбай, Доненбай, Доненбай», — возникает вечное пространство — причина рассказать историю и магический случай, который вдохновляет задавать себе вопросы о сути самости и жить полноценно — с любовью и заботой о близких.
Анна: Думаю, любая идея всегда начинается с малого, и потом, когда в неё начинают верить другие, она разрастается и обретает конкретные формулировки. За первый год мы несколько раз пытались написать критерии для историй, о которых нас многие спрашивают, но то, что оказалось ближе — пробовать рассказывать истории, которые знакомы нам, давать наглядный пример, куда мы идем.
Многие из первых историй принёс Стивен. Они были с ним уже очень давно, и в какой-то момент ими просто нужно было поделиться, пропустить их через себя, чтобы другой человек услышал, и в нём эти темы тоже откликнулись. Анна-Мария Сивицкая хотела рассказать «Пророка» — мы сделали «Пророка», потому что это оказалось близко и музыкантам, и актерам, и всем, кто присоединился. «Легенда о птице Доненбай» появилась, когда Кирилл как-то на карантине подарил Стивену две книги: в одной из них была маленькая вырезка из романа — конкретно эта история отозвалась, и мы начали её делать. Мы придумывали цикл историй по индийской традиции и встретили индолога, специалиста по индийской поэзии Максима Демченко, с которым готовим уже третью историю. А «Свет ночных раг. Смерть среди жизни» принес в «Безопасный театр» Миша Иошпа, давний друг Стивена.
— А как происходит работа над историей?
Анна: Главное, чтобы она была, а дальше мы смотрим на то, какая музыка ей подходит, вместе с рассказчиком начинаем придумывать, как наполнить историю такими приемами, которые не перекрыли бы её, а помогли объемно раскрыть. Есть роли, которые мы распределяем между собой, и это всегда подвижно. Кто-то ищет музыкантов, кто-то продумывает еду, придумывает подходящее световое решение и так далее. Репетируем вместе, если нужно.
Стивен: Есть выразительные средства помимо слов, поэтому хочется обращать на них внимание. Мы стараемся помогать не деспотично и маниакально, а по чуть-чуть — чтобы человек чувствовал, что для него есть место, и лучше всего, если он предлагает свои идеи.
— Чему научил вас опыт первого сезона?
Стивен: Сейчас, после 11 разных историй в прошлом году, мы поняли, что теперь «Безопасный театр» больше про то, как мы можем строить партнерства.
Мы думаем, как относиться к образовательной части нашей работы. Поэтому развиваем лабораторию в виде короткого курса о том, как научиться рассказывать истории, совместно с «performing arts academy», которая недавно открылась в Москве. Каждое занятие строится вокруг историй, которые 1) рассказывает тело; 2) человек рассказывает самому себе; 3) которые возникают между человеком и партнером или между человеком и группой; 4) историй, несущих вневременные идеи; 5) интегральных историй, когда все четыре этапа совмещаются в одном акте перформанса.
Анна: Если в первом сезоне мы были сосредоточены именно на том, что есть рассказчик и есть Москва-Дели или другие пространства, то теперь мы развиваемся в разных направлениях и хотим, чтобы больше людей подключалось в тех сферах, в которых могут. К примеру, сейчас мы начали партнерство с курсом фотографии Британской школы дизайна — студенты будут приходить на наши спектакли и делать фотографии, через которые расскажут свои истории о том, что было в этот вечер. Кто-то может делать зарисовки, которыми мы делимся через наши социальные сети или сайт. Появляются партнеры, с которыми придумываем серию подкастов.
Стивен: А ещё один из проектов, о котором я не могу сейчас много рассказывать, как раз дополняет ту античную и душевную часть безопасного театра, которая родилась в первом сезоне. Это проект дискуссий о новом боге современности — прогрессе. Мы пытаемся изучать эту новую мифологию, которая появилась несколько сотен лет назад, и теперь правит миром. Хотим выяснить, как принимаются решения — экологические, социальные, личностные. Такая дискуссия позволит быть со всеми в контакте, не закрываться в узком кругу людей, которые уже и так думают, как мы.
Любому институту и личности в современном мире необходимо вести диалог не только с теми, кто с ними согласен, но и с теми, кто не разделяет их точки зрения, чтобы избегать сектантства и деспотизма. Если ты занимаешься искусством или исследованием себя, нельзя делать это с помощью непрямого или прямого насилия.
— Почему для «Безопасного театра» так важна тема насилия?
Стивен: В этом мире мы все из насилия — оно с нами тысячи лет. Как ребенок я понял, что насилие, которое происходит вокруг меня, неправильно. Как взрослый человек — понимаю, что ситуация была не настолько простой, как я думал, потому что и мои родители, и мои учителя, и друзья тоже были теми, кто испытывал насилие — маленькое или жестокое, но это то, что происходило с каждым.
Безопасный путь — это путь исцеления, и можно найти его только обращая внимание на ту боль, которая остается после насилия.
Такой путь крайне необходим современному человеку, и если говорить о театре, то чуткое обращение нужно не только когда ты выбираешь материал, но и когда работаешь с людьми, не игнорируя боль и общую привычку делать что-то насильно.
