Улицы Китай-города в 2010-х стали местом паломничества молодёжи: там работают музыкальные клубы, бары и круглосуточные магазины с дешёвым вином. Пространства «Горка» и «Яма», открытые в конце десятилетия, среди прочих посетителей, привлекли и молодых маргиналов, любящих панк-музыку и живущих по фриганизму. Новые панки бьют бутылки, орут, мусорят, справляют нужду прямо на улице — в рассказы о творимых непотребствах попала даже 14-летняя девочка, спящая с бомжами за наркотики.
Журналисты Дэнни Кулинич и Валентин Воронов не смогли пройти мимо такой фактуры и, вооружившись двумя бутылками водки, чтобы расположить к себе почтенную публику, решили выяснить, что из себя представляет новая волна китайгородских панков. Постояльцы тусовки рассказывают, как группа «Пошлая Молли» опопсила китайгородскую культуру, зачем активисты «Лев против» развязывали драки с её участниками, чем занимаются панки в повседневной жизни, каких политических взглядов придерживаются и почему не тратят деньги на еду и одежду.
Маленький скверик в центре Москвы идеально подходил для тихих вечерних посиделок или свиданий. Однако именно такие места, по мнению китайгородских, лучше всего подходят для спотов — мест сходок, тусовок и прочего кутежа. В этот раз на споте проходил фримаркет — что-то среднее между бесплатным секонд-хэндом и блошиным рынком. К моменту нашего появления лавочки были завалены вещами не первой свежести. Они курсировали по рукам поддатых панков. Те, кого мало интересовало обновление гардероба, уже вовсю развлекались: понарошку дрались в стиле кунг-фу, игрались с роскошным китайским веером в половину человеческого роста или с ловкостью цирковых обезьянок лазали по освещающим сквер фонарям. Разговоры нескольких десятков человек неизбежно сливались в один поток неразборчивого шума. Улавливались только обрывки фраз про концерты, проблемы в семье и протесты.
Мы открыли первую бутылку и сразу же нашли собеседников. Катя и её подруга Уля были первыми, с кем мы заговорили. Они выглядели как завсегдатаи мефедроновых вечеринок и дворовых попоек: растрепанные волосы, усталый взгляд и всеобщая нервозность.
Дэнни Кулинич: Вы, как люди обитающие здесь, можете составить портрет среднестатистического китайгородского?
Катя: Самый настоящий маргинал, который живет с родителями за их деньги, ходит в шмотках с фримаркетов и бухает как тварь.
Между нами появляется какой-то поддатый панк и клянчит бутылку с водкой: «Давай сюда», — почти неразборчиво бурчит он и делает большой глоток. Поморщившись, он занюхивает головой одного из интервьюеров и уходит.
Катя: Примерно вот так [смеется].
Дэнни Кулинич: В общем, настоящая левацкая жизнь.
Катя: Причем здесь леваки? Скорее уж битники.
Дэнни Кулинич: А скажи, как китайгородские живут в обычной жизни. Их же что-то вытолкнуло оттуда?
Уля: По моему опыту общения с кгшниками, у них чаще всего либо проблемы в семье, либо какие-то психические расстройства.
Катя: В своих семьях или привычных компаниях такие люди не чувствуют себя комфортно. Мне 16. Я сейчас задрачиваюсь с ЕГЭ, и родители меня гнобят по максимуму. Сюда я прихожу, чтобы наебениться и абстрагироваться от того дерьма, которое происходит в жизни.
Уля: Мне кажется, что насчет родителей — это твоя личная проекция. Я от своих давно съехала и живу одна. Теперь работаю бухгалтером и просто тусуюсь здесь в свое удовольствие. И чувствую себя последней блядью.
Дэнни Кулинич: А что человек с профессией забыл здесь? У тебя размеренная жизнь?
Уля: Нет, жизнь у меня не размеренная. В таких местах я тусуюсь лет с пятнадцати, только в области. Сейчас у меня просто много очной работы, и мне требуется разгрузка.
Кто-то задевает бутылку с водкой, и она с характерным звоном брякается о брусчатку. Значительная часть ее содержимого выливается. Панки негодуют. Мы забираем бутылку с остатками водки, допиваем её и с досадой выбрасываем в урну. Стоило нам отойти, как какая-то хрупкая девчонка извлекла её обратно на свет Божий и, неразборчиво выкрикивая какие-то лозунги, разбила в розу. Свидетелями сцены оказываются двое проходивших мимо молодых мужчин, своим видом напоминающих типичных подписчиков «Мужского государства». Борцовской походкой они направились к панкам: «Вы че, охуели?! Здесь дети ходят!» — наехали стражи нравственности на вчерашних детей. К счастью, конфликт исчерпался, не успев толком начаться.
Мы расчехлили вторую бутылку и пообещали себе впредь быть более экономными. Следующей нашей собеседницей стала Аглая — девочка с ярко накрашенными глазами в порванных черных колготках. Среди собравшейся толпы панков Аглая казалась главным амбассадором свободной любви. За недолгое время нашего пребывания на фримаркете она успела горячо перецеловаться с половиной тусовки, не обращая внимания на пол или возраст. Мы спросили, каким ветром её сюда занесло, и услышали довольно типичную историю прихода в кгшную субкультуру.
Аглая: В моей старой тусовке мне говорили, что я ебанутая. А я была уверена, что где-то есть люди, близкие мне по мировоззрению, которые хотят выделяться из толпы и не стыдиться этого. И в 2016 году на Китай-городе я нашла именно таких людей. Но уже в 2018 Китай-город заняли ненормальные для меня неформалы, которые брезговали, условно, жрать из мусорки и пить парфюм. Так что я взяла перерыв на пару лет, пока мне на голову в прямом смысле не свалился один крутой парень на бесплатном гиге [панк-концерте], который потихоньку втянул в новую китайгородскую тусовку. С близкими мне по градусу ебанутости людьми. Так что в жизни все вернулось на круги своя.
Фраза «Жрать из мусорки» прозвучала со стороны Аглаи неслучайно. Фриганство, представляющее из себя поиск еды и модных шмоток по помойкам, является одним из краеугольных камней образа жизни нынешних китайгородских. Охота за фригой — своего рода крестовый поход детей против культуры потребления, предоставляющий шанс его участникам лечь спать не с пустым желудком.
Аглая: На мне сейчас ни одной шмотки, которую я бы купила сама. При этом я работаю. Просто зачем покупать вещи или еду, если можно просто подождать, пока её из какой-нибудь закусочной не вынесут выбрасывать в конце дня? Тем более, что когда ты покупаешь что-то в магазине, ты платишь 20% НДС государству. Нахуй государство! Главное в нашей жизни — это ебать систему в рот!
При этом не брезгуют китайгородские и шкуроходить [собирать чужие закладки по наиболее типичным местам, куда их могут запрятать кладмены]. Это мало сочетается с какими-нибудь принципами наркопотребительской солидарности, но Аглаю это ничуть не смущает.
Аглая: С моральной точки зрения [меня] ничего не угнетает. Мы же ходим в шмотках с помойки и кошмарим людей на улицах.
Валентин Воронов: Так ведь одно дело — выкинутые шмотки, и другое — закладки, ждущие своего покупателя.
Аглая: Да, но это их проблемы. Все равно им капнет перезаклад или скидка 50%.
Вдали появляется высокая фигура. Порванная гавайская рубашка, солнечные очки и походка вразвалочку. В руке полторашка, а на лице упоротая улыбка. Это Коля Дайнеко — эталон китайгородского и герой многих локальных событий. Себя он называет «просто чувак». Панки налетели на него пчелиным роем, словно на прибывшую рок-звезду. Впрочем, таковой для них Коля и является. «Ебаный насрал, да дайте мне наконец поговорить с людьми!» — крикнул он на своих восторженных друзей, уже несколько раз прервавших начало нашего диалога. Это, конечно, мало помогло, но мы хотя бы стали слышать друг друга.
Дэнни Кулинич: Ты, как старожил, можешь рассказать, с чего начался Китай-город? Дай краткую историческую справку для тех, кто не в теме.
Коля Дайнеко: На мой взгляд, тут всегда была тусовка. Но ключевую роль, прежде всего, играет то, что это центр. Не настолько помпезный, как сраная Тверская, но центр.
Дэнни Кулинич: Играет ли роль то, что от Китай-города ходят круглосуточные автобусы?
Коля Дайнеко: Безусловно. Также раньше было дохуя круглосуточных магазов. Помню, вроде, в 2013 году тут «Изабелла» за 60 рублей продавалась. Ну и неподалеку находятся очень много музыкальных клубов. Идеальные условия для тусы. Поэтому сюда по-любому будут стекаться люди, которых интересует андеграудная культура или пьянки в центре. Потом появился бар «Смена», вокруг которого начал происходить всякий движ. Сейчас его роль выполняет условный «Punk fiction», но я не припомню возле него круглосуточных магазинов. Не менее важную роль тут играла заброха МГЛУ [имеется в виду сгоревший корпус общежития МГЛУ у парка «Горка»]. На неё можно было забраться, позалипать на Москву при алом закате, припиться, и пойти на концерт какой-нибудь постпанк-, эмо-, гранж-группы. Еще около заброхи на месте парка «Горка» был пустырь, который мы называли «Полигон». На нем не было вообще ничего. Только камни. Идеальное место для того, чтобы бухать, ведь туда никто никогда не совался.
Дэнни Кулинич: Расскажи про пик Китай-города. Про активности у «Ямы» и вокруг различных музыкальных групп. Как всё начиналось и почему в итоге заглохло?
Коля Дайнеко: Все просто. Расцвет китайгородской темы шел параллельно с расцветом новой русской волны. Пасош, Буерак — все эти чуваки. Люди поют про Китай-город и на Китай-городе. Но со временем культура начала попсоветь, а вместе с ней начал попсоветь и весь КГ. Ключевую роль в этом сыграла группа «Пошлая Молли». В 2018 году ее популярность достигла каких-то неебических масштабов, и их песни все крутили на репите просто до дыр. Ну, а после этого все пошло на спад, и сейчас [Коля обвел рукой малочисленную компанию] мы находимся где-то в начале 2016 года. Тогда народу было очень мало.
Дэнни Кулинич: А разве спад не связан с тем, что государство стало прессовать паблик плейсы как напрямую, так и через титушек?
Коля Дайнеко: Безусловно. Камон, тут речь не только о стагнации и опопсении культуры, но и о силовых факторах влияния. «Лев против», как бы ни прискорбно было это признавать, внесли нехилый вклад в разгром Китай-города. Они пропалили все споты и слили всё ментам, а те, в свою очередь, начали прессовать. Да и само государство сильно постаралось. Например, круглосы однажды сказали, что ушли на двухмесячный ремонт. Разумеется, спустя два месяца никто из них не открылся. Но логика власти понятна. Никому не нужен Вудсток у Администрации президента. Да и пандемия тоже сильно всех подкосила. Из-за всего этого очень много людей отсеялось.
Дэнни Кулинич: Тогда последний вопрос, думаю, самый логичный. Будет ли, по твоему мнению, новый ренессанс Китай-города? Ведь ты сказал, что сейчас все вернулось к уровню 2016 года, то есть к самому началу. Но за ним следовал и культурный бум, вроде того, что был в 2018 году.
Коля Дайнеко: Это вопрос культуры. Я не знаю, что дальше будет модным или хотя бы популярным. Сейчас же у меня не самые радужные прогнозы. Во всех сферах жизни всё хуже и, в том числе, в поп-культуре. Все очень-очень плохо.
Дэнни Кулинич: А что плохо?
Коля Дайнеко: Застой. Нужна какая-то смена парадигмы, новое движение. Просто сейчас все просекли, как занять место в культуре. Нужно бабло. Для всяких стримингов-хуимингов, для «Родного звука» [музыкальное сообщество во ВКонтакте], чтобы он тебя запостил с записью: «Пожалуй, лучшая группа в жанре "Листопад — метал"». И все — становишься новым Цоем на ближайшие две недели. А качество звука никого не волнует. Китай-город — это не место, а люди. И, когда людям вновь станет интересно, — тогда можно будет говорить о новом витке. Но, возможно, это будут люди совершенно другого поколения.
Отстрелявшись, Колян протянул нам бутылку и присоединился к своим друзьям хлестать из горла «виноградный день». Мы же решили подойти к стоявшей неподалеку девушке, выкрикнувшей в сердцах, что китайгородские испортили ей жизнь.
Валентин Воронов: Давай поподробнее насчет «испортили жизнь».
Рая: Это шутка, конечно. Просто мне кажется, что в 20 лет у меня уже алкоголизм [смеется]. Но вообще, тут люди не просто, как это может показаться, каждый день собираются, бухают, устраивают оргии и портят городскую инфраструктуру. Коля Дайнеко у нас поэт.
Коля Дайнеко: Я не поэт, я пацан!
Рая: Он поэт-пацан. И музыкант. Как минимум еще две девчонки занимаются татуировками. Есть художники. Кто-то организовывает концерты. В принципе, изначально у нас даже была некоторая идеология горизонтального сотрудничества. В основном здесь ребята анархисты. И правые, и левые.
Валентин Воронов: Что сейчас правые и левые анархисты думают о Навальном? Ходите на митинги?
Рая: Я ходила на последние митинги. Но я не очень отношусь к Навальному и стратегии ФБК. Пойти и покричать «Путин вор!», а затем быть отпизженным ментами — это такое себе.
Валентин Воронов: То есть ты считаешь, что стоило бы перейти к полноценной уличной конфронтации?
Рая: Да! Да! К сожалению, несмотря на то, что здесь все не приемлют насилие, в таких масштабных вещах оно необходимо. И, если ты хочешь что-то поменять, — тебе нужно прибегать к силовым методам. Вообще идеальная смерть — это смерть во время революции: в попытке отстоять свои идеи и привести мир к чему-то качественно новому.
Валентин Воронов: А пока у вас бывают стычки с противниками менее зубастыми, чем Росгвардия?
Рая: С чуваками из «Льва Против». Когда мы фриганили на Китай-городе, мы наткнулись на каких-то его мутных приспешников. Они доебались до нас за то, что мы пили около мусорок. Ну и завязалась драка. Я дралась с какой-то девчонкой. Коле тогда рассекли лицо. А так в основном только всякие пьяные мужики доебываются.
После диалога с Раей мы с грустью отметили, что водки у нас осталось, в лучшем случае, еще на одного собеседника. Поэтому решили поговорить с ещё одной местной поэтессой Полиной, как раз совсем недавно очнувшейся от краткой алкогольной дремы на скамейке. Из довольно путанного объяснения можно было сделать вывод, что центральной темой Полининых произведений является некий аналог индуистского Атмана с нежным именем Марфенька.
Полина: Это некая дева, которой не существует, и которой являются все. И суть её заключается в моей безграничной к ней любви. У меня слезы идут из глаз, когда я думаю о Марфеньке. Ведь Марфенька — это не ты и не я, но в то же время — и ты, и я, и все здесь.
Валентин Воронов: Давай ты подробнее опишешь «всех здесь», только постарайся более приземленно.
Полина: Китайгородские — те, кто готов помочь и принять происходящее без лишней агрессии. С неким надуровневым пониманием того, что все на свете — это иллюзия, в которой мы все пребываем. Иллюзия иллюзии. Любой человек, который легко относится к жизни, может вписаться к нам и испить из этого рога изобилия. Китайгородские — плавильный котел для тех, кто открыт ко всему. Плавильный котел, в котором можно переплавить свои травмы в некое творческое начало или убиться, разъебаться и сдохнуть, поставившись одним на всех спидозным шприцом. Мы помним всех тех, кто дознулся. В основном метадоном. Или суициднулся, выпрыгнув из окна. Это одна грань нашей жизни.
Собравшиеся в сквере панки внезапно начинают дружно скандировать «Иисус Христос» так, будто это суперзвезда футбольного клуба «Зенит».
Полина: Другая — это, например, сейчас кричать «Иисус Христос», а раньше кричали «Русские вперед!». Делать все то, что контркультурно.
Фримаркет подходил к своему логическому завершению. Наименее стойкие китайгородские крепко спали в ближайших клумбах. Самые удачливые ебались неподалеку от спящих. Наиболее стойкие — продолжали разнообразно разъебывать сквер. Те, кто еще не успел найти себе вписку на ночь, в спешке пытались договориться о ночлеге. Опустошив последнюю бутылку водки, мы решили, что настала пора и нам убираться отсюда подальше.
Китайгородские умеют создавать много шума, из-за чего могут иногда отхватить неприятностей от неравнодушных прохожих. Но какой-то ощутимый вред они систематически наносят только сами себе, чем выгодно отличаются от мусоров или активистов «Льва Против», готовых на многое, чтобы испортить кому-нибудь вечер. Так что, если вы встретите в центре копающихся в помойке расхристанных цветноволосых оболтусов, — не спешите осуждать их. Ведь пока они отвлекают на себя внимание различного рода эрегированных пионеров, — вы сможете спокойно насладиться хорошим вином на любимой лавочке у пруда.
Заглавная иллюстрация: Катенька Безобразова
