Антивоенный протест незрячих. Оксана Осадчая об одиночных акциях, феминизме и диалоге с теми, кто поддерживает войну

Незрячая антивоенная активистка Оксана Осадчая с 2021 года выходит на митинги и одиночные пикеты. В конце октября суд приговорил девушку к штрафу 60 тысяч за акцию на Манежной площади с плакатом «Полтора года позорной бессмысленной войны». Оксана — филолог, она разработала шрифт Брайля для древнерусского языка, адаптировала для незрячих школьников задания олимпиад, а сейчас помогает культурным институциям быть доступными для слабовидящих, обучает незрячих людей пользоваться смартфоном с программой невизуального доступа и организовывает показы независимых фильмов с тифлокомментариями.

«Дискурс» вместе с коллегами из альманаха о политзаключенных «Ажур» побеседовал с активисткой о том, как жизнь в Набережных Челнах и сложности с получением препаратов для тяжелобольной мамы заставили задуматься, что в стране что-то не так, каким образом дело против Жени Беркович и Светланы Петрийчук подтолкнуло к первому одиночному митингу, чем Оксана руководствуется при выборе места для пикетов, почему, несмотря на репрессии, считает важным высказываться в соцсетях и как ведет диалог с людьми, поддерживающими власть и войну.

Об интересе к политике и приходе в активизм

Я родом из Набережных Челнов. Мне кажется, жизнь в провинции, где видны большие проблемы во всех сферах, во многом помогает задуматься о том, что в стране что-то не так. Моя мама заболела раком, когда мне было 15 лет, и все эти круги ада с получением рецептов на обезболивающие, с бесконечными очередями в больницах, отсутствие паллиативной помощи для нее в то время в Челнах и повсеместное равнодушие (за исключением отдельных людей, которые чудом оставались людьми в этой системе) заставляли задуматься о том, что всё происходящее ненормально.

А уже в старших классах и в универе это вылилось в разговоры о политике с друзьями. Я стала узнавать, что почитать и послушать. Я филолог по образованию. Работаю с разными культурными институциями в сфере доступности для незрячих и слабовидящих, недавно начала преподавать французский язык, также в рамках проекта «Универсальный мобильный помощник» обучаю незрячих людей пользоваться смартфоном с программой экранного доступа. Часто жалею, что не IT-специалистка, поэтому не могу исправлять баги невизуальной доступности на разных сайтах и в приложениях.

До 2021 года я следила за происходящим в стране, переживала за друзей, которые выходили на протесты в 18-19 году.

Когда в 2019 году на митинге в поддержку Голунова задержали мою подругу, я особенно остро начала ощущать, что можно бояться или не бояться, но эта реальность повсюду и отстраниться от нее невозможно, нужно пытаться делать что-то, что в моих силах.

Участвовать в акциях я тогда не решалась, пыталась только разговаривать с незнакомыми людьми о политической ситуации, высказываться в соцсетях и делиться информацией, но это всё происходило постепенно.

Об участии в митингах после начала войны и подготовке одиночных пикетов

С 2021 года я уже сама начала ходить на митинги. После начала войны тем более — было ощущение, что хуже уже быть не может, поэтому и терять почти нечего. Одиночные пикеты проводить долго не осмеливалась. Не хотелось всё время кого-то просить рисовать плакаты, да и страх оставался. Когда ты в толпе, вероятность, что задержат именно тебя, не так высока, как с одиночными пикетами, когда люди проходят мимо, смотрят на твое высказывание и могут отреагировать на него очень по-разному.

Потом я попросила подругу нарисовать первый плакат и решилась выйти, когда задержали Женю Беркович и Светлану Петрийчук. Увидев, что ничего фатального со мной не происходит, а информацию можно донести и таким способом, я решила продолжать. Вплоть до антивоенного пикета на Манежной площади нам с подругой удавалось избежать задержания.

Проходящие мимо люди иногда спрашивают, зачем нам это надо, нас же посадят, ничего не изменить. Кто-то переживает и говорит нам слова поддержки. Но бывают и курьезные ситуации. В мае, во время одного из наших пикетов в поддержку Жени Беркович и Светланы Петрийчук одна женщина увидела сначала мою белую трость и хотела предложить мелочь, но когда я обратила ее внимание на плакат, стала извиняться, спрашивать про это дело.

Обычно я выбираю для пикетов парки, мы обсуждаем с Любой места, много ли там людей. В идеале, чтобы было много прохожих и мало полиции. Так, мы выходили с подругой Дашей в Сокольники, с Любой в Парк Горького, на набережную Воробьёвых гор, в Раменский парк и вот в последний раз в Коломенский, в поддержку Азата, и там, что удивительно, было особенно много вопросов и поддержки от прохожих.

Каждый раз, выходя на пикет, мы понимаем, что нас могут задержать, и когда шли на Манежную площадь, было понимание, что, скорее всего, так и будет, но всё равно хочется сопротивляться разными способами.

Мы с мужем заранее говорим друг другу о планируемом пикете, чтобы при необходимости в случае задержания можно было друг к другу приехать, как мы делали в августе. На акции я стараюсь брать с собой воду, обязательно справку об инвалидности, почти никогда не беру с собой ноутбук и брайлевский дисплей (последний мне очень нужен и при этом дорого стоит, поэтому важно, чтобы я не осталась без него), обязательно беру заряженный пауэрбанк, чтобы не остаться без связи, ну и стараюсь теперь сообщать защитнику о планируемой акции.

О поведении полиции при задержании и давлении силовиков

Полицейские при задержании немного теряются — не каждый день незрячих людей задерживают, поэтому особо не жестят, спокойно ждут защитника, не пытаются задавать провокационные вопросы.

У меня при задержании спросили, знаю ли я, что написано на моем плакате. Для меня это удивительно, а они, может быть, думали, что кто-то поставил человека с инвалидностью, дал плакат, чтобы подвергнуть риску, а человек ничего не понимает.

Мне важно было им показать, что это не так и что надпись на плакате — моя идея, чтобы хоть один из них воспринимал это по-другому, а то они привыкли думать, что кому-то якобы платят, поэтому люди на акции ходят.

Два раза полицейские приходили к нам домой. В день моего суда, 8 сентября, но тогда дома был только друг, они сфотографировали его справку об инвалидности и ушли. Второй раз пришли 21 октября, через 2 дня после моего суда, чтобы поговорить со мной и с мужем.

Я долго не хотела открывать, но они очень громко стучали в дверь и потом стали говорить, что в следующий раз вскроют дверь болгаркой, если я не хочу идти с ними на контакт.

В итоге открыла, чтобы дать им сфотографировать справку об инвалидности для их отчета: что они пришли, но расписаться я не могу. Сказали: «Ну, у нас работа такая, вы не обижайтесь, просто вы общественники, позиция у вас неординарная».

О свободе высказываний, помощи политзаключенным и диалоге с теми, кто поддерживает войну

Я понимаю, что до власти в нынешней ситуации пикетами не достучаться, но для меня это прежде всего про возможность диалога с прохожими и про доступ к информации. Люди могут видеть рекламу службы по контракту и информацию про нацизм в Украине, пусть у них будет возможность увидеть и антивоенное сопротивление, и информацию про политзаключенных. Кто-то заинтересуется, почитает, может быть, начнет что-то делать, даже если будет 1 или 2 таких человека, — это уже эффект.

Хочется, чтобы равнодушия и желания не замечать то, что происходит вокруг нас, было чуть меньше.

Кроме одиночных пикетов, когда есть возможность, я стараюсь писать письма политзаключенным, делиться информацией о событиях, ходить в суды, разговаривать с прохожими о происходящем. Учитывая, что часто приходится спрашивать маршруты в незнакомых местах, у меня появляется возможность диалога с окружающими. Сейчас с подругой начали организовывать показы независимых фильмов с тифлокомментариями, чтобы они были доступны в том числе для незрячих зритель_ниц. Пишу обращения, подписываю письма и петиции, но получается не всегда, зависит от невизуальной доступности конкретного сайта или сервиса.

Иногда я разговариваю с людьми с другой позицией, когда на это есть силы. Могу возражать в комментариях, говорить, что фразы типа «если бы мы не начали, они бы начали» не являются оправданием вторжения, говорю, что война всех касается, милитаризм опасен для детей в том числе, во время войны усиливается цензура и преследование несогласных, с войны возвращаются травмированные люди, из-за чего растет преступность.

Но не со всеми людьми получается говорить об этом, только если человек готов слушать, а не начинает сразу оскорблять и говорить, что мы ничего не знаем.

Я стараюсь высказываться и делиться новостями в соцсетях, в ВК тоже это делаю, но интерфейс ВК мне не нравится, поэтому там пишу реже, чем в Facebook или в Telegram, но когда написала про суд и штраф, даже во Вконтакте не получила хейта в свой адрес — напротив, было много слов поддержки и предложений помощи.

О страхе и мыслях об отъезде

Не могу сказать, что совсем не боюсь. Пока нет очевидного риска уголовного дела, уезжать не планирую, да и муж не хочет, но планирую в следующем учебном году поступить в магистратуру во Франции. Пока думаю именно про учебу, а не про отъезд на совсем, есть какая-то ценность в том, чтобы пожить в другой культуре, получить новый опыт и вернуться с ним в Россию, если всё это получится реализовать.

Последний раз я испытывала страх после прихода полиции. Вроде умом понимала, что ничего ужасного не должно произойти, но всё равно было тревожно и некомфортно.

За мужа я боюсь больше, чем за себя, учитывая, что он свою политическую деятельность начал вести гораздо раньше, еще в Самаре. В какой-то момент я поняла, что если буду бояться всё время, просто не выдержу этого, поэтому стараюсь как можно реже думать о его рисках, а то тревога накрывает очень сильно и в случае реальной опасности уже сложно будет что-то сделать. Мы много поддерживаем друг друга, обсуждаем происходящее, держим в курсе планирования акций. Справляться мне помогает работа с психологом, разговоры с мужем и друзьями, скалолазание и книги.

О творчестве и хобби, которые помогают справляться

Я периодически пишу стихи. После задержания написала о своих ощущениях по этому поводу, иногда пишу из-за мрачных новостей, пытаюсь как-то отрефлексировать этот опыт.

(Прим. ред. — стихотворение приведено не полностью)

Подошёл ко мне и к моей подруге,
Назвался груздем без кузова.
Считал ли кто-нибудь на досуге,
Сколько уже статей за слова?
Шли в отделение, кто-то спросил:
«Ну вы же знали, на что шли?»
Уже объяснять не хватает сил,
Что да, и иначе мы не могли.

Еще я занимаюсь скалолазанием — это интересная, но грустная история. Я начала лазать в 2019 году, радовалась, что нашла вид спорта по душе, в 2021 году заняла 4 место в чемпионате мира по параклаймбингу. После начала войны мало лазала, не всегда были силы на это, а в октябре прошлого года тренер уехал от мобилизации. Сейчас нашла новую тренерку и возобновила занятия. Там много работы с телом, ответственности за другого человека, когда страхуешь, много выносливости нужно, и это помогает немного отвлечься от происходящего, хотя бы на короткий период.

О праве на обычную жизнь, инклюзии и феминизме

В России во многом приходится отстаивать свои права как незрячей девушке. Особенно это касается госучреждений. Людям в госучреждениях проще, чтобы мы везде ходили с сопровождающими, а им не приходилось бы думать о заполнении бумаг за нас, о том, как проводить или объяснить маршрут, предоставить информацию в доступном формате. Из последнего: когда я хотела сделать нотариально заверенную доверенность о допуске защитника в ОВД в случае задержаний, выяснилось, что мы можем это сделать только с «рукоприкладчиком». На их языке это третье лицо, человек, который прочитает мне вслух и подпишет за меня бумаги. При том, что возможность предоставить документы в электронном виде и подписать их так же решила бы проблему.

Инвалидность — не преграда самостоятельности и независимости. Я придерживаюсь социального подхода к инвалидности, который говорит о том, что проблема не в человеке и его диагнозе, а в несовершенстве среды: сайт, который неудобен незрячим, много кому еще будет неудобен; здание, в которое не может войти человек на коляске, труднодоступно и для человека с временным ограничением, и для родителей с маленькими детьми; учреждение, в котором незрячему человеку грубят из-за того, что он пришел без сопровождающего, скорее всего, будет не самым приятным учреждением и для других его посетителей. Так что проблема в отсутствии безбарьерной среды, в незнании, как взаимодействовать с разными людьми, и в конце концов в отсутствии понимания, что для улучшения доступности среды нужно привлекать этих самых людей с инвалидностью и с различным опытом, чтобы всё это работало в реальной жизни, а не только на бумаге.

Но сейчас, когда из-за войны сама ценность человеческой жизни сведена к нулю, боюсь, мы опять откатимся назад в этом смысле.

Я феминистка и очень тяжело переживаю рост домашнего и государственного насилия в нашей стране, разговоры о запрете абортов или по крайней мере затруднении доступа к ним. Я не могу планировать детей в нашей реальности, потому что родители с детьми максимально уязвимы: ребенка можно отобрать, если родитель или ребенок скажет что-то не то. И феминизм, и инклюзия во многом имеют схожие ценности, но далеко не все феминистки знают о женщинах с инвалидностью и их проблемах и далеко не все люди с инвалидностью знают о феминизме.

Хотя в нашем обществе женщине с инвалидностью отстоять свою субъектность, выйти из-под гиперопеки, если она имеет место, отстоять право жить и выглядеть так, как ей хочется, получить качественное образование и найти работу нередко сложнее.

Еще одно стихотворение Оксаны:

В Российской Федерации человек с инвалидностью —
Объект помощи, объект постоянной рецепции,
Объект государственной проституции,
Как сказано в будущей конституции,
Написанной на стекле.
Я стёрта, но гордо ползу по земле
В стране,
Где жизнь ничего не значит,
В стране,
Где смерть ничего не значит,
Но дело тут не во мне,
Дело вовне.
Объект всепрощения,
Объект прощания
С надеждами и иллюзиями.
В муках корчатся обещания,
Нервно смеётся день, ночь тихонько плачет,
Целая жизнь для страны ничего не значит,
Каждая смерть для страны ничего не значит, —
Вот и приплыли,
А были мы или не были,
Кто-то решит за нас
На раз.
Здесь от выученной беспомощности
Отключаются наши мощности,
Всё, что спускается сверху,
Почему мы видим короля голого,
Но притворяться рады,
Что видим его наряды.
Запуганы,
Запачканы,
Запутаны,
Заклёваны
И пережёваны.
«Освободить бы вас от оков», —
Прокаркал ворон и был таков.