«Для детей вредно, что учителя бесправны». Глава профсоюза «Альянс учителей» о том, как бороться с пропагандой в школах

Как изменились учебники и школьная программа в этом году? Чему детей теперь будут учить на уроках истории, окружающего мира и начальной военной подготовки? И каким образом учителя, родители и ученики могут противостоять наплыву милитаризма в школах? Ко Дню учителя «Дискурс» поговорил с председателем профсоюза «Альянс учителей» Даниилом Кеном о том, как через детей государство делает всё общество лояльным к войне.

В большой беседе активист рассказывает, могут ли школьники не посещать «разговоры о важном» и насколько высоки риски для антивоенно настроенных родителей, для чего на самом деле учащихся привлекают к «общественно полезному труду», каким образом преподаватели могут саботировать методички и помочь детям развивать критическое мышление, в чем профсоюз видит миссию современной школы и насколько сильно новая политика в образовании повлияет на будущее общества.

О главных изменениях в школьной программе

— Какие главные нововведения появились в школах в этом году? Что изменилось в учебной программе и учебниках?

Изменилось многое. Есть институциональное изменение: если раньше пропагандистское содержание было в основном в рамках внеурочной деятельности, то сейчас уже довольно сильно насытили пропагандой ту часть программы, которая является обязательной. Это то, что все обсуждали — историю, географию, даже окружающий мир в начальной школе.

Что касается истории, почти все говорили про учебник Мединского, но еще важные изменения произошли в учебнике для 9-го класса. Там добавили 17 часов новейшей истории, которой раньше в 9-ом классе не было. По периоду времени это от 1914 года до аннексии Крыма включительно.

Когда такие близкие исторические события начинают рассказывать детям более младшего возраста, тем более когда включают туда последние десятилетия и историю с Крымом, то никакой другой задачи, кроме идеологической, у этого нет.

Пресловутые «Разговоры о важном» находятся в серой юридической зоне. Есть закон и федеральное постановление Минпросвещения в пользу того, что это обязательная часть программы, есть также юридически подкрепленные тезисы, что это необязательная часть. И поэтому мы год назад создали шаблон, по которому родители могут отказываться от посещения этих занятий. Наверное, 50 на 50 была реакция школ, которые принимали эти доводы или отвергали их. Там, где родители были более настойчивы, большинство смогли освободить своих детей.

Все, что касается трудовой обязанности детей и возможности привлекать к труду без согласия родителей, на мой взгляд переоценено и не так важно.

— Насколько я понимаю, такой труд противоречит Конституции. Как вы относитесь к этому и почему, на ваш взгляд, это нововведение вызвало большой ажиотаж?

Вы совершенно правильно сказали, что противоречит Конституции. По закону у нас любой труд любого человека доброволен.

Да, школа может дать какую-то трудовую задачу ребенку, не спрашивая согласия родителей. И одновременно с этим, если ребенок не хочет её делать, то не наступает никаких последствий ни для него, ни для семьи.

В этом смысле от «общественно полезного труда» легко отказаться.

Я думаю, это вызвало обсуждение просто потому, что как заголовок звучит громко. К тому же в последний год мы видели, как часто учебные заведения привлекают детей к прямым формам поддержки армии. Все эти свечи, сетки и так далее. Наверное, многие испугались, что детей заставят это делать.

Это тоже относительно массовое и относительно немассовое явление. Часто мы видим, что в какой-то школе проводят такие активности. Если об этом пишут, сама школа рассказывает, это выглядит повсеместным. Но даже в масштабах школы это делает, например, два класса. Это ни в коем случае не оправдывает, не делает ситуацию нормальной. Но и что повсеместно миллионы школьников в это вовлекают — тоже преувеличение.

— Здесь больше вопрос в том, что постепенно легализуется использование дополнительных ресурсов учеников. И при этом нет никакого регламента, к чему их могут привлекать. И по факту это отдается на откуп преподавателю или директору, которые в рамках своих представлений могут привлекать к вещам, которые могут противоречить убеждениям ребенка.

Да, всё так. Вы говорите о возможном злоупотреблении, кто и как это будет воспринимать, использовать. Согласен. При этом я думаю, что это вводится не для того, чтобы массово на детей повесить трудовую функцию, как решение экономической задачи. И, на мой взгляд, не было умысла массово это внедрить, мы пока не видим, чтобы особенно массово внедрили сборку дронов какую-нибудь. Я думаю, что это производство информационного шума.

Люди устают от военной повестки. Государству надо показывать, что есть мирная гражданская жизнь, развитие. Нужны новые идеи, что в этой гражданской сфере делать.

Есть миллионы людей, которые ностальгируют по СССР или по каким-то мифам об СССР. И в этом смысле возвращение начальной военной подготовки и внешних атрибутов советской жизни, в том числе трудовое воспитание детей — идея на поверхности. Миллионы людей сразу воспринимают это лояльно или даже радуются. Почему бы так не сделать? И вроде как от войны немного отвлеклись. Я думаю, так это принималось.

— Вы упомянули начальную военную подготовку. В рамках этих занятий будут даже рассказывать, как управлять беспилотником. С какой целью, на ваш взгляд, она вводится и зачем детям об этом рассказывать?

Тоже объемная история. Мы сейчас видим, что то, как реализуется этот курс, очень сильно зависит от регионов, где и что могут закупить: муляжи гранат, автоматов — очень по-разному. Где-то отдельных людей привлекают для проведения этих уроков, где-то обжшник ведет.

Глобально, я думаю, политическая задача была в том, чтобы милитаризовать общество и молодежь. Задача, которая, как я понимаю, уже полтора года идет над Кремлем и лично над Путиным: как бы сделать так, чтобы люди считали эту войну своей, а не тем, что он это придумал и за все неудачи и проблемы несет ответственность.

Миллионам людей эта милитаризация, очевидно, не нравится, но когда в нее принудительно через программу втягивают детей, а в стране у каждого второго взрослого есть либо дети-школьники, либо внуки-школьники‌, люди становятся перед дилеммой.

Либо нужно этому сопротивляться, а понятных и безопасных способов у людей нет. Коллективные действия, понятно почему, практически невозможны, а индивидуальные не приведут к успеху, только создадут проблемы семье. Либо как-то оправдать то, что делается. Неприятно, но не так страшно. «Да, там рассказывают фигню, но мы объясним или вырастет и сам поймет». «Да, я против войны, но солдатам же реально холодно и голодно. Почему бы им письмо не написать? Это же не патрон отправить». И вот так морально общество втягивают в релятивистское отношение, чтобы люди находили компромиссы. Я думаю, глобально это сделано для этого.

— Давайте поговорим про учебник истории. Какие еще самые важные изменения в нем произошли и могут ли они, на ваш взгляд, повлиять на убеждения школьников?

Из важных изменений еще то, что именно с этого года ФПУ‌ — федеральный перечень учебников — резко сократился, особенно по гуманитарным предметам, которые затрагивают идеологические вещи: истории, географии, литературе. И у учителей теперь практически нет выбора.

Например, по истории учебник Мединского — единственный, по которому можно преподавать. В этом смысле, конечно, стало меньше академической свободы, и учителя прекрасно понимают, что это заказ власти на единую государственную линию.

Раньше у учителя всегда была свобода за пределами перечней книг что-то порекомендовать прочитать, рассказать, показать ролик. Сейчас учителя понимают, что это стало наказуемым, и навязывается молчание и следование строгим идеологическим рамкам.

Изменилось и то, что пропагандистская составляющая теперь — часть программы, и от детей требуют не только пассивно воспринимать эту информацию, как было в прошлом году, допустим, на «Разговорах о важном», но и воспроизводить её, то есть людей приучают пускай к неискренней, но публичной поддержке того, что говорится в этом курсе.

— Могут ли преподаватели дополнительно давать на уроке альтернативную точку зрения или посоветовать детям ознакомиться с другими материалами? Или это теперь грозит доносами от патриотически настроенных учеников?

Я считаю, что проблема доносов сильно преувеличена с точки зрения рисков конкретного учителя, потому что почти каждый донос заканчивается тем, что вызывается полиция, составляется протокол, учителя штрафуют, так или иначе история выходит в публичное поле. И таких случаев мы за год знаем, может быть, несколько сотен. В масштабах страны это немного. Но когда люди эти истории знают, то, естественно, боятся. Потому что когда штраф 30 или 50 тысяч, а зарплата 26, даже несмотря на то, что мы помогаем учителям собирать эти штрафы, это действительно не символическое наказание для них, а страшная вещь.

— Насколько часто это влечет за собой увольнение, помимо штрафа или дисциплинарного взыскания?

Довольно часто, и так же часто этим людям, к сожалению, невозможно помочь, потому что на каждое увольнение приходится 10-20 случаев, когда людей заставляют уйти самих разными угрозами. Мы получали такие письма, что человек уже по административке залетел, и ему говорят: «Ну если хотите еще внимание ФСБ местного или Следственного комитета, работайте, а мы попросим, чтобы фсбшник приходил на урок, сидел у вас, просто за законностью следил». Или мы сталкивались с тем, что учителям говорят: «Если вы уйдете сами, просто смените школу, у нас нет претензий. Вы найдете новую работу, разойдемся мирно. Но если вы принципиально не хотите, мы вас все равно уволим, но больше в этом городе вы работать не будете учителем». А если это город на 50 тысяч человек и там 2-3 школы, учитель понимает, что угроза реальная. Ему нужно либо менять профессию, либо уезжать из города, поэтому люди просто сами увольняются, переходят в другую школу. Таких историй гораздо больше, чем непосредственно прямое формальное увольнение.

Можно ли не посещать «Разговоры о важном» и как учителям саботировать методички

— Расскажите подробнее о шаблоне, который вы подготовили, чтобы отказываться от посещения «Разговоров о важном». Кто и как может его использовать, только родители или учителя тоже?

Шаблон написан так, что обращение подается от имени родителя, потому что это самая частая история. Мы понимаем, что бывают ситуации, когда школьник хочет отказаться, а его родители не поддерживают в этом. Это не такие частые случаи, но набор аргументов тот же. Мы просто можем помочь переписать письмо от имени школьника.

Его цель в том, чтобы школа, получая такое письмо, понимала, что это позиция семьи. И если есть политическое несогласие или правовая позиция школы в пользу обязательности занятий, она должна решать этот спор с семьей, с родителями, а не давить на ученика.

Так-то можно эти уроки просто не посещать и писем никаких не писать. Но мы сделали этот шаблон, чтобы родители давали школе понять, что это их решение.

Кроме того, есть возможность не посещать и часть уроков, предусмотренных программой. Например, уроки по новейшей истории. В Федеральном законе об образовании есть статья 17. Она гарантирует школьникам право на получение образования в различных формах, в том числе смешанных — очной и семейной. По заявлению родителей любая общеобразовательная школа страны обязана содействовать реализации этого права. И часть программы можно изучать в рамках семейной формы.

А статья 34 Федерального закона об образовании гарантирует школьнику право на индивидуальный учебный план. Для этого не обязательно иметь какое-то заболевание (астма, диабет), достаточно обращения семьи. В заявлении можно прописать конкретные разделы, вплоть до тем конкретных параграфов, которые ученик будет проходить дома. Но все равно придется сдавать аттестацию в школе.

Мы знаем семьи, которые написали такие заявления в школы с просьбой часть программы перевести на домашнюю форму. Но пока у нас нет обратной связи, как школы реагируют. Я думаю, что на это будет довольно большое сопротивление. Школы будут всячески объяснять, почему это невозможно. Мы несколько таких ответных писем уже получили, но пока слишком мало, чтобы говорить о какой-то явной тенденции.

— Количество случаев перехода на домашнее обучение увеличилось по сравнению с предыдущими годами?

Точно да, нам об этом пишут. Но мы знаем случаи, когда люди уезжают из страны из-за того, что происходит в образовании. Нет финансовой возможности или желания идти в частную школу в России и они принимают решение уехать из страны, чтобы ребенок учился без этого всего.

— Насколько часто преподаватели саботируют «Разговоры о важном»? И как это происходит: тихо саботируют или могут ультиматумы директору ставить, что не будут вести эти уроки?

Есть люди, которые саботируют открыто. У нас даже был такой специальный шаблон для учителей, самых принципиальных, самых смелых, кто в открытую готов заявить свою позицию. Наверное, тут самый громкий известный случай с московским учителем Татьяной Червенко. Она член нашего профсоюза. И для нее это закончилось увольнением, которое мы оспаривали в суде, но не оспорили.

При этом, я думаю, что много людей саботируют не проведение этих уроков, а содержание методичек. Могут какие-то вещи опускать. Лишний раз какой-то фрагмент с Путиным не показывать, фрагменты видео с военными действиями или слайд-шоу с героями спецоперации, их биографиями и подвигами. На таком уровне, я думаю, на несколько порядков возрастает количество людей, которые такой компромисс ищут. Речь идет, скорее всего, о десятках тысяч учителей, которые принципиально не следуют полностью тому, что там написано.

И это довольно безопасная вещь. Понятно, что в нашей оппозиционной организации много людей, которые участвовали в митингах и сидели в спецприемниках. Но таких учителей относительно немного. И к таким, конечно, всегда больше внимания у администрации школ, местных чиновников, они знают, кто у них нелояльный.

К обычным людям, которые не привыкли на работе или где-то еще обсуждать политику, особенно если они критически настроены к происходящему, такого внимания нет. И, конечно, 99,9% уроков проходят без лишних глаз. Учитель может ничего оппозиционного и критического не высказывать и не давать никаких поводов к доносу или жалобе. Просто опускать какую-то часть пропагандистского содержания.

О миссии современного учителя и задачах школы

— Как вы считаете, учителям стоит сейчас поддерживать политическую дискуссию среди учеников или вместе с учениками? И может ли вообще школа быть вне политики?

Мне очень сложно говорить, что стоит или не стоит делать людям. То есть реально происходит трагедия, война. И моя личная позиция в том, что игнорировать это неправильно. Но должны быть корректные формы обсуждения, чтобы это не становилось пропагандой наоборот. Даже если то, что будет говорить учитель, мне или вам покажется правильным, честным и гуманистичным. Но моральная дилемма в том, что даже для тех, кто в суперкорректной форме будет обсуждать, это создает риски. Я уехал из России, поэтому не вижу для себя возможности говорить, что учителям следует делать то-то и то-то.

— Насколько вообще школа может формировать личную позицию ученика или как минимум влиять на неё? И в чем профсоюз видит задачу или миссию современного учителя?

Я думаю, что образование, в огромной степени, это вопрос про ценности. И в этом смысле школа должна быть, насколько это возможно, вне политики.

Но школа не может и не должна отдаляться от формирования ценностей, от участия в ценностном развитии человека.

Когда я работал в школе, это было довольно долго, с 2011 по 2020 год, в это время я также был муниципальным депутатом и активистом. Для себя я принимал решение, что готов говорить, высказывать свое мнение, задавать вопросы и обсуждать ровно настолько, насколько школьники сами спрашивают и хотят об этом говорить.

Поскольку они знали, кто я, чем я занимаюсь, особенно в старших классах находились ребята, которым это было интересно. Иногда вопросы возникали во время уроков, и я понимал, что это одни рамки по времени, и то, как я буду отвечать, транслируется на весь класс, это одни границы этики. Когда это происходит вне учебного процесса, я более свободен высказывать свое мнение, обсуждать.

— Какие ещё методы могут использовать преподаватели, чтобы противостоять влиянию пропаганды? Может быть, давать какие-то задания, чтобы повышать уровень критического мышления учеников?

Безусловно, часть таких историй прямо на поверхности. Например, в учебнике по окружающему миру для четвертого класса есть параграф на тему «Россия в мире», где есть кусочек карты с границами России и перечислены наши соседи. И вот среди наших соседей Украины нет. Задача — найдите ошибку в параграфе. 

Или, например, на карте Росавтодора город Запорожье — часть России. Но ни в каких других официальных картах этого города нет. И не важно, что мы думаем, это освобождение или оккупация, но город Запорожье ни одного дня не был под контролем. На такие вещи обращать внимание, например, просить обвести на контурной карте границу России. Обвели, а теперь давайте обсудим, где мы эту карту взяли, или что означает фраза «Защитим наши границы», где они. Такие вещи учитель всегда может делать, не важно, будь то география или какой-то другой предмет — поговорить, обсудить.

Как родители и ученики могут противостоять наплыву пропаганды в школах

— Что бы вы ещё могли посоветовать родителям, как помочь своему ребенку противостоять напору пропаганды?

Просто разговаривать с детьми, интересоваться, что им рассказывали в школе, принимая решение о том, отказываться или не отказываться, как перед школой это позиционировать: поговорить, позвонить, прийти в школу, написать или шаблон отнести учителю или сразу секретарю школы. Приложить усилия, чтобы понять, кто эти взрослые, что они обо всем думают. Всегда есть какие-то формы, в которых два взрослых человека могут поговорить: просто подойти к классному руководителю, к учителю истории. Стараться разобраться, что в школе происходит. Не просто знать, что учебник ужасный, и на основании этого принимать решение, а понимать, кто тот взрослый, который с этим учебником будет потом иметь дело с твоим ребенком.

— Насколько высок риск для родителей, которые пишут заявления, приходят в школу и разговаривают с преподавателями? Я думаю, у многих есть большой страх, в том числе из-за дела Москалевых. Родители могут бояться приходить в школу и явно демонстрировать антивоенную позицию.

Я думаю, что история семьи Москалевых в каком-то смысле показательная с точки зрения того, как себя повело государство, но она одновременно еще и просто про несчастное стечение обстоятельств, где и этот рисунок, и папа писал в соцсетях, и как-то оно все вместе сложилось. Если бы было что-то одно, то скорее всего, это бы закончилось административкой.

В целом, я считаю, что риски, по крайней мере от написанного заявления в школу, стремятся к нулю. За весь прошлый год на всю страну был всего один случай, когда из-за такого заявления родителей и открытого объявления, что ребенок не будет ходить на эти уроки, школа обратилась в полицию. Это было в Москве и закончилось предупреждением. А вообще это статья о ненадлежащем исполнении родительских обязанностей, там до 500 рублей штраф.

Понятно, что любой процесс взаимодействия с полицией для людей гораздо более неприятная вещь, чем штраф 500 рублей. Плюс повышенное внимание к семье.

— Есть дети, у которых и дома, и в школе выстраивается пропагандистский нарратив, а сам школьник при этом имеет антивоенную позицию. Что делать школьнику, когда на него происходит давление с двух сторон?

Нам иногда пишут такие ребята, иногда мы даже созваниваемся, чтобы похвалить, поддержать, выразить солидарность. Они же к нам обращаются, понимая, что мы сторонняя организация. И люди в нас находят такую поддержку, единомышленников. Им проще от того, что мы существуем, хотя бы потому, что иногда пишут, чтобы просто что-то рассказать, не прося никакой помощи.

— Можно ли спрогнозировать какие-то протесты среди учеников и родителей против засилья милитаризма и пропаганды в школах?

Тут я буду пессимистом. Я думаю, что в обозримой перспективе нет. Хотя бы потому, что за всем этим стоит глобально большой слон — война. И люди против войны не протестуют, тоже по понятным причинам.

Именно по причине пропаганды в школах такого массового возмущения и не будет. Потому что как к войне общество готовили долго, так и школьников и родителей много лет приучали к идеологической накачке. И учителей приучали к тому, что они бесправные, зависимые. Их используют для административных злоупотреблений: написать в чат, чтобы все пошли на выборы, раздать календарики и прочее. Ни для кого не стало шоком то, во что школа сейчас превратилась.

Но при этом, когда в России все изменится, я думаю, что запрос на обновление образования, возвращение свобод, гуманизацию, будет одной из объединяющих общество вещей.

О реформации образования после смены режима и будущем общества

— Как быстро, на ваш взгляд, произойдет откат всех нововведений, когда сменится строй и война закончится?

Я думаю, что просто моментально.

— Насколько быстро при этом всё изменится в сознании преподавателей, которые все эти годы выступали акторами между властью и детьми?

Сложный вопрос. Я, например, сторонник достаточно широкой люстрации, и считаю, что на уровне директоров школ, заместителей директоров по воспитанию, завучей старших классов, советников директоров по воспитанию‌, все должны потерять право работать в школах. Будет 2 или 5 процентов, которые ничего плохого не делали, но пострадают, к сожалению, в этом люстрации и заключаются, что мы не разбираем каждого отдельного.

Если не ошибаюсь, у нас полтора миллиона учителей в стране. Поэтому, конечно, большинство из них останется работать и когда в стране всё изменится. Ну, а куда они денутся? Перестроятся.

— Каким образом нововведения в образовании могут повлиять на поколение молодежи, тех, кто сейчас ещё учится в школе, и как это отразится на обществе?

Я думаю, для детей в принципе вредно, что взрослые, которые с ними работают, это люди часто бесправные, так или иначе униженные государством: иногда очень маленькими зарплатами, иногда тем, что их используют на выборах, или тем, что через них ретранслируют пропаганду, заставляют устраивать флешмобы в поддержку армии. И то, что учителя сейчас часто будут рассказывать детям неправду, независимо от того, верят они в это сами или нет, это вредно. 

Детям лучше, чтобы рядом с ними были люди честные, которых они уважают, с кем у них доверительные отношения, особенно в начальной школе. Вот это сейчас рушится, и от этого ни учителям, ни детям никуда не деться. Это история, которая на десятилетия что-то в нашем обществе изменит.

Что касается долгосрочных последствий пропагандистской работы с молодежью, есть, мне кажется, тенденция к тому, что пропаганда эффективна в отдаленных регионах, в более бедных и она эффективнее в начальной школе. Старшеклассники могут сопротивляться ей, потому что они интересуются событиями, что-то еще читают, критически мыслят, а маленькие дети просто лишены этой интеллектуальной способности. У них зачастую нет интереса к этим событиям, что тоже естественно. И часто детей втягивают не через прямую ложь, например, про нацистский режим в Киеве, а через какие-то формы эмоционального вовлечения, те же самые письма на фронт или рассказы о защитниках отечества. Вот Илья Муромец, а вот — герой с горящей Z на груди, и рассказывают, что этот герой — защитник отечества. И сопротивляться этому, распознать ложь практически невозможно для ученика второго класса.

Я читал исследования про Германию о том, что на тех немцев, которые в расцвет нацизма были младшеклассниками, гораздо эффективнее действовала пропаганда, чем на тех, кто столкнулся с ней в 15 лет или уже во взрослом возрасте. Те, кто были маленькими в той системе образования, дольше всех сохранили нацистские взгляды.