Недавно на одной из московских улиц я увидел группу китайских туристов. Хотя, может, это были корейские туристы или вьетнамские, не знаю. Но они очень меня позабавили: приехав сюда за тысячу километров, они с большим интересом ходили по городу, по которому ходил и я, хотя ни за какую тысячу километров не приезжал и даже не знал китайского языка, а также корейского и вьетнамского. И тем не менее я оказался рядом с этими пожилыми китайцами; пожалуй, для удобства я буду называть их китайцами, но может, они вовсе и не китайцы.
С ними был гид, тоже китаец, и все остальные китайцы его внимательно слушали. Его слушал и я, хотя ничего не понимал. Все происходило у небольшой церквушки, и, наверно, гид рассказывал ее историю, быть может, вспоминал какой-то забавный случай или просто сыпал датами. Китайцам, казалось, были очень интересны эти истории, но один из них не слушал гида: он рассматривал табличку на стене. Надпись на табличке сообщала, что крещение проходит по субботам, а отпевание — каждый день.
Китаец был седой и старый, а такие китайцы почти всегда выглядят как мастера кунг фу или как мудрецы, постигшие тайну мироздания. Когда я вижу таких людей, мне хочется спросить их о чем-то таком, что навсегда изменит мое представление о мире, но почему-то никогда этого не делаю. Вот и в этот раз я ни о чем таком не спросил старого китайца, хотя стоял совсем рядом. Когда он вдруг взглянул на меня, я все-таки решился задать вопрос: понятна ли ему, старому китайцу, надпись на табличке. Он подумал и сказал что-то на китайском. Возможно, он ответил, что все понимает, но не догадался сказать это по-русски. Видимо, я ошибся, и этот китаец был не такой уж мудрый.
Мимо шли обычные люди, не китайцы; они не приехали сюда из другой страны с гидом, и им до этой церквушки не было никакого дела. Но если бы любой из этих прохожих оказался в Китае и увидел бы там такую же, то наверняка бы остановился, чтобы внимательно ее изучить и даже сделал бы фотографию. Бедная церквушка, подумал я, неужели только турист, приехавший из другой страны, может тобой заинтересоваться?
Но если так, то почему тут остановился я, ведь я не приезжал из другой страны? Я вообще не люблю ездить, хотя мне приходится делать это довольно часто. Я почти не покидаю пределов Москвы, но она так устроена, что дорога из одного района в другой занимает порой час. А час — это время, за которое можно доехать из одного крупного города в другой, например, из Манчестера в Ливерпуль.
В Манчестере и Ливерпуле вместе взятых живет около миллиона человек — столько же, сколько в одном округе Москвы. Таких округов в Москве двенадцать. Двенадцать городов-миллионников! И почти каждый день я ездил из одного такого города в другой, совершенно не осознавая этого. Но какой из этих городов мой? Какой из них — Москва? И существует ли она вообще?
А если сложить все расстояние, которое я проехал за год по Москве, то как раз вышла бы дорога до Китая. Значит, за год я съездил в Китай, но даже не заметил этого!
Получается, я был путешественником — таким же, как эти китайцы. Мне стало неловко: ведь если я путешественник, то мне нужен рюкзак и чемодан. Но с собой у меня не было ни рюкзака, ни чемодана. Я оказался в чужом городе, а вокруг ходили незнакомые люди, и всем им было наплевать на меня. Они, скорее всего, принимали меня за обычного человека и даже не видели во мне путешественника, который стоял без рюкзака и чемодана.
Чтобы хоть на время не быть туристом и никуда не уезжать, я сел на скамейку. Рядом по-прежнему туда-сюда ходили люди и постоянно меняли окружающую обстановку. Стало быть, даже сидя на месте, я путешествовал.
Я закрыл глаза, пытаясь не смотреть на всех этих людей, но услышал китайскую речь. Мне почудилось, что я сижу в Китае. Но как я оказался в Китае? Я вовсе не собирался туда ехать. И к тому же у меня не было обратного билета!
Я открыл глаза и вновь увидел китайцев. Но это был не Китай, а Москва. Мне стало спокойнее: это не я оказался в Китае, а сами китайцы приехали сюда и создали здесь на маленьком закутке у церквушки филиал своей страны.
Я посидел на скамейке десять минут и за это время реальность, в которой было пять часов дня, превратилась в ту, где уже десять минут шестого, хотя я для этого вроде бы ничего не делал. Никуда не уезжая, ничего не делая и просто сидя на скамейке, я путешествовал. Путешествовал во времени. Чуть позже село солнце, день закончился, но опять совсем без моего участия. Я никак не помог этому дню завершиться. Он как-то сам по себе прошел, а я лишь сидел, провожал его взглядом в последний путь и оказался в реальности, где этого дня уже нет.
На мою руку сел комар. Я был рад ему, ведь комар этот — родной, московский, не китайский. Он стал пить мою кровь, но я решил его не прогонять, потому что кровь для комара — еда; без еды он умрет, а мне не хотелось становиться невольным убийцей. Я покормил комара своей кровью, и он, довольный и сытый, сел отдохнуть здесь же, на месте обеда, — на моей руке. Я хотел его погладить, но он испугался и улетел; видимо, это был неприрученный комар и к ласкам не привык. Сделав круг, он сел на другую мою руку. В этот раз я не стал его тревожить. Мы сидели с комаром и смотрели на этот мир, причем в один момент мне показалось, что комар вздохнул и сказал «Мда…». Потом он улетел, а я остался, поскольку летать не умел.
Но вспомнил китайцев, и мне стало легче. Ведь если кто-то, преодолев такое расстояние, приехал сюда, значит тут не так уж плохо. Причем приехал он не по какой-то необходимости, а просто потому что турист.
Такой же, как и я.
