Mysterious tape from nowhere: история легендарного проекта Pot ist Tot в рассказах участников

В летописи российского музыкального подполья остаётся множество лакун. О многих героях, какую эпоху ни возьми, пока ничего не рассказано — а некоторых, возможно, вовсе не существовало.

Публикуем вступительную главу из романа Бориса Шибанова «Делай это сам: слова и музыка Степана Вороны» о шумовой сцене Выхтаньской области 1980-90-х годов, психоделических опытах, продюсере-шамане и удивительных путях анонимной андеграундной славы.

[Степан]: В конце восьмидесятых ко мне попал в руки альбом группы «Дом Зла» — «Перекладины рабства». Это была компиляция из их концертной записи «Глухой хрен», сделанной в Выхтани, и дебютника «Прямая и жесткая линия поведения».

У них ещё был альбом с чудесным названием «Удолб». В Жлеброво по рукам ходила куча разномастных пиратских сборников, типа «Перекладин рабства», потому что «Дом Зла» были очень популярны во всей области. Большую роль в их популярности играло то, что все члены ДЗ были лидерами ОПГ.

У многих из них родственники служили в милиции, а на километры вокруг, я бы даже сказал — во всей Выхтаньской области — основной субкультурой, противостоящей советскому истеблишменту была субкультура блатная. Степень неприемлемости бандитской жизни для обывателей была вполне сопоставима и с отношением к экстремальному нойз-року ДЗ.

Бандитам, в отличие от советской власти, до лампочки были стилистические разногласия, а тексты песен всё равно крутились вокруг околоблатных тем, за неимением других.

Я думаю, что это все началось как игра и только потом постепенно участники группы поверили в созданный образ и начали его отрабатывать. Вся эта история вообще покрыта мраком.

Непонятно даже, в какой момент ДЗ начали заниматься бандитизмом — до записи «Прямой и жесткой» или уже во время. По легенде, запись альбома длилась два года, потому что никак не удавалось собрать аппарат и приходилось всё время подворовывать детали.

Их вокалист Генрих, по кличке Глот, был из Семиречья. Он настроил канал для контрабанды мака, из которого уже в Выхтани, в Двуручевском районе, варил опиаты. Постепенно его бизнес разросся, он стал нанимать местных борцух, чтобы грабить аптеки и больницы для расширения ассортимента веществ.

Именно он отравил всю банду Сережи «Башки», барабанщика. Почти вся банда Башки была его односельчанами, которых тот постепенно перевозил в город и устраивал на черновые работы — грузчиками, дворниками. В свободное время они качались и отрабатывали приемы группового боя.

Жили люди Башки в вымерших Блюдогорских заброшках на севере. Жили все вместе — они не приняли город и держались коммуной. У них своя еда была, свой алкоголь — всё «домашнее». Поэтому Глоту достаточно было им в бак с водой подсыпать химикатов и одной преступной силой в городе стало меньше.

Компетентные люди говорили, он хотел спасти самого Башку — позвонить ему домой и заболтать, чтобы тот пропустил общую трапезу, но забыл об этом в решающий момент, а когда вспомнил — было уже поздно.

Сам Глот потом попал в аварию, и говорили, что это дело рук кого-то с Выххиммаша, де-факто принадлежавшего Оле Гранате, басистке ДЗ, хотя она сама исчезла года за полтора до этих событий.

Стоит вообще отметить, что Выххиммаш, когда Оля пришла туда работать, и Выххиммаш, когда она исчезла это просто два разных предприятия. Здание, люди — всё другое. Потому что первое здание Оля не пощадила, она со своими молодчиками распродала его до основания, не осталось ни винтика.

После этого ей хватило наглости продавить связи и организовать на себя подряд по строительству нового завода, на том же месте. Для этого она на свои же деньги приобрела новое оборудование и хотела построить себе маленькую крепость, где планировала встретить спокойно старость. Когда Граната исчезла, никто не знал, куда она делась, а мешала она, наверное, всем.

Глупее всех вышло с гитаристом, Витей Ведро. Он решил пойти по классике, и начал крышевать наперсточников в районе Лихтовицких панелей на востоке. У него тоже постепенно расширился штат, но придумать что-то, что не было бы связано с азартными играми он тупо не мог.

Из-за такого подхода в Выхтани очень быстро появилось огромное количество наперсточников. Люди стали сильно от них уставать, к тому же оставить у шулера больше денег, чем у тебя есть — невозможно, как бы хорош он ни был. В результате доходы банды стали падать, начались подковерные интриги и Витю слили.

Самое смешное, что «Дом Зла» до сих пор существует! Конечно, это совершенно другие люди сейчас. Группа не прекращала своего существования буквально ни на минуту. Звучит это довольно лажово по сравнению с классическим составом, говоря по совести.

Но в 1989 году, когда мне было 12, круче ДЗ не было просто ничего. Пару лет я слушал их записи и мечтал, что тоже буду играть что-то похожее. Но никаких инструментов у меня не было, музыкальный магазин был только в областном центре, а родители, понятное дело, наотрез отказывались тратить свое время и деньги на такую чушь.

Однажды я зашёл в ту часть нашего леса, где раньше ещё не бывал, и наткнулся там на солидных размеров полуразрушенный храм. Внутри у меня аж голова закружилась. Со всех сторон смотрели десятки гипсовых Лениных. В помещении храма хранили статуи, демонтированные по всей области.

[Замгубернатора Выхтаньской области по вопросам озеленения и экологии Дмитрий Шалый]: Я в те годы был помощником заведующего сектором отдела организационно-партийной работы. Начальство лютовало по либеральной части и требовало численных показателей в борьбе за «новое политическое мышление».

Спустили сверху распоряжение — придумать, как такие показатели предоставить. Мною было принято решение — собрать всех Ильичей, установленных в рамках насаждения культа личности, и переместить в неиспользуемое культовое сооружение. Поставленная задача была выполнена. Всё.

[Степан]: Ильичи выглядели так, как будто ждали меня в храме уже давно. Когда я чуть-чуть перевел дыхание, то решил рассмотреть их поближе. Одного из истуканов случайно задел, Ленин наклонился, шлепнулся…

У меня подкосило ноги. Сначала я почувствовал чудовищную вонь — внутри был сгнивший скелет человека. Но, что самое безумное — в руках у него была гитара «Урал». Я ее схватил и побежал домой.

Правдами и неправдами мне удалось у старших ребят из школы раздобыть усилитель, и я начал экспериментировать, чтобы получить такой же звук, как у чуваков из «Дома Зла». Мне казалось, что для такой музыки техника игры должна быть не так уж и важна и я пытался выехать на экспрессии, но выглядело это жалко.

В одном со мной классе учились два чувака — Игорь Недура и Лёня Лоскутонько. У Лёни отец сам был из Выхтани, его по работе сослали к нам в Жлеброво. Семья была по жлебровским меркам люто мажорная — даже был магнитофон и целый набор аудиокассет.

[Леонид Лоскутонько]: У отца на кассетах в основном был всякий кустарный шансон с песнями про раскачивающиеся на ветру дырявые от пуль самовары и бродящие в тумане татуированные синюшные груди возлюбленной.

Из-за папиной любви к таким песням я довольно быстро потерял иллюзию того, что музыка может объединять людей. Мне в детстве, например, казалось, что все знают строчки «Гром — не паства, лей — не хвастай», или «Говорят, что у ЧеКа сапоги из каучука». В школе быстро выяснилось, как жестоко я ошибался. Поэтому, наверное, мне вся эта песенность скоро обрыдла.

[Степан]: Лёня увлекся записью разных звуков. Он записывал всё — как горят бутылки с чистящим средством, как хлопают шины, как на улице кричат по ночам алкоголики. Временами писал одни шумы поверх других, смешивал их как водку с пивом.

Многие не догоняли, зачем он это всё делает, какая-то неудержимая страсть к каталогизации. Я с ним сдружился и часто стал ходить в гости послушать, что он записывал.

[Лоскутонько]: Каждый звук существует во множестве разных вариантов. Каждый. Я тогда считал, что можно перепробовать максимально возможное число комбинаций, даже несущественно отличавшихся друг от друга, чтобы получить универсальные созвучия и легко перескакивать от одних к другим, минуя любые гармонии и ноты.

[Степан]: Дядя Гарика был спекулянтом в Выхтани. Как-то раз он привез племяннику саксофон. Типа в подарок, но на самом деле — чтобы инструмент «остыл».

[Игорь Недура]: Я старался никому не рассказывать, что у меня появился саксофон, об этом знали только родители. Я любил с ним посидеть, погудеть рядом с холодильником или с телевизором, когда по нему шли помехи. Монотонно, тупо, уставившись в одну точку. Перебирая изредка клапаны.

Я чувствовал себя в такие моменты током. Вибрирующим, безмозглым током. Родителей часто доставало это всё. Особенно мать заводилась, потому что папины друзья постоянно стали использовать мою музыку как предлог самим зайти «погудеть». Она пыталась бороться с этим, потом я сам стал уходить в лес, поближе к гулу проводов и железнодорожных путей.

Мне там было хорошо — как будто бы я стоял посреди деревьев, а они были как будто бы посреди меня. Моя барабанная перепонка была воском, в который впечатывался узор лесного шума и гула проводов. Аудиодактилоскопия.

[Степан]: Игорь оборудовал себе в лесу яму под пиво и постоянно там тусил. Научился он играть как угодно — тихо, громко, вперёд, назад, освоил циркулярное дыхание даже. Нормально сыграть мелодию он при этом не мог или не хотел, а от нот бежал как черт от ладана.

Обо всём этом, главное, я узнал совершенно случайно! Мы с моей тогдашней пассией Зиной зашли глубоко в лес, взяв с собой волшебных грибов. Когда окружающее распалось на фракталы, а дар речи вернулся, я стал замечать, что деревья как будто незаметно отступают назад и утекают верхушками в сторону.

Вдруг я понял, что вообще всё вокруг меня куда-то течёт. Когда Зина открыла рот, я услышал вместо ее голоса протяжный гудок. Мне стало страшно. Но оказалось, что виной этому были не галлюцинации, а то, что совсем рядом с нами Гарик добил пивко и начал играть.

[Игорь]: Когда Степа меня хлопнул по плечу, я уже очень глубоко погрузился в себя и не сразу понял, что происходит. Он, впрочем, тоже плохо это понимал. Сзади него я краем глаза заметил симпатичную девушку, но сначала мы со Степой попытались сфокусироваться друг на друге и понять, что произошло.

[Степан]: Он посмотрел мне в глаза таким отсутствующим взглядом, что я забыл всё, что хотел сказать. Я прям почувствовал, как мысли в разные стороны ринулись, по-моему даже движение рукой сделал, чтобы поймать одну. Окружающее, при этом перестало наконец уплывать и зафиксировалось на месте.

Игорь обернулся, посмотрел назад, снова посмотрел на меня, и я внезапно подумал, что он играл тут для кого-то и теперь ищет этого кого-то глазами. Мне в трипе представились жлебровские воины, отправившиеся в опасный поход, которые заставили Гарика громко играть, чтобы по звуку найти дом на обратном пути. Стало жутко.

Мой ужас увеличился, когда я заметил вдалеке идущий по направлению к нам железнодорожный состав. Мне показалось, что на нём едут те самые воины. С цепями наперевес, в шлемах с веприными клыками и доспехах из частей убитых УАЗов, размахивая над головой вырванными из земли дорожными знаками, с насаженными на них головами древнезлобных мудоящеров, они ехали прямо на нас, чтобы наказать за меня то, что я чуть не помешал им вернуться домой.

[Игорь]: Крик Степы меня испугал, потому что я еще был в пограничном состоянии, и я рванул в сторону.

[Степан]: Игорь резко прыгнул в сторону, и я решил, что надо делать также. Мы упали в овраг поблизости, я свалился на спину и уставился в небо. Оно всё расплывалось волнистыми линиями и я впервые представил себе тогда волокнистое небо. Сквозь одно из этих волокон на меня вдруг выглянул чей-то глаз. Посмотрел несколько секунд и уплыл обратно.

Тогда мне в голову, кстати, пришла идея песни «Волокноокое небо (Над Волооким Камским)», которую я лет только через двадцать с «Кровью Шрёдингера» впервые сыграл.

[Игорь]: Я хотел бежать дальше, но увидел, что Степан не двигается и просто — лежит. Так что я успокоился и решил выяснить, что вообще происходит. Настроить контакт помогла Зина.

[Степан]: Я спросил потом у Гарика, не хочет ли он записать музыки. Он спросил, о какой музыке идет речь — не сразу понял, что я про саксофон. В его восприятии музыкой было то, что звучало по радио или из телевизора, а сам он «гудел».

Я ему стал объяснять, что музыка — это просто любые прикольные звуки, не только то, что по телеку, но он как-то без доверия отнёсся к этой информации. Что, впрочем, не помешало ему загореться идеей записи на пленку — как оказалось, его ужасно заводила мысль погудеть в унисон самому себе.

[Лоскутонько]: Когда Степан привел Игоря, у меня уже было кассет двадцать записано всего подряд. На двух кассетах были «затухающие» звуки, на трех — «нарастающие», одна кассета была со здоровенными такими статичными шумами, без продыху, на три кассеты я выжал звуков из воды и огня, две ушло на людей.

Больше всего было звуков из леса — семь кассет. Ещё штук десять было с разнообразными техническими звуками — в нашей дыре был магазин «Автозапчасти», который сторожил глухонемой Фёдор. Он разрешал мне приходить туда с магнитофоном.

[Степан]: Я стремался Фёдора — говорили, что он странно на детей смотрит. Ещё говорили, что его инопланетяне похитили в середине восьмидесятых на весь срок Черненко и никто ничего не заметил — ни правления Черненко, ни отсутствия Фёдора.

Была даже inside joke у наших синяков, что Фёдор — это Черненко, который на самом деле не умер, а онемел после похищения инопланетянами.

[Лоскутонько]: Когда его спрашивали про инопланетян — кивал головой. Однажды попросили хотя бы нарисовать, как те выглядели. Он уединился где-то и гордо потом принес картину со славянскими богами. С тех пор никто больше к нему не приставал с расспросами

Фёдор пускал меня в магазин по ночам записывать звуки разных частей автомобиля в обмен на две бутылки водки. Я откладывал деньги, которые мне давали родители, покупал на них один пузырь водки, искал пустую бутылку, и разбавлял уксусом в пропорции один к одному.

Я знал, что Фёдор пьёт всё, что хоть чуть-чуть отдаёт алкоголем, и рассчитывал, что даже такой коктейль он воспримет на ура. По-моему, он догадывался, что тут было что-то не так, но всё равно давился халявной водярой, а мне удавалось записать всё, что я хотел.

[Степан]: Гарик как увидел магнитофон так и окаменел. Лёня взял одну из кассет и стал показывать Игорю, что можно делать с помощью его техники. По большому счёту, это было очень похоже на то, что Игорь делал в лесу, только вместо кпапанов у Лёни были кнопки магнитофона, а вместо воздуха — плёнка.

[Лоскутонько]: Игорь врубался. Я не представлял себе, о чём можно было говорить с ним вне наших игр с записью, но в саму запись он врубался. Он спрашивал все нужные вопросы и интуитивно иногда сам на них же отвечал. Он постоянно стал зависать у меня дома, иногда ночевать.

Однажды он попросил меня разрешить ему побыть одному с магнитофоном на пару дней, чтоб позаписываться. Мне стало жутко интересно, что у него на уме и мы договорились, что я передам ему магнитофон через Степу.

[Степан]: Я отнёс магнитофон в тот самый храм, где нашёл свою гитару. Игорю было на Лениных плевать, и он на двое суток остался внутри, а потом принёс записанную кассету.

Мы до этого хотели разбить запись на несколько треков, но, послушав то, что он нам принес, поняли, что нет смысла что-то менять и нужно просто рассматривать этот слоёный звуковой пирог как единую основу. Я думаю, он мог бы хорошо писать саундтреки. Я говорил ему, кстати, об этом. Ноль внимания, как всегда.

[Лоскутонько]: Я, честно говоря, разочаровался поначалу, потому что Игорь записал очень однообразный шум. Но потом я послушал повнимательнее и понял, что слоёв там гораздо больше, чем мне показалось с первого раза.

На поверхности были монотонные звуковые плиты, а чем дальше сзади, тем больше и больше возникало промежутков между фоновыми пластами. Где-то совсем вдалеке, я помню, мне показалось, что эти промежутки стали складываться во что-то, имеющее очертания.

Не помню уже. Не уверен. Но слоёв было гораздо больше, чем казалось с первого раза — факт.

[Степан]: Кажется, Лёня заточил зуб на Игоря за то, что тот занял почти всё пространство на записи, но я не обломался, хотя мне казалось, что чего-то не хватает…

[Лоскутонько]: Я был против вокала, мне хотелось, когда мы закончим, писать дальше что-нибудь ещё. Я вообще не очень рассматривал эту запись как альбом. Как какой-то законченный кусок — ещё может быть.

Но крики перед звонком в классе, которые я записывал тогда, тоже были законченными кусками, в чём разница-то? Мне было интересно поработать со слоями, как Игорь, но зачем-то понадобился, блин, вокал.

[Степан]: Я знал тогда только одну вокалистку — бабушкину подругу Карину Серафимовну из народного хора у нас в ДК. Набросал каких-то детских текстов про стальных лебедей и дымящуюся за горизонтом любовь по схеме куплет-припев-второй куплет-припев-припев. Иногда, впрочем, ограничивался просто припевом.

Я дал тексты тёте Карине, которая могла без всяких технических эффектов создать ощущение, как будто магнитофон начинает зажёвывать плёнку, например.

Но она не всё время пела растяжно — иногда тётя Карина ускорялась и тогда у неё получался настоящий флоу, хотелось наложить барабаны. Видимо, у неё тоже возникало похожее ощущение, поэтому, разогнавшись, она начинала прищелкивать зубами и притоптывать.

Во время записи была атмосфера лесной аналоговой техно-вечеринки с ещё помнящими зарождение сцены пожилыми дроздами за пультом. Было круто.

Потом эта наша, с позволения сказать, демо-запись совершенно где-то затерялась и всплыла в моем поле зрения аж во второй половине 2011 года, когда я без дела сидел в Москве.

Лёнька её посеял где-то посреди своих кассет, которые в запале ярости его отец собрал в один полиэтиленовый мешок и куда-то увёз. Ярость его вызвало, то, что Лёня для своих записей побил окна в школе, чтобы без склейки получить звук детского смеха сразу после звука бьющегося стекла. Даже, наверное, не столько это его папу разозлило, сколько объяснения Лёни о «конфликте круглых и треугольных» звуков.

Кто и почему эти кассеты переправил во Владивосток — остаётся загадкой. Но там они попали в руки к тамошнему культовому меломану по имени Рим.

[Рим Жуков, меломан]: Я нашел эту запись, когда пришел в Детский мир. Там в феврале из-под полы торговали только что привезенными из Японии приставками FM Towns Marty, которые отовсюду вдруг полезли как ранние подснежники. В «Коммерсе», правда, помню, прямо под новый год начали рекламировать «Денди» тогда…

[«Коммерсантъ», 21.12.1992]: «Хороший подарок для детей к Рождеству подготовил торговый дом „Стиплер“: на прошедшей неделе на склады фирмы поступили телевизионные игровые приставки Dendy, которые предлагаются к продаже партиями от 100 штук по $80. При увеличении партии ещё на 50 штук скидка составит 12%»,

[Рим]: Но там писали, вроде, что они тайваньские, а я больше доверяю всё-таки отечественному производителю. В смысле, японскому.

По дороге заглянул в ларёк с кассетами, где у чувака просто стояла коробка с надписью «Шумы». Ценнюк был смешной, чуть дороже пустых кассет. Я решил уточнить, может это какие-нибудь радиошумы, но продавец сказал, мол, нет, просто шумы. Я решил взять их оптом на пробу.

Почти на всех кассетах реально оказались просто разные шумы. Но одна оказалась просто чумовой и я решил показать её сестре.

[Римма Жукова, продюсер]: Брат часто находит интересные русские группы, парней из глубинки, которые знают про парней из большого города, а иногда и таких парней, которые и о большом городе-то не знают.

Мы издали парочку таких на моем лейбле «Мира рекордз», но большого успеха никто из них не имел, хотя кое-кто до сих пор выступает. Но вот артиста, который записал ту самую кассету мы так найти и не смогли.

[Рим]: Продавец, конечно же, уволился, и найти его не удалось. Тогда я сделал несколько копий и кинул клич среди своих чуваков, не слышали ли они об этой новой группе. Пришел ответ от ребят, работавших когда-то с Борей Подкосовым, который Merzbow в 1988 привозил.

[Андрей Пихталёв, лидер группы Lude Xmas]: Мы часто играем с разными саксофонистами, и дали им послушать. Половина вообще сразу нам сказала, что среди профессиональных музыкантов можно не искать, еще несколько человек попросили сделать себе копии, и сказали, что никогда ничего подобного не слышали.

Кто-то дал телефон парня из Москвы, мы передали ему запись и парень ушел в запой, короче, на месяц. Потом звонил нам и нечленораздельно ругался. Говорили, что он к лету бросил пить, засел за ноты и что-то начал усердно писать.

Через некоторое время он позвонил даже извиниться за свое поведение и предложил как-нибудь вместе записаться, говорил, что кое-что для нас придумал, но потом его забрали в армию и следы с тех пор пропали.

[Римма]: Поиски брата успехом не увенчались. У нас тогда в городе по разнарядке проходил международный фестиваль прогрессивной электронной музыки, на котором был гостем культовый сингапурский продюсер Онг Тан Ям. Я попыталась ему что-то на ломаном английском объяснить, посреди мигающих стробоскопов, и у старика на словах «mysterious tape from nowhere» загорелись глаза.

[Онг Тан Ям]: Конечно я слышал эту музыку раньше! Ещё до того, как мне в руки попала эта пленка, я слышал эти звуки — в тишине между битами на всех танцполах, где бывал, между каждым битом! Поверьте, я знаю, что говорю!

[Римма]: На утро мы не могли дозвониться до Яма, и думали уже было, а не забрали ли, грешным делом, и его в армию, но Бог миловал. К вечеру он появился, весь в белом, и сказал, что мы не знаем, с чем имеем дело.

Ну, мы, собственно, потому к нему и пошли, чтобы разобраться с чем имеем дело, так что это было немного странным заявлением. Критиковать Онг Тан Яма, конечно, моветон, но он немного всё-таки странный.

[Рим]: Как-то раз я с похмелья сочинял матерные частушки про пантеон Лавкрафта, и мне в голову пришло название «Пот из сот», которое я предложил в качестве названия.

[Римма]: Мне вариант Рима показался полным шлаком, но он написал его на кассете и этого хватило, чтобы это название начало ассоциироваться с записью.



[Онг Тан Ям]: Вернувшись с пленкой домой, я заперся на неделю в своем Шалаше Рассуждений, где общался с духами Огня, Свободы, Музыки и Неба. Они говорили со мной через Малый Костер Желаний, используя садовых фей как медиумов.

[Гунанджар Лаксоно, сосед Онг Тан Яма]: Мистер Онг вообще хороший человек. Благодаря ему весь наш квартал ожил, он привел с собой художников, которые разукрасили стены, музыкантов, которые стали постоянно играть красивую музыку. Поэтому, когда он устраивает Малый Костер Желаний, с этим еще можно мириться — вреда он приносит мало.

Но вот если духи велят запалить Большой Костер Желаний, нам приходится вызывать полицию. Хорошо, что там, уже знают, кто он такой, поэтому всё удаётся успокоить парой ведер воды и небольшой беседой. Правда тушить надо в таких случаях не огонь, а Тан Яма.

[Онг Тан Ям]: Духи говорили со мной. Они велели обкурить запись и пропитать пленку гашишным маслом, чтобы форма звуковой волны выправилась и равномерно облепила нулевую ось.

В таком виде пленку нужно было оставить на солнце на четыре дня, после чего аккуратно, в лайковых перчатках, соскоблить засохший слой. Затем духи приказали мне собрать чешую с полевых кузнечиков в отдельный чан.

В ней нужно было извалять плёнку и растереть ее чешуйками, чтоб избавиться от следов коммутации цепей магнитофона и пологого спуска. На всё это ушло шесть дней, после чего я вернулся к духам.

От Шалаша Рассуждений поднимался дым и я поспешил узнать в чем дело. Я не нашёл духов, но нашёл удивительную реликвию в ветках дерева, стоявшего рядом. Оттуда виднелась рукоять костяной сабли Зумакалов. Она когда-то принадлежала великому русскому трубачу из Шанхая Славе Таироффу, но считалась утерянной.

[Лана Уитни, дочь Славы Таироффа]: Я родилась в Дели и выросла там с моей мамой, которая была англо-индианкой родом из Калькутты. Моим отцом был Слава Таирофф, русский музыкант, который вырос в Шанхае и оказался в Индии, где встретил мою мать. У него была большая группа и много музыкантов, которых я знала, в какой-то момент играли с ним. Потом он отправился на Цейлон и потом — в Сингапур, где он играл в Tanglin Club несколько десятилетий.

[Хорас Уи, гитарист RTS Orchestra Славы Таироффа]: В начале шестидесятых Слава Таирофф, будучи президентом союза музыкантов, проявлял большую активность в борьбе за права местных профессиональных исполнителей. Одним из вопросов, по которым он вел переговоры с представителями властей, было правило «один за одного», касавшееся выдачи разрешений зарубежным музыкантам и группам выступать в Сингапуре. За найм каждого иностранца клуб должен был трудоустроить местного музыканта или местную группу.

Основной целью Славы Таироффа было сделать так, чтобы местные музыканты не лишались рабочих мест из-за импорта зарубежных. Добавленная пошлина на найм заграничных исполнителей подталкивала в сторону выбора иностранных музыкантов и групп высочайшего уровня и стимулировала местных музыкантов улучшать и повышать свои стандарты. Была вера, что ни один музыкант не должен выглядеть плохо.

В большинстве заведений по всему острову в пятидесятые-шестидесятые годы работало от одного пианиста до групп из шести человек. Этих цифр и касалось правило «один за одного». Вероятность того, что найдется действующая группа из десяти человек, которая сможет компенсировать привозную, была мала, так как содержание такого количества местных музыкантов было бы финансово нежизнеспособной идеей.

Поэтому в качестве исключения было предложено считать приемлемым найм доступной местной группы, включавшей в себя, к примеру, пять человек. Было бы также нечестно по отношению к заведениям, которые нанимали иностранных исполнителей, заставлять компенсировать их по правилу «один за одного», поскольку тогда им приходилось бы привлекать десять местных, которые были бы не группой, а только десятью разными людьми.

Это было одним из исключений, внесенных в предложение, чтобы стимулировать найм большего числа музыкантов. Целью этого всегда было продвигать деловые интересы, а не гасить их.

[Онг Тан Ям]: Этой саблей Таиров отмахивался от полчищ сингапурских кабинетных воинов, когда стал президентом музыкального союза. Я знал, что оружие было закалено в боях за прогрессивную культуру и смело приступил к завершению сведения.

Сталь сабли усиливала солнечные лучи, отражавшиеся от ее лезвия. С их помощью я аккуратно и точечно просушил все излишне раздутые частотные и динамические диапазоны.

Традиционно, после этого наступает время ванных процедур — полдня я отпаривал пленку вместе с собой, растягивал её в разные стороны и добился почти десятикратного увеличения звуковой волны.

Главное — не потерять время, и успеть выловить все оставшиеся щелчки, пока в поры еще можно залезть пинцетом. После этого я саблей срезал весь слой, где оставались шумы и успел вставить специальные микро-распорки, чтобы при усушке волна не села и сохранила размер.

Когда все высохло, я разрезал плёнку вдоль на восемь тонких лент, которые срослись обратно в нужной мне последовательности благодаря древней магии, заключенной в оружии!

[Рим]: И я, блин, не знаю, что этот гребаный Яматан сделал с нашей кассетой, но у него она прямо заиграла!

[Римма]: В начале нулевых ко мне в руки попал журнал «Ад и Восток», который всегда раньше, чем в столицах писал о самых свежих трендах. И там писали, что весь южноазиатский андеграунд преобразился, преобразился из-за недавнего релиза, который все кромсают, растаскивают по частям, замедляют, ускоряют, разве что не растворяют в кислоте.

И назывался этот релиз Pot Ist Tot. А появившийся на его основе жанр все стали называть tot-pop.

[Рим]: Прижилось название-то! И в плане саунда, мне кажется, им удалось уловить правильный вайб.

[Степан]: Сказать, что я был в шоке, когда всё это узнал — ничего не сказать. Игорь же в в 2009 году попал под трамвай. Зина мне рассказывала, сколько стоят хорошие протезы — я решил, что выпала возможность выразить Гарику мою благодарность за всё. Узнал про Онг Тан Яма, добыл его контакты и связался.

Он внимательно меня выслушал, сверился со своими старыми книгами, и вернулся с баночкой в форме водородной бомбы. Открывать ее на месте он мне запретил. В коробочке была мазь. Он объяснил мне, что Игорю этой мазью надо культи свои смазать.

Я попробовал поскандалить, потребовать денег, мол, какая, в жопу, мазь, ты чё дед? Но он резко встал и неожиданно выругал меня по-белорусски. Я чуть штаны не обделал от удивления, решил пока не спорить и отнести мазь Игорю.

Ребята рассказали потом, что мазь воняла как много лет гнивший сом, но каким-то чудом сработала — у Игоря выросли новые руки. Только почему-то женские. Зина, впрочем, была не против, это главное.

Иллюстрации: Злата Мечетина